Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов

222. Начало

Лес раскололся тяжело,Седой и хмурый.Под каждым деревом жерлоДышало бурей…

Стволам и людям горячо,Но мы в азарте.Кричим наводчикам:«Еще, еще ударьте!..»Дрожит оглохшая земля.Какая силаРучьи, и рощи, и поляПеремесила!

И вот к победе прямикомЗа ротой ротаТо по-пластунски, то бегомПошла пехота.

223. «Не плачь, Днипро, тебя мы не забыли…»

Не плачь, Днипро, тебя мы не забылиИ, отступая, видели во снеХмельницкого на вздыбленном коне —Он звал к победе, встав из древней были.И вот сбылось неслыханное счастье.Встречай нас, Киев! Шляхом боевымК Днепру пришли разгневанные части,Чтоб окреститься именем твоим.

224. Павловская, 10

Не в силах радость вымерить и взвесить,Как будто город вызволен уже,Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» –Строчу посланье в тесном блиндаже.Письмо увидит ночи штормовые,Когда к Подолу катятся грома,Когда еще отряды штурмовыеПрочесывают скверы и дома…По мостовым, шуршащим листопадом,Придет освобожденье. Скоро. Верь…Впервые за два года не прикладом,Без окрика, негромко стукнут в дверь.Мой хворый дед поднимется с кровати.Войдет веселый первый почтальон.От рядового с берега ЛоватиПривет вручит заждавшемуся он.Старик откроет окна. В шумном миреОсенний день, похожий на весну.И солнце поселится в той квартире,Где я родился в прошлую войну.

225. Погиб товарищ

Во вражьем стане цели он разведал,Мечтал о встрече с милой над письмом,Читал статью про скорую победу,И вдруг – разрыв, и он упал ничком.Мы с друга окровавленного снялиОсколком просверлённый партбилет,Бумажник, серебристые медали.А лейтенанту было двадцать лет…Берёт перо, согбен и озабочен,Бумажный демон, писарь полковой.О самом страшном пишет покорочеПривычною, недрогнувшей рукой.Беду в письмо, выплескивая разом,Он говорит: «Ведь надо понимать,Что никакой прочувствованной фразойНельзя утешить плачущую мать».Она в слезах утопит своё горе,Покуда мы, крещённые огнём,Врага утопим в пенящемся море,На виселицу Гитлера сведём.И женщина инстинктом материнскимОтыщет сына дальние следыВ Курляндии, под елью исполинской,На скате безымянной высотыСедая мать увидит изумлённоНа зелени могилы дорогойВенок лугов, как яркая корона.Возложенный неведомой рукой.Блеснут в глазах цветы, ещё живые,От латышей – сынку? сибиряку?И гордость вспыхнет в сердце и впервыеПерехлестнёт горячую тоску.

ВИКТОР ЛУЗГИН

Погиб на фронте в 1945 году. Биографических данных не сохранилось.

226. Моделист

Он по неделям не сидел на месте.Строгал и резал, клал чертеж на стол…И по утрам опилки, стружки жестиМать собирала, подметая пол.И вот стоит модель, его творенье,Готовая для спора с высотой.И всё в ней словно в пушкинской поэме,Где не найдете лишней запятой.

227. Парашютист

Как оживился пионерский лагерь,Когда он, кончив кропотливый труд,Легко раскрыл из розовой бумагиИм сделанный впервые парашют.Рвался из сердца радости избыток,Когда с березы брошенный, шурша,На тонких стропах из суровых нитокНес парашютик два карандаша…Горит закат, дорогою знакомой,Чуть угловат, медлителен, плечист,Идет, не торопясь, с аэродромаИзвестный чемпион-парашютист.В его глазах мелькают жест пилота,И купол неба светло– голубой,И шаг с крыла, и тень от самолета,И струны строп, и шелк над головой.А он, рукою волосы откинув,Припомнит лето, лагерные дни,Как сквозь туман, неясные картиныВдруг проплывут из детства перед ним.Он вновь увидит пионерский лагерь,Он вспомнит долгий кропотливый трудИ первый свой из розовой бумагиИм сделанный когда-то парашют.

228. Июльское утро

Спит деревня. Синеют пруды,Как мазки на коврах зеленых.Наклонились над рябью водыЛопоухие сучья кленов.

На заборе бездельник-петухГорлопанит, зрачками вращая.И кнутищем прохлопал пастух,Полномочия дня возвещая.

В поле запахи утра свежи,Чуть дымится туман над лугами,И на пологе убранной ржиЗашуршала стерня под ногами.

Вот следы торопливых копыт,До рассвета здесь жнейки жужжали,Спят, откинувшись навзничь, снопы,Как солдаты в степи на привале.

229. «Коль выйдет так, что полем боя…»

Коль выйдет так, что полем бояИдти придется сквозь огни,Давай условимся с тобоюНа все последующие дни:

Во-первых, в трудный час разлукиНе проливать ненужных слезИ не ломать, закинув, рукиНад русым ворохом волос.

И, во-вторых, чтоб трезво, грубоО всех невзгодах мне писать,В час одиночества чтоб губыС тяжелым всхлипом не кусать.

Нет, лучше, губы сжав упрямо,Превозмогая в сердце дрожь,Пошли мне, право, телеграмму,Что любишь, что с тоскою ждешь.

Пусть будет малость безрассудно:Но там, за далью, за войной.Я буду знать, как в жизни трудноБыть неприкаянной одной.

В землянке средь снегов ночуя,Из боя вновь шагая в бой,Я буду, устали не чуя,Идти, чтоб встретиться с тобой.

230. Ненастье на аэродроме

Мы в те дни поднимались болезненно-рано;Подходили к окну… отходили, сердясь.Нм пустыми полями бродили туманы,На дорогах рыжела за клеклая грязь.

Ныла страшная осень. Казалось, над миромПровалилося небо. Дожди как беда.Лужи пенились, в ямах былых капонировЗеленела промозглая злая вода.

Домино надоело… Все бывали «козлами»,Не хотелось читать, а тем более петь.Мы смотрели на мир злыми-злыми глазами.Кисло летное поле — ни сесть, ни взлететь.Был осадок безделья в бунтующих душах,Беспризорными были очки и унты.Самолеты стояли, как заячьи уши,Навострив в ожиданье стальные винты.

231. Командир эскадрильи

Окно… Из марли занавеска,Тесовый старый табурет.Сидит за столиком комэскаИ молча смотрит на портрет.

Собрав между бровей морщины,Чуть-чуть прищурив левый глаз,Видавший сто боев мужчина —О чем он думает сейчас?

О чем мечтает, что он хочет,Что он решит не торопясь?А на него безусый летчикГлядит с портрета, чуть смеясь.

Глядит курносый мокрогубик,Глядит веселый, озорной…В петлице только первый кубик,И два полета за спиной.

232. «Далекий сорок первый год…»

Далекий сорок первый год.Жара печет до исступленья.Мы от границы на восходТоптали версты отступленья.

Из деревень, в дыму, в пыли,Шли матери, раскинув платы.Чем мы утешить их могли,Мы, отступавшие солдаты?

Поля, пожары, пыль дорог,Короткий сон под гулким небом,И в горле комом, как упрек,Кусок черствеющего хлеба.

233. Вступление