Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов

209. Ночь

Я люблю, сменив костюм рабочий,Одеваться бело и легко.Золотой закат июльской ночиОт меня совсем недалеко.Широко распахивая ворот,Я смотрю, как тихо над водой,Камышами длинными распорот,Выплывает месяц огневой.И смотрю, как розовой стрелоюУпадают звезды иногда;Папироса, брошенная мною,Тоже как падучая звезда.А навстречу мне сплошною пенойПо широкой улице идутВсе мои друзья, подруги все мои,Без которых места не найду.С ними песня весела и ходка(Я такой, конечно, не сложу).Я иду свободною походкой,С дружеским приветом подхожу,И пока луна садится в рощу,Расправляя лиственниц верхи,Темно-синей бархатною ночьюЯ пою друзьям мои стихи.

210. В поезде

Окно и зелено и мутно,В нем горизонта полоса;Ее скрывают поминутноМимо летящие леса.Стреляет темень фонарями,А звезды с ними заодноСтремятся низко над полямиИ режут наискось окно.Их быстрота неимоверна,Они подобны беглецу;Они сбегаются, наверно,Обратно к старому крыльцу.И хочется бежать полями,Бежать, подобно беглецу,За звездами и фонарямиОбратно к старому крыльцу,Запутанной лесной тропою.Достиг бы я того звонка,Когда б не знал, что не откроетДверей мне милая рука.Когда б не знал, что по откосамДругой состав стремится вдаль,Что у тебя в глазах печаль,А думы мчатся вслед колесам.

211. Поэзия

В шалаше из ветвистых, и кудрявых, и легких,Темно-синих осинок, завязавших верхи,На траве растянувшись, опираясь на локти,В желтой маленькой книжке я читаю стихи.И за каждою строчкой пробегает мой палец,И за каждою строчкой пробегают глаза.Ядовитые шорохи горячо зашептали:«Ты сегодня для жизни не вернешься назад».Ах, я знаю, но всё же я не буду печалиться,Что стихи — мое сердце, что стихи — моя кровь.Наплывают страницы на угластые пальцы,Как на острые скалы пенных волн серебро.И цветы голубые небо чашек раскрыли,Тонкий запах в раздувшихся ноздрях дрожит.У березы раскидистой словно выросли крылья,И пчела золотистая надо мною кружит.Что-то сладкое в мускулах и горячее что-тоПротекает по телу, наливает глаза.И я слышу, я слышу чуть трепещущий шепот:«Ты сегодня для жизни не вернешься назад».

212. Папиросы

Я сижу с извечной папиросой,Над бумагой голову склоня,И отец вздохнет, посмотрит косо –Мой отец боится за меня.Седенький и невысокий ростом,Он ко мне любовью был таков,Что убрал бы, спрятал папиросыМагазинов всех и всех ларьков.Тут же рядом, прямо на дворе,Он бы сжег их на большом костре.Но, меня обидеть не желая,Он не прятал их, не убирал.Ворвалась война, война большая.Я на фронт, на Запад уезжал.Мне отец пожал впервые руку.Он не плакал в длинный миг разлуки.Может быть, отцовскую тревогу,Заглушил свистками паровоз.Этого не знаю. Он в дорогуПодарил мне пачку папирос.

ВСЕВОЛОД ЛОБОДА

Всеволод Николаевич Лобода родился в 1915 году в Киеве Отец – преподаватель русского языка и литературы, мать закончила консерваторию и была оперной певицей.

С десяти лет стал писать стихи и сочинять рассказы. Окончив среднюю школу, в 1930 году В. Лобода переехал в Москву. Поступил в ФЗУ Щелковского учебно-химического комбината. В это же время начал печататься. В 1932—1934 годах был редактором многотиражки «Кузница» на Мытищинском вагоностроительном заводе. С сентября 1934 года работал в журнале «Высшая техническая школа».

