Башни Ангкора - Борис Павлович Виноградов

сюда на речном трамвае обычно по воскресеньям или в дни национальных праздников. Тогда по утрам на набережной напротив бывшего королевского дворца, а ныне Национального музея, собирается почти весь дипломатический корпус Пномпеня, работники международных организаций. Впереди у них прогулка по Тонлесапу, пикник на его берегу. Мы же с моим другом Чеа Ленгом договорились однажды отправиться по реке вечером на моторном сампане.

В ВЕЧЕРНИЕ часы набережная Пномпеня напоминает приморский бульвар. По тротуару, усаженному развесистыми пальмами, вдоль гранитного парапета бродят толпы нарядных пномпеньцев. Яркие сампоты и саронги — национальная одежда кхмеров — создают необыкновенную палитру красок, отчего берега Тонлесапа, освещенные багряными лучами закатного солнца, смотрятся еще загадочнее и живописнее. Прохладой тянет с реки, раскаленный зной обжигающими волнами уходит ввысь.

Одни сидят на скамейках и, подставив лица свежему ветру, задумчиво смотрят на мерцающую речную гладь. Другие коротают час в неспешной беседе, третьи обступили труппу уличных циркачей и, завороженные, смотрят чудеса, на которые только способна таинственная и, увы, непостижимая восточная магия. Неутомимый шпагоглотатель, повелитель огня и укротитель змей кланяется публике, берет в руки микрофон и начинает рекламировать успехи национальной фармацевтики, демонстрируя новые лекарства, изготовленные недавно в Пномпене. За потехой следует дело. С воды доносится рокот моторов, и к пристани подходят лодки с пассажирами с того берега.

Берег отходил от нас темнеющей зеленью тропических деревьев с белыми фасадами дворцов и горящими в закате, словно языки пламени, коньками остроконечных крыш буддийских пагод. Широкая река гнала навстречу бурую воду, которая ласково шлепала о борта нашего суденышка. Миновали несколько груженых барж, завалившийся на бок полузатопленный теплоход со знаками полпотовских времен, остался позади взорванный мост. И дальше по берегам пошли деревни, склады...

Пномпень — такой величественный — таял вдали и исчез совсем за поворотом, когда на землю начали падать сумерки. В тропиках темнеет быстро, и скоро мы зажгли сигнальные фонари на носу своего сампана. Впереди, поперек реки, светили нам ряды огней, а за ними, словно фонарные столбы уходили к горизонту линии огоньков. Это — рыбаки, которые и живут, и трудятся сейчас на воде, сходя на берег крайне редко, только затем, чтобы отвезти и сдать на склады улов. Декабрь. Полнолуние. Сезон самого обильного промысла.

Почти от берега до берега, оставляя лишь места для прохода судов, протянуты толстые связки бамбуковых плетей, посаженные на прочные якоря. Такие связки и составляют основу рыбацкой стоянки на середине довольно быстрого течения Тонлесапа. К ним, как к коновязи, пришвартованы лодки, плоты и баркасы, сделанные специально как рыбохранилища. Трюмы их заполнены водой, и борта не имеют плотной обшивки. Они скорее напоминают загон для пойманной рыбы. На палубах в деревянных постройках днюют и ночуют рыбаки. А обед женщины готовят здесь же, на металлической жаровне. Вода под тобой, черпай и вари. Основной продукт, конечно, рыба. По-моему, не уступающая по вкусу нашим осетровым.

Мы как раз успели к ужину. Пристали к одной хижине, сквозь стены которой расползался нежный аромат жаренной с луком и баклажанами рыбы. На циновке вокруг чугуна сидела местная артель. По кхмерскому обычаю, гостей усаживают на самое удобное место, каким оказалась бамбуковая жердь.

Бригадир артели № 7, крепко сколоченный парень Хона, угощая нас, рассказывает, что их кооператив Чаул Пхал, получивший такое название от имени деревни, объединяет 125 рыбаков. В нем — 8 артелей, каждая вылавливает по 230—250 килограммов рыбы в день. Улов сдается на склады министерства торговли, затем распространяется через сеть государственных магазинов. Часть добычи можно продать на свободном рынке, обменять на рис и другие продукты у крестьян. Хозяйство становится все крепче. Хватает средств на покупку строительных материалов, горючего, моторов. Таких кооперативов на реке много и еще больше на озере Тонлесап.

Хона вспоминает, что объединяться начали в первые месяцы после освобождения страны от полпотовского режима. Все пришлось делать почти заново — ремонтировать старые и строить новые лодки, готовить снасти, плести сети.

Для многих дело оказалось новым. Бывшим землевладельцам было предложено работать в кооперативе, и те остались. Таков, например, Кхумсат, что сидит рядом со мной. До полпотовцев жил в «сухопутной» провинции Мондулькири. Потом прошагал всю Кампучию. Рубил леса в Кампонгтхоме, рыл каналы в Баттамбанге.

До самого рассвета мы сидели на палубе «Апсары», как назвали свой баркас артельщики, и говорили о разном. Кто-то уже спал, другие, несмотря на усталость, шутили, смеялись и охотно рассказывали о себе. Среди них не было человека, который бы не потерял в период геноцида близких родственников. Мом Кхумсат вообще остался один — мать, жена, двое детей, пятеро братьев и сестер погибли.

Но за ночью приходит день. Рассвет над Тонлесапом наступал торжественно. Уже погасли керосиновые коптилки на дальних плотах, над спокойной и величавой рекой разливался свет. Где-то заурчали моторы, по водной глади началось движение. Бодрый Хона позвал своих товарищей вытягивать сети. Налегли на ворот, и из воды стал выползать невод, на конце которого привязана длинная деревянная верша. Зеркальные карпы и окуни вываливались на плот. Мелочь снова выбрасывали в воду, а то, что покрупнее, — в лодку и трюм. Чеа Ленг, заглядывая в свой блокнот, информировал меня. В такие артели, как Чаул Пхал, по всей республике объединились 28 тысяч рыбаков. Первые партии сетей, лодок, моторов получили из Советского Союза, в деревнях сами заново делали пироги, плели из прутьев и бамбука необходимое снаряжение. Государство предоставило финансовую помощь. Теперь рыбаки вносят весомый вклад в обеспечение страны продовольствием. В 1982 году, например, было добыто 70 тысяч тонн рыбы, что в два раза больше по сравнению с предыдущим годом.

Мы возвращались в Пномпень, полные впечатлений от увиденного и услышанного. Было радостно за людей, переживших не так давно большую трагедию, но нашедших силы снова жить и трудиться на благо своего народа, ради счастья и процветания новой Кампучии.

Чуден был занимавшийся день. Возникали ставшие привычными ассоциации с зарей новой жизни, добытой народом в тяжелейших испытаниях. Мне подумалось, что слова «восстание» и «восстановление» — одного корня. Конечно, не всегда в истории одно предполагает другое. Но в случае с Кампучией — они суть одного и того же процесса: выживания целой нации. Пристально наблюдая этот трудный и далеко не однозначный процесс, удивляешься жизнестойкости страны, ее людей, таких, например, с которыми только что расстался.

— Текут воды Меконга, — сказал тоже настроенный на философский лад Чеа Ленг.— Они иногда поворачивают вспять — пример тому один из рукавов великой реки. Но время невозможно заставить изменить течение. Оно течет в