Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен - Отшельник Извращённый

Её чёрные глаза расширились, но не произнесла ни слова, позволяя мне продолжить.

— Я вижу деда, — продолжил я, каждое слово ложилось между нами как камень в фундамент правды. — Его изысканную игру. Попытки удержать меня здесь. Красивыми служанками, которыми, будь они чуть менее дисциплинированны, я бы уже начал злоупотреблять. Невестами, что были представлены как на витрине, словно я могу просто выбрать одну и забыть обо всём. Корпорацией, где он подталкивает меня к ответственности, будто я уже взял на себя роль лидера.

Мама сидела неподвижно, как статуя, но я видел, как дрожат её пальцы на краю стола.

— А отец… — мой голос на мгновение стал мягче. — Его взгляд в больничной палате я не забуду, даже если снова потеряю память. Он смотрел на меня так, будто хотел рассказать целую жизнь, но не мог произнести ни слова. А потом исчез — не потому что бросил, нет. Он единственный, кто дал мне настоящую свободу. Думаю, он хотел, чтобы я сам во всём разобрался. Словно верил в меня больше, чем в самого себя.

Я сделал паузу, наблюдая, как ночной ветер играет с пламенем свечей.

— И ты, мама, — теперь мой голос стал почти нежным, но от этого не менее острым. — Твой страх прячется за каждым идеальным жестом. Твоё отчаяние маскируется под материнскую заботу. Но знаешь, что я вижу яснее всего?

Её взгляд наконец встретился с моим, и в нём читался немой вопрос.

— Ты не боишься того, что я забыл, — произнёс я тихо. — Ты в ужасе от того, что я могу вспомнить.

Она вздрогнула, но осталась сидеть, сложив руки на коленях.

— Знаешь, что я понял? Вся эта красота вокруг — лишь красивая ширма. За ней — пустота, что вы боитесь заполнить правдой.

И сделал паузу, позволив словам осесть. Её дыхание стало чуть быстрее, но она не отвела взгляд.

— Я больше не ребёнок, мама, — сказал я тихо. — И, возможно, потеря памяти дала мне понять это быстрее, чем вы могли ожидать.

Её губы дрогнули, она хотела что-то сказать, но я поднял руку, останавливая:

— Я говорю это не чтобы упрекнуть тебя или деда, или кого-то ещё. Я говорю это, чтобы вы понимали. Я не буду жить в клетке, даже если она из золота.

Тишина охватила нас, но на этот раз она была другой. Глубокой, почти осязаемой.

— Ты слишком быстро повзрослел, Казума, — прошептала мать трепетно.

— Возможно. Но лучше сейчас, чем никогда.

Мама, морально собирая себя по частям, смотрела на меня с противоречивыми эмоциями — смущением, болью и, возможно, тоской. Я позволил тишине задержаться, дав ей шанс самой что-то сказать, надеясь, что она найдёт в себе силы заговорить первой. Но она молчала, и каждая секунда безмолвия била по сердцу, как удары молота.

— Скажи мне правду, мама, — мой голос стал мягче. — Или ты хочешь, чтобы я искал её сам, спотыкаясь во тьме?

Она вздрогнула, как если бы мои слова были каплями ледяной воды. Её пальцы дрожали, выдавая бурю эмоций.

— Казума… — она произнесла моё имя так, будто оно причиняло ей боль.

— Ты знаешь, — я наклонился ближе, — что я всё равно узнаю. Рано или поздно. Вопрос лишь в том, от кого: от тебя или от чужих людей?

Она отвернулась к саду. В профиле показалась беспомощность, которая бывает только у родителей, потерявших путь к сердцу собственного ребёнка.

— Если хочешь, чтобы я начал доверять тебе по-настоящему, — продолжил я, — расскажи мне всё. Иначе, между нами навсегда останется пропасть.

Я видел, как дрогнули её плечи под шёлком юкаты. Как изменилось её дыхание — глубокое, прерывистое, сейчас каждый вдох давался ей с трудом. Образ безупречной женщины из высшего общества таял, как иней под первыми лучами солнца.

— Или мне собрать правду по кусочкам самому, — произнёс я с уверенностью, — я могу собрать осколки правды сам. Пусть по крупицам, но обязательно сделаю это.

Губы матери дрогнули, в попытке удержать слова, рвущиеся наружу. В полумраке сада её лицо казалось почти призрачным — прекрасная маска, готовая вот-вот треснуть. Понимает, что я не ребёнок, которого можно удержать молчанием.

— Выбор за тобой, мама.

Она подняла взгляд, и я увидел в её глазах то, чего никогда не замечал раньше — решимость, вперемешку со страхом. Как будто она стояла на краю пропасти и наконец решилась сделать шаг.

— Хорошо, — прошептала она, и в этом шёпоте была чистая искренность. — Я расскажу тебе всё, Казума. Всю правду.

Наконец.

Завеса, которую все так тщательно старались удерживать, сорвана. Сейчас я узнаю всё. Кто я. И как жил.

И она рассказала о своей молодости, о том, как познакомилась с моим отцом — Ямагути Дзюмпеем. Они встретились на одном из благотворительных приёмов, куда она была приглашена как представительница семьи Кобаяси. Он не был частью элиты. Обычный, но амбициозный человек, который отличался своим умом и харизмой. Безупречная наследница Кобаяси Групп и аутсайдер, чьи стартапы начинали привлекать внимание рынка. Да, Дзюмпей не вписывался в мир корпоративной элиты, но именно это делало его особенным.

— Твой отец никогда не боялся рисковать, — в её глазах промелькнуло что-то тёплое. — Видел возможности там, где другие видели только стены.

«Отец…» — я попытался представить его в те дни: молодой предприниматель, осмелившийся поднять глаза на принцессу финансового королевства. Целеустремлённый, не боявшийся бросать вызов сильным мира сего. Именно это её и привлекло, но, как оказалось, это же стало причиной разрыва с дедом.

Их тайная свадьба стала корпоративным скандалом года. Дед, привыкший контролировать каждый аспект империи Кобаяси, не мог допустить такого своеволия. Для него это было не просто неповиновением — это была угроза всему, что он строил десятилетиями. Так что, когда они тайно поженились, его решение было простым — выгнать её из корпорации. В его глазах этот брак был предательством. Семья Кобаяси не могла позволить себе «смешение крови» с кем-то из простых людей. Он сказал, что она переступила черту и должна забыть о наследии.

— Мой отец лишил меня доступа ко всем активам, — она говорила об этом спокойно, как о давно закрытой сделке. — Заблокировал все акции, отстранил от совета директоров. Но знаешь, Казума, я выбрала любовь, даже