Учился в Литературном институте им. Горького. Сотрудничал в журналах «Литературная учеба» и «Костер», в газете «Пионерская правда». С начала войны работал на радио, участвовал в радиопередачах «Письма на фронт». Осенью 1941 года ушел на фронт. Был пулеметчиком, воевал под Ленинградом, Старой Руссой, Великими Луками. Служил в 150-й стрелковой Идрицкой дивизии, некоторое время работал в дивизионной газете.

Всеволод Лобода убит 16 октября 1944 года под городом Добеле в Прибалтике, при прорыве обороны на реке Айвиексте.

213. Утро

Взорвав лучом ночную тишь,В распахнутое летоЛетит поверх сутулых крышСумятица рассвета.

Так пей рассвет! Нам всё равноПьянеть и слепнуть сужденоУтрами от угара.Как дым, в лучах растет окно,Раздвинулось ангаром.

И стекла дружно дребезжать,Что в тихую обительВедет из блика дирижабльНевидимый водитель.

Внизу – земное доминоВспахали войн копыта.Так пей пространство! Всё равноТуда, где бывшее окно,Дорога позабыта.

Кривую радуги возьмемВ коричневые руки,Чтоб заискрился черноземПо выжженной округе.

В краю степей пророс репей.Но пей же будущее, пей,Пока в любви, в бессонницеСредь легиона голубейБарахтается солнце

214. Письмо

Зажигаю слово:Дорогая, где ж ты?На свиданье сноваНикакой надежды.Ты стоишь виденьем,Но, как говорится,Третью неделюНекогда побриться.Дымы не растаяли,С ночи до утра мыТрогаем деталиИюльской программы.Копотью напудрен,Двигаю литыеИ, как эти кудри,Мутно-золотые…

А вчерашним вечеромНе дали металла.Делать было нечего.Дело стало.На заводе тихо.Я подумал: скроюсь,И ворвался вихремВ пригородный поезд.Чтоб разлуку с больюГнать по рельсам грубо.Чтоб морскою сольюПропитались губы.Чтобы ветры пели.Чтоб деревья стыли.Чтобы с нетерпеньемЛовить слова простые.Чтобы вспышкой спичкиПолночь прогорела…

Только электричкаМимо прогудела,Не остановилась.

Вот тебе и жатва:Попадай в немилостьПо вине вожатого!Ты ушла. ОсколкамиВсе мечты — на нет.Где же вы, Сокольники,Пятый километр!..Потухает слово.

Вместо сна лесного —Я в Москве. И вотМне в Мытищи сноваМчаться на завод.

Не могу не злиться,И в глазах — гроза,Я ворвался львицейВ Северный вокзал.Потемнело небо.При фонарном свете,Дернув дверь свирепо,Я сказал: — Побрейте!

215. Из цикла «Война» (Вступление)

Ночной зефирСтруит эфир.Шумит,БежитГвадалквивир.

На берегах Гвадалквивира,Купаясь в травах, загорать.Окончив дань труда и мира,В кругу товарищей дышатьВесельем солнечного пира.И тронуть нежной песни лад,Когда расцветится закатНа тишине Гвадалквивира.В ночной глуши двоим добро.Всплесни веслом. Нам сереброЧеканит гладь Гвадалквивира,Нам нержавеющая лираПоет бессмертие реки.

Взорвали сон ГвадалквивираВ крови погрязшая мортира,От крови черные полки.

216. «Рвется в темень белая беда…»

Рвется в темень белая беда —предок мой Григорий Лобода.Скачет гетман. Все его добро —стремени да чуба серебро.Ночь наполнив цокотом коня,скачет, скачет прямо на меня.

Я проснусь, я встану, побреду.Переулки мечутся в бреду.И шуршат сугробы. И с умасходит вьюга, скользкая зима.Ляжет на исхоженном путиТак, что ни проехать, ни пройти.

Лед или глухая лебедатам, где скачет, скачет в никудазапорожский гетман Лобода.А в Москве – летая, тает снег,переулки мечутся во сне.Переулки тянутся к весне.

Что ж! я по распутице пройду,я в тебя, Москва моя, иду,песни зажигая на ходу.Я иду. Мечтая о Москве,птицей в клетке – жилка на виске.Я иду. Так времени топорразрубает с прадедами спор.

217. Долг