Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.Г. Кузьмин полагал, что терпимое отношение к язычеству, характерное для Руси, было заложено традицией Десятинной церкви в Киеве, которая духовно окормляла верующих с середины Х в., еще до крещения князя Владимира. Авторитет Десятинной церкви держался на культе св. Климента, воспринимавшегося заступником земли Русской, а этот культ, как известно, возродили Кирилл и Мефодий, обретя его мощи в Крыму.
Из Корсуни пришел в Киев и возглавил Десятинную церковь Анастас, который был одним из действующих лиц при осаде Корсуни Владимиром. Именно он, по легенде, послал Владимиру стрелу из осажденного города с советом, как взять город. Позднее Анастас возглавит Десятинную церковь и «станет крупной величиной в церковной иерархии, и ему запишут в заслугу предательство своих корсунских сограждан»[297]. Анастас привел из Корсуни и клир для Десятинной церкви, мощи Климента и его ученика Фива, а также разнообразную церковную утварь и книги для церковных служб.
Очевидно, как полагает А.Г. Кузьмин, «вместе с книгами были вывезены и какие-то идеи. Но при ближайшем рассмотрении они оказываются вовсе не византийскими, а часто и антивизантийскими»[298]. Тем самым А.Г. Кузьмин стремится подчеркнуть изначальную самобытность русского православия, которое не было копией византийского.
А.Г. Кузьмин противопоставляет кирилло-мефодиевскую традицию византийской, подчеркивая, что именно она определяла духовную суть русского православия вплоть до княжения Ярослава Мудрого, когда стала вытесняться византизмом, и имена солунских братьев отодвигались на второй план и, как говорилось выше, стали востребованы только в XIX веке.
Однако противопоставление кирилло-мефодиевского влияния на Русь византийскому спорно. Прежде всего, потому, что Кирилл и Мефодий представляли в славянском мире Византию, а их просветительская миссия в славянстве связана с поручением византийского патриарха Фотия. Безусловно, что кирилло-мефодиевская традиция имела свои сущностные особенности, проявлявшиеся в деятельности Десятинной церкви. Например, для «раннего русского христианства характерен и такой вызывающий с точки зрения не только Рима, но и Константинополя факт: церкви воздвигались на месте языческих капищ. Позднее такое и на Руси станет невозможным»[299].
Однако на первом этапе христианизации Руси подобная практика была важным средством вовлечения язычников в христианство. Православная церковь в интересах христианизации населения склонялась «к тому, чтобы признавать народные практики и включать их в церковные ритуалы»[300]. Церковь целенаправленно приобщала повседневные верования народа к христианству и тем самым постепенно изживала «двоеверие», которое сливалось в единую веру через не отторжение, а включение традиционных народных верований в практику собственно христианства. В результате, как пишет исследователь В.В. Горбунов, христианство и язычество «являлись не противоположными, одна другую отвергающими религиями, но лишь взаимно восполняющими частями одной и той же веры»[301].
Православие – государственная религия, существенно влиявшая на внутреннюю политику древнерусского государства, что выражалось в веротерпимости и стремлении втянуть разнородные этносы в орбиту общегосударственной жизни. Тем самым закладывалась фундаментальная основа исторического бытия Руси-России как общего дома для разных племен и народностей, что определяло ее уникальный и неповторимый образ в общемировой цивилизации.
Землю Русскую Христос исходил не в качестве могущественного царя, утверждавшего свою веру мечом, как на Западе, «а с сумой и в рубище», воплощающем бескорыстие и смирение[302]. Достаточно сложные географические и внешнеполитические условия, в которых жила Русь, относительная бедность земли-кормилицы сами по себе будили христианское смирение и в этом качестве становились источником щемящего чувства любви – сострадания, столь свойственного русскому народу, которое распространялось не только на соплеменников и единоверцев, но и на другие, живущие рядом этносы с другой, отличной от христианства верой. Подобное отношение к иноверцам и иным этносам стало главной духовной силой, стягивающей родоплеменную Русь в единое целое.
Языческие «переживания» крестьян постепенно сливались с Христовой верой. Так формировалась одна из устойчивых черт русского народа: не расставаться со святынями походя, по навязанной сверху воле, а следовать им, что и выражалось в своеобразии русского двоеверия. Характерным становится духовное упорство, что впоследствии скажется на твердости национального характера в экстремальных условиях.
Несгибаемость национального духа стала такой твердыней Руси-России, о которую разбивались все волны агрессивных притязаний на суверенитет Руси наших западных и восточных соседей. Исторический опыт свидетельствует, что духовно-культурный и государственный суверенитет является главным и возможно единственным условием развития и благополучия страны и ее народов.
Сплав языческой и христианской веры рождал своеобразный духовный мир русских людей, сочетавший строгость христианской веры с поэзией и мечтательностью языческих пращуров. Отсюда – противоречивость русских характеров, впитавших «византийскую сухость» и «славянскую мягкость».
Эмоциональность, мечтательность, идеализм нередко превалировали, подчеркивал Г.В. Флоровский, над рассудочностью, трезвым взглядом на жизнь, рационализмом. Подобные качества народа были результатом его трудного и долгого пути к цельности духовной жизни[303]. Рационализм, в отличие от европейцев, так и не стал сущностной чертой русского национального характера, так же как и индивидуализм. Последнее относили и относят к изъянам ментальности русских, в которой преобладает тяга к коллективизму, что, по мнению зарубежных и ряда отечественных историков, философов, сковывает формирование деятельной и активной личности.
Однако, как показывает современное бытие Запада, абсолютизация индивидуализма ведет к духовной деградации, опрокидыванию нетленных, проверенных столетиями ценностей и традиций. Они подменяются и вытесняются эгоистическими интересами индивидуумов, которые личное ставят неизмеримо выше общего и тем самым раскалывают его на множество личных интересов и целей, что ведет к вырождению человеческих сообществ в алчущее благополучие и индивидуальное процветание людей. Эта алчность толкает Запад к межнациональным и международным конфликтам, ко лжи и клевете на традиционные общества, питает стремление властвовать и обогащаться за счет других народов. Своекорыстие прикрывают якобы цивилизаторской миссией Запада. Сегодня эта «миссия» помимо политического и экономического несет духовное рабство, а не декларируемые мифические свободы и права граждан.
Насквозь лживы утверждения западных идеологов, что русским свойственно не чувство свободы, а подчиненности и добровольного рабства. В ответ на эти утверждения Иван Ильин писал: «Русскому человеку свобода присуща как бы от природы. <…> Эта внутренняя свобода чувствуется у нас во всем: в медлительной плавности и певучести русской речи, в русской походке и жестикуляции, в русской одежде и пляске, в русской пище и в русском быту. Русский мир жил и рос в пространственных просторах и сам тяготел к просторной нестесненности. Природная темпераментность души влекла русского человека к прямодушию и открытости (Святославово “иду на вы”…), превращала его страстность в искренность и возводила эту искренность к исповедничеству и мученичеству… Еще при первом вторжении татар русский человек
