Тварь - Владислав Выставной

— Давай, — с нетерпением сказал доктор Чико. — Начнем с двенадцати вольт, пожалуй…

Доктор Бах медленно повернул черный регулятор на плоской вертикальной панели. Что-то низко и грозно загудело. И тут же тело свело болезненной судорогой.

— Ага! — глядя на монитор, удовлетворенно сказал доктор Бах. — Видишь — пошла реакция…

Как ни болезненно было ощущение, Бука все же краем глаза увидел, как на мониторе ярким мерцающим шаром разгорелось то, что на прежней картинке выглядело бледным, едва различимым пятном. Этот крохотный шарик теперь искрился, переливаясь радужными разводами, и казалось, ему нет ни малейшего дела до ощущений организма, в котором он столь уютно расположился. Стон, казалось, сам вырвался изо рта жертвы.

— Увеличивай помалу, — жадно вглядываясь в экран и рефлекторно облизывая губы, потребовал доктор Бах. — Посмотрим на динамику…

То, что эти двое именовали «динамикой», во всем теле отозвалось страшной, невыносимой болью. Тело скрючило, мышцы напряглись, готовые лопнуть от запредельной нагрузки. Дышать стало невозможно и, казалось, глазные яблоки готовы выпрыгнуть наружу в кровавых брызгах…

Радужный шарик на экране превратился в яркую звезду, от которой по всему телу разбегались тончайшие, ветвящиеся «лучи». В глубине тела зародился отчаянный, нечеловеческий вопль — но из горла вырвался лишь хрип да поползла изо рта густая кровавая пена…

— Ага, ага! — восторженно восклицал доктор Бах, колотя ногтем по стеклу монитора. — Нет, ты видел?! Все-таки я был прав: это эмбрион «электры»! Понимаешь теперь, зачем эти нитевидные разряды? Видел, какое сопряжение с нервной системой? А ты говоришь — «нефизиологично»!

— Артериальное давление растет, — глядя на монитор физиологических показателей, озабоченно сообщил доктор Чико. — Пульс зашкаливает. Как бы не подох раньше времени…

— Ладно, сделаем паузу, — нехотя сказал доктор Бах, возвращая регулятор напряжения в первоначальное положение. Клацнул клавишей — и из принтера полезла новая лента распечатки. — Займемся пока коллегой. Смотри, как он сладко дремлет — даже будить неловко…

Оба негромко рассмеялись, уходя за пределы поля зрения. Бука продолжал лежать, выпученными глазами неподвижно пялясь в потолок, все еще не отойдя от первого «эксперимента». Голова работала с трудом, и даже думать не хотелось о том, что же будет дальше.

Лишь какой-то странный голос доносился издалека — такой знакомый и одновременно бесконечно чужой. Бука никак не мог понять — чудится ли ему этот голос, или же он реален? Он застонал, замотал головой в бессилии прогнать от себя это навязчивое словно бред нашептыванье, намекающее на приближающееся безумие.

«Не бойся… — вкрадчиво шептал голос. — Не бойся ничего…»

«Кто ты?» — мысленно спросил Бука.

И тут же услышал в ответ:

«Просто не бойся. Они больше не причинят тебе боль…»

Голос стал глуше, отдалился, будто радиопередача, забитая помехами. Как ни напрягал Бука слух, этот шепот больше не повторился. Зато стали слышны голоса где-то в стороне:

— …или же сразу вскрыть ему черепную коробку? Может, сделать срезы тканей с разных отделов мозга и провести гистологию, как и планировали?

— Даже не знаю… Хотелось бы сначала на живом просканировать. Может, там тоже что-то вроде аномалии.

— Думаешь, сканирование что-то даст? Ну не мог «Зет-восемь» вызвать подобное! Там просто видоизмененные ткани, и хотелось бы посмотреть — как именно измененные. Может быть, какая-то мутация нейронов или нетипичные нейронные связи…

— Признайся: тебе просто страшно узнать, что у него в черепушке прячется монстр? Ведь это будет означать, что и у нас с тобой где-то внутри сидит какой-нибудь паразит из Зоны, а?

— Заткнись!

— Ну признайся — ты просто трусишь!

— Да заткнись ты! И без тебя тошно… Если так приспичило — просканируем и его. Когда с пацаном разберемся. Кстати, как он там, очухался уже?

На лицо Буки упала тень: над ним склонилось вытянутое лицо доктора Баха. Сейчас оно казалось Буке мордой упыря из ночного кошмара — с черными, впалыми щеками, разрезанными глубокими шрамами морщин, с черными же провалами глазниц. Да что там — он и был упырем, и напрасно прикрывал свою сущность белым халатом. Если бы не ремни, сейчас можно было бы вцепиться прямо ему в глотку, и давить, давить, пока этот монстр не зайдется в смертельном хрипе…

— Хватит с электричеством баловаться, — брюзгливо сказал доктор Бах. Выпрямился, давая свету падать на лицо прямо. Теперь он вновь казался человеком — чудаковатым исследователем в лабораторном халате. — И так все ясно. Ты сохранил данные?

