Кольцо (другой перевод) - Кодзи Судзуки

— А ты хоть раз умирал?

— Нет, конечно. — Асакава вдруг сделался серьезным и отрицательно покачал головой.

— Значит, ты не можешь знать, что будет после смерти.

— Ты про бессмертную душу, что ли?

— Да нет! Я только говорю, что нам ничего не известно. Просто когда речь заходит о рождении человека, то предположительное существование души или какой-то другой тонкой материи очень многое объясняет. А то послушаешь современных молекулярных биологов, и уши вянут — абсолютная бессмыслица. Ты, наверное, слышал, что эти ребята вытворяют — они заливают аминокислоты двадцати видов в пробирку, а пробирку помещают в электромагнитное поле. Там все это дело хорошенько взбалтывается, а потом мировому сообществу на блюдечке с голубой каемочкой преподносится чудо — искусственный белок, «основа жизни». И как люди могут верить в этот бред? Если уж на то пошло, то предположение, что наш мир был создан Господом Богом, звучит для меня гораздо более осмысленно. Я, например, считаю, что в момент рождения человека высвобождается какая-то специфическая энергия. Или даже, скорее не энергия, а некая воля… — Было видно, что Рюдзи задет за живое. Он в возбуждении придвинулся к Асакаве поближе, пытливо заглянул ему в лицо, но вдруг смешался и неожиданно переменил тему: — Когда мы были в музее, я заметил, что ты по уши погрузился в биографию профессора Миуры. Что, интересно было? Ты там что-то новое для себя откопал?

…ага… значит, Рюдзи заметил, что я не успел дочитать выкладки на стенде… Стыд какой… Что же там было?.. Докторская диссертация… Мысль — это энергия. И эта энергия…

Асакава хмуро сказал:

— Там было написано, что мысль — это такой вид энергии…

— И что дальше?

— А дальше я не успел прочитать!

— Очень и очень жаль. — Рюдзи усмехнулся. — Именно там и начинается самое интересное. Профессор совершенно невозмутимо повествует о таких вещах, от которых обычному человеку сначала дурно станет, а потом и вовсе шарики за ролики заедут. Короче, старичок ни много ни мало настаивает на том, что мысль есть энергетическая форма жизни.

— В смысле, что вот я подумал о чем-то, и моя мысль прямо в голове берет и превращается в отдельную форму жизни?

— Ну, типа того.

— Ну, знаешь, это он загнул.

— Может, и загнул, конечно, но до него в этом роде и другие светлые головы высказывались. Знаешь когда? Еще до нашей эры. Просто Миура рассматривает мысль как видоизмененную форму энтелехии[7]. — На этом месте Рюдзи отчего-то потерял интерес к разговору и уткнулся в разложенную у него на коленях карту острова.

Асакава примерно понял, что имеет в виду его приятель, но остался недоволен услышанным. Получалось, что те фрагменты реальности или, как выразился Рюдзи, «ничтожная часть не прекращающихся ни на секунду вселенских метаморфоз», с которыми они в последнее время столкнулись, не очень-то поддаются научному объяснению. С другой стороны, как бы то ни было, реальность остается реальностью. Так что придется им на этот раз, забыв о таких само собой разумеющихся вещах, как причинно-следственные связи, иметь дело только с фактами. Ведь самое главное сейчас — найти «магическую формулу» для того, чтобы остаться в живых, и глупо тратить время на пустопорожние размышления о природе потустороннего… Все это понятно, но Асакава почему-то надеялся услышать от Рюдзи более внятное объяснение. Катер пересек залив и вышел в открытое море. Качка усилилась. Асакава почувствовал приближающийся приступ морской болезни. Его мутило. Тошнота подступала к горлу. Задремавший было Рюдзи вдруг встрепенулся и выглянул в иллюминатор. Далеко впереди на краю серого вздыбленного моря уже виднелись очертания острова. Рюдзи сказал:

— Знаешь, Асакава, меня тут одна мысль беспокоит.

— ?

— Почему наши ребята из номера Б-4 не использовали «магическую формулу»?

«С чего это он вдруг?» — подумал Асакава, а вслух сказал:

— Мы же с тобой это уже обсуждали. Они просто не поверили, что действительно могут умереть, вот и все.

— Нет, это все понятно. Они не поверили и ради смеха стерли «формулу». Но понимаешь, я тут одну вещь вспомнил. Как-то раз, когда мы с тобой еще в школе учились, наша секция по легкой атлетике выезжала куда-то. Ну, мы все ночевали в общей палате на какой-то турбазе. Короче, все спят, и вдруг в палату врывается Сайто. Помнишь его? Полный придурок. Нас в палате человек двенадцать было. Он с шумом вбегает, разбудил всех. Сам стоит — лица на нем нет, дрожит весь от страха, а потом как заорет: «Я духа видел!» И рассказывает нам, что когда он зашел в туалет, то на полу вместо тени от мусорного ведра, которое обычно стоит под раковиной, было заплаканное лицо маленькой девочки… А теперь скажи… Остальные десять человек — не считая меня, — которые находились в этой палате, как, по-твоему, они отреагировали на рассказ Сайто?

— Ну, некоторые, наверное, поверили, а некоторые только посмеялись…

Рюдзи покачал головой:

— Это если мы про фильм ужасов говорим или про телевизионную передачу какую-нибудь. Там всегда так и бывает — сначала никто не верит, а потом их всех — одного за другим — пожирает злобный монстр. Это излюбленный прием сценаристов. А в жизни все по-другому. Придурку Сайто поверили. Сразу же, с первого слова. Все десять человек. И нельзя сказать, что они были слабаки или трусы какие-нибудь. Возьми любую группу, проведи с ней похожий эксперимент и получишь точно такой же результат. Первобытный страх срабатывает на инстинктивном уровне.

— То есть тебе непонятно, почему четверо ребят не поверили, что с этой кассетой шутить не стоит? — Задавая этот вопрос, Асакава вдруг вспомнил отчаянно рыдающую маленькую Йоко. Он снова как наяву увидел дрожащий детский кулачок, указывающий на красную маску дьяволицы Хання. Еще тогда он подумал: «Неужели даже такой маленький ребенок знает, что чертей нужно бояться?»

— Ну, не совсем. Я прекрасно понимаю, что они вполне могли и не поверить. А что? Сюжета там как такового нет, сцены вроде тоже не особенно страшные… Совсем неубедительная запись. Однако я почти уверен, что где-то на уровне подсознания ребята испугались. Вот представь, тебе говорят: «Сделай так-то и так-то, и тогда не умрешь». Ты, предположим, не веришь в то, что ты можешь умереть, но на всякий случай ты ведь сделаешь то, что тебе сказали? Просто так, для успокоения совести? Или я не прав? Теперь смотри, скажем, среди них был один упертый, который по-настоящему не поверил и заставил всех остальных делать вид, что они тоже не поверили. Но потом-то эти трое, вернувшись в Токио, вполне могли последовать совету, данному им на кассете… Ты понимаешь, о чем я?