Невеста генерала Грозы - Соня Мишина

воздухе невидимый фолиант. — Дочь пограничного барона. Лучше обращается с молотом, чем с веером. Случайно дала в челюсть одному из моих вернейших генералов… и, судя по всему, не собирается на этом останавливаться.

— Ваше Величество, я… — Из меня рвались объяснения и оправдания, но Император снова мягко прервал меня.

— Молчи. Сначала послушай. Ты храбрая. Упрямая. Преданная семье до глупости. И, как выяснилось, — он наклонился вперед, и его взгляд стал острым, как клинок, — отчаянная лгунья, когда дело касается твоего собственного сердца.

Мне стало нечем дышать.

— Это пари… — выдохнула я.

— А, да! То самое пари! — Император вздохнул. — Два бальных платья. Смешно, надо сказать. Дешевая цена для того, чтобы купить себе оправдание.

— Оправдание? — не поняла я.

— Конечно. Ты же не просто так целовала Грозу. Ты боялась. Боялась, что этот грубый вспыльчивый дракон не поверит в твои настоящие чувства. Отвергнет их, как отвергал всех до тебя. Так ведь? Гораздо проще сказать «я выиграла спор», чем признаться: «Я его желала. Мне было все равно на его лапу, на его ярость, на все условности…»

Он говорил тихо, но каждое слово впивалось в меня, как игла. Я чувствовала, как горит лицо. Это была правда. Горькая, неудобная, постыдная правда.

— Он думает, я его предала, — прошептала я, глядя на свои сжатые в замок руки.

— Он думает, что был для тебя разменной монетой, — поправил Император. — И когда ты, с твоим пари, ворвалась в его жизнь… ты не просто посмеялась над его чувствами. Ты, сама того не ведая, подтвердила его глубочайшую уверенность, что отравленный источник не может дать ничего, кроме яда. Что он не может быть желанным.

— Я не хотела! — вырвалось у меня, и в голосе задрожали слезы. — Просто…

Я замолчала, не в силах подобрать слов.

— Ты просто влюбилась, — закончил за меня Император, и в его голосе вдруг послышалась почти отеческая нежность. — В того самого «несносного типа», как ты сама его назвала. И теперь не знаешь, как с этим жить.

Он снова повернулся к окну. Венец на его голове сиял в лучах солнца, слепя взгляд.

— Думаю, завтра Гроза потребует от тебя снять браслет. Догадываешься об этом?

— Да. — Я не догадывалась. Я знала наверняка. — Да. И я сделаю это. Чтобы доказать…

— Доказать? О, нет. Доказательства — для суда. А ты идешь не на суд. Не пытайся его укротить. Не пытайся ему что-то доказать. Просто подойди. Без защиты. Без хитростей. И посмотри, что будет. Иногда, чтобы победить, нужно сначала сложить оружие.

— Думаете, он мне поверит? — вырвалось у меня.

И в этом вопросе было признание во всем: да, Император прав, а я — всего лишь влюбленная дурочка.

Император посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом. Казалось, он читал мои мысли, видел все страхи и надежды.

— Жизнь покажет… — Он взмахнул рукой, и дверь галереи бесшумно открылась. Аудиенция была окончена.

— Альриана, — окликнул он меня, когда я уже стояла в дверях. — Гроза — столп этой Империи. Его ярость — наша защита. Его падение станет катастрофой для тысяч. Я не могу позволить, чтобы его погубила чья-то глупая игра. Даже твоя. Подумай об этом, когда будешь подходить к нему завтра. А теперь иди. И перестань, наконец, врать самой себе.

Глава 33

Оседлать дракона

Остаток дня прошел в напряженной до звона тишине. Девицы, напуганные Элоди и ее зельем, предпочли не высовываться из своих спален. А может, до них, наконец, дошло, какое испытание ждет всех на следующее утро, и им стало не до сплетен.

Аппетита не было ни у меня, ни у подруг, так что ужин мы пропустили. Вместо этого пытались угадать, как же будет проходить испытание. Но, разумеется, не угадали. Поэтому встали затемно, оделись просто — не в нарядные платья, а в практичные костюмы, как в тот день, когда нам предстояло объезжать лошадей из королевских конюшен.

За окном лежал густой непроглядный туман, размывавший очертания дворца и деревьев. Воздух, струившийся в приоткрытую форточку, был влажным, ледяным и обжигал легкие. Мир замер в зловещем ожидании.

Мы почти не удивились, когда вместо завтрака нас троих и еще двух девиц пригласили проследовать за одной из помощниц леди Траубайр куда-то прочь из крыла избранниц.

— А как же остальные? — полюбопытствовала Элоди: из нашей дружной троицы в это утро ей единственной удавалось сохранять хоть какое-то подобие спокойствия.

— Остальные — потом. Если им повезет, — хмыкнула помощница распорядительницы. — Пусть вас это не беспокоит.

И мы снова погрузились в молчание. Так, в молчании, и достигли огромного, затянутого пеленой плаца. Серая мгла скрывала его границы, и лишь под ногами хрустел утрамбованный песок.

Из тумана, словно призрачные холмы, проступали огромные островерхие силуэты шатров. Десять абсолютно одинаковых палаток из грубого полотна цвета пыльной земли, разбросанных по необъятной площади в совершенно произвольном порядке. На них не было ни гербов, ни знамен. Их застывшие очертания наводили тоску и трепет.

— Вроде женихов было четверо? — немного испуганно оглядывая неразличимые с виду шатры, проговорила одна из двух девиц, которых назначили нам в группу.

Лейла кивнула, разделяя всеобщее недоумение. Элоди чуть повела плечом, будто говоря: «Ну и что тут такого?». Я предпочла промолчать, пытаясь унять дрожь в коленях.

В этот момент из тумана возникла сама леди Траубайр. Ее лицо было строгим и невозмутимым ― как всегда.

— Десять шатров. Десять драконов, — разнесся ее голос, приглушенный влажной пеленой. — Ваше испытание — услышать зов того, кто ждет именно вас. Не глазами, не разумом ― сердцем. Идите, ищите, пока туман не рассеялся.

Нас подвели к краю невидимой арены. Пять девушек — пять одиноких фигур против десятка тонущих в утреннем сумраке полотняных скиний.

Я медленно шагала вперед, пытаясь прислушаться к себе. Внутри жила лишь пустота и тихая паника. Я не видела ни вспышек, ни знаков. Краем глаза заметила, как Элоди, обычно такая решительная, встала между двумя шатрами. Ее взгляд метался от одного неприметного полога к другому. Откуда-то справа донесся короткий разочарованный вздох — явно не Лейлы: ее голос я бы узнала даже без слов.

Вспомнив опыт ходьбы по Проклятому лесу, я доверилась внутреннему чутью и перестала стараться. Просто брела, отдавшись на волю странного тянущего чувства,