— Все на диске, — отозвался доктор Чико, подходя к столику с хирургическими инструментами. Принялся перебирать их, и металл отозвался холодным угрожающим звоном. — Ну что, тогда познакомимся с НИМ поближе?

И принялся натягивать тонкие латексные перчатки.

— Сначала сделаем эндоскопию, — сказал доктор Бах, осматривая гибкую тонкую трубку, исходящую из массивной рукоятки с окуляром в резиновой окантовке. — Введем через разрез в межреберье, следом — зонд. Прощупаем слабыми токами. Понадобится — вскроем грудину. Но это уже, так сказать, на десерт.

Оба негромко рассмеялись.

— Да, пожалуй, так и поступим, — разрезая хирургическими ножницами ткань рубашки «подопытного», сказал доктор Чико. На шее у него болталась синяя медицинская маска — но он и не думал надевать ее. Зачем стерильность обреченному на смерть?

Мяснику не нужна маска.

— Желательно, чтобы он оставался в сознании, — продолжал доктор Бах, внимательно изучая зрачки «пациента». — Нужно адекватно соотносить наблюдения с его психическими реакциями. Что-то мне подсказывает, что аномалия как-то связана с психикой. Рефлексы рефлексами, но ведь он и разумом руководствовался тоже. Запишем реакции, потом проанализируем запись.

— Стоит попробовать то же самое в условиях Института, — заметил доктор Чико, придирчиво рассматривая скальпель на свет лампы. — Уверен, что таких симбионтов можно создавать искусственно.

Буке казалось, что он находится в вязком кошмаре, из которого никак не получается вырваться. Безумно хотелось проснуться. Чтобы все речи этих психов остались там, где им и положено быть — в тяжелом, болезненном сне… Только вот проснуться никак не получалось, и вскоре холодное острое лезвие скальпеля коснулось кожи.

Это была совсем другая боль. Он и не знал, что боль бывает разной. Он вообще до этого момента и понятия не имел, что значит настоящая боль. Его крик разнесся по лаборатории, заставляя «исследователей» морщиться и отвлекаться от дела.

— Как бы его заткнуть, не используя анестетики? — стирая с лица мелкие брызги крови, проговорил доктор Чико. — Невозможно работать!

— Разве что кляп? — пожал плечами доктор Бах. Сделал знак куда-то в сторону. Рядом возник один из наемников. Молча скомкал и затолкал в Буке в рот какую-то грязную тряпку.

— Главное, чтобы не задохнулся и язык не проглотил, — озабоченно заметил доктор Чико. — Кислород бы ему…

На лицо легла мягкая прозрачная маска, от которой куда-то уходил черный гофрированный шланг вроде противогазного. Бука давился кляпом, но дышать теперь действительно стало легче. Хотя он предпочел бы просто потерять сознание. Но как он ни заставлял самого себя вырубиться — ничего не получалось, несмотря на адскую, все нарастающую боль, которую еще больше усиливало осознание того, что его режут — прямо здесь и сейчас, режут, как какую-нибудь свинью на бойне. Да что там — свинью хотя бы предварительно умерщвляют. А его лишили даже права на крик, и все, что он может, — лишь заходиться в глухом мычании…

— Думаю, достаточно для начала, — придирчиво оглядывая результаты своей работы, решил доктор Чико. Теперь он устало вытирал окровавленные руки прямо о халат. По белой ткани расползались грязно-багровые кляксы. — Зажимы вроде на месте, отвод крови — тоже. Можешь попробовать поработать с эндоскопом.

За дело взялся доктор Бах. Он принялся ковыряться в свежей ране, запихивая поглубже трубку со световодами. В окуляр он даже не смотрел: все отражалось на мониторе. Экспериментаторы негромко обменивались мнениями по поводу дергающейся, неясной картинки. Слова и фразы сливались в бесконечный поток, словно на незнакомом, чужом языке. Змея эндоскопа копошилась в глубинах плоти, заползая все глубже, расталкивая и без того покалеченные ткани.

Тем временем Бука вроде бы начал привыкать к этой бесконечной боли. Или дело было в другом? Тот голос — неужто он сдержал обещание? Бука с надеждой прислушался к ощущениям.

Точно — боль уходила. Наверное, в другое время это могло бы показаться безумным, но в этот момент он испытал радость. Радость — и неописуемое, ни с чем не сравнимое блаженство. Оказывается, нет большего наслаждения, чем простое отсутствие боли. Только ради того, чтобы понять эту элементарную истину, стоило пережить весь этот ужас.