Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

настаивать не буду. У меня к вам просьба. Могли бы составить меморандум об этой вашей антисептике? Она меня чрезвычайно заинтересовала.

– Буду рад.

– Благодарю! Как напишете, немедленно присылайте. Я остановился у купчихи Поповой в особняке рядом с домом губернатора.

Он протянул мне руку, которую я с радостью пожал. Везет мне! Такими людьми рукопожатый. Рассказать кому в своем времени – умерли бы от зависти. Хотя, вернее – покрутили бы пальцем у виска.

Вернувшись, я не застал в доме Спешнева. Со слов Пахома, их благородие, попив чаю, отправились в родной полк – доложиться командиру и получить указания. Похоже, что в идею летучего отряда на базе роты штабс-капитан не верил. Я только плечами пожал. Пахом накормил меня чаем с белой булкой, причем булка оказалась свежей и очень вкусной. Спросив у денщика, где Синицын, я отправился искать фельдфебеля. Тот нашелся у конюшен, где занимался инспекцией состояния лошадей. Завидев меня, Синицын прекратил распекать фурлейта, чем он рьяно занимался, и направился навстречу.

– Здравия желаю, Платон Сергеевич! – сказал, подойдя ближе. – За деньгами пришли? Идемте, они у меня не здесь.

– Не за тем, Аким Потапович! – ответил я. – Хотя от денег не откажусь – потратился вчера.

– Слыхал: лекарства и струмент лекарский купили? – кивнул фельдфебель. – Будете егерей пользовать?

– Кого же еще? – пожал я плечами.

– Возместим из артельных денег, – заверил Синицын.

– Не нужно. Я по другому делу, Аким Потапович. Требуется грамотный человек с красивым почерком. Начальник медицинского департамента Военного министерства попросил бумагу составить о лекарских делах. А пишу я, как курица лапой.

И еще не знаю современной орфографии: все эти яти, еры и прочие ижицы.

– В роте лучший почерк у меня, – сказал Синицын. – Для его благородия бумаги завсегда составляю. Так что извольте.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Показав напоследок кулак провинившемуся чем-то фурлейту, фельдфебель повел меня к себе. В доме первым делом вручил толстую стопку ассигнаций. Я пересчитал – тысяча двести двадцать пять рублей. А неплохо расторговались! Я стал раскладывать деньги на три стопки, но Синицын остановил.

– Это все вам, Платон Сергеевич!

– Как? – изумился я.

– Помимо золота и часов, оружие продал, – пояснил Потапыч. – Десять сабель и пятнадцать пистолетов – из тех, что покрасивше. В оружейную лавку зашел, спросил купца. Тот, как услыхал, прямо вцепился. В городе военных полно, оружие многие спрашивают, да и статские интересуются. У купца весь товар разобрали. Хотел забрать у меня все, но я отказал: что-то надо интендантству отвезти, – вздохнул фельдфебель. – Генералы-то сабли с пистолями видели.

По его лицу было видно, что последним обстоятельством он весьма огорчен.

– Неприятностей оттого что продал, не будет?

– Кто эти сабли и пистоли считал? – махнул он рукой. – Интенданты их тому же купцу переправят. Ворье! Часть пистолей егерям раздал. На себе не носить – мы теперь конные.

«Надолго ли?» – хотел сказать я, но промолчал. Не знаю, что скажут Спешневу в полку, но Мыша я не отдам. Он хоть и немецкая скотина, но полезная. Еще и повозкой обзаведусь – деньги есть. Хватит с меня пеших маршей!

Диктант много времени не занял. Синицын писал медленно, старательно выводя пером аккуратные буковки с завитушками, но и я не стал растекаться мыслью по древу. Кратко перечислил самые необходимые меры – пусть хоть это внедрят. Вспомнив, что местные скальпели имеют костяные и даже бархатные ручки (это ж сколько заразы на них скапливается!), в пункте про кипячение инструмента добавил «по возможности», указав, что держать их в спирте перед применением обязательно. Когда Синицын закончил, я сложил лист втрое, как принято в этом времени, и поручил фельдфебелю доставить бумагу по указанному адресу. На том и расстались.

Обедал я в одиночестве – Спешнев не явился. То ли получал «цэу» от командира, то ли загулял с однополчанами. Деньги у него есть: Синицын сообщил, что свою долю штабс-капитан забрал еще утром. Похлебав щей и заев их кашей, я поблагодарил хозяев и собирался вздремнуть, но не тут-то было: во дворе нарисовался очередной посыльный. Медом тут для них намазано, что ли?

– Их сиятельство князь Багратион желают вас видеть! – сообщил незнакомый мне офицер и добавил вполголоса: – Гитару захватите, господин лекарь. От адъютанта слышал: песнями вашими интересовались.

Блин! То мозоли им выводи, то песенки пой. Скоро танцевать заставят. Тут сведения стратегической важности, а из меня шута делают.

Офицер отконвоировал меня к уже знакомому особняку, но завел не в кабинет, а в большой зал, посреди которого стоял накрытый белоснежной скатертью стол, уставленный блюдами и бутылками. Вокруг сидели люди с эполетами и орденами на груди. От их блеска у меня зарябило в глазах. Все ясно: Багратион устроил обед для своих генералов и, угостив боевых товарищей, решил побаловать их музычкой.

– Проходи, Руцкий! – сказал командующий после моего приветствия. – Присаживайся.

По его знаку лакей подал мне стул.

– Донесли, что вчера в ресторации пел о героях Фридланда и Прейсиш-Эйлау, – продолжил командующий. – Хвалили. Мы хотим послушать. Так, господа?

Он обвел взглядом генералов. Те закивали.

– Приступай! – кивнул Багратион.

Я кивнул и положил пальцы на струны.

– Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса…

Слушали меня молча. К окончанию песни я увидел, как влажно заблестели глаза у сидевшего напротив генерала. Кто это? Раевский, Васильчиков, Колюбакин? Не знаю. Мне поаплодировали, правда, «браво!» не кричали.

– Это тот самый лекарь, который служил у маршала Виктора и советовал не искать Бонапарта в поле, а готовить Смоленск к обороне, – сказал Багратион, когда хлопки стихли.

– Французский подсыл! – буркнул генерал с завитыми кудрями и единственный из присутствующих с усами. Кавалерист[89].

– Думай, о чем говоришь, Василий Дмитриевич! – возмутился Багратион. – Крест на его шее видишь? Вчера лично повязал. Я, что, по-твоему, шпионов награждаю?

– Не подсыл, так обожатель узурпатора, – не сдался генерал. – Все равно не наш.

– А то, что он песню, которая русских офицеров прославляет, сочинил – это как? – нахмурился Багратион. – Ведь сам? – посмотрел на меня.

– Так точно, ваше сиятельство, – соврал я.

– Если наш, пусть про казаков споет! – ответил кудрявый и победно подкрутил ус. – Тогда и поверю.

Теперь ясно: Иловайский. Командующий отрядом казаков во 2-й армии.

– Что скажешь, Руцкий? – посмотрел на меня Багратион.

– Специально для героя Фридланда, Шумлы и его отважных казаков, – поклонился я.

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,

Все, что было – не было, знали наперед.

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьет…

Я увидел, как поползли вверх брови на лице Иловайского. А то! Это не про Дон-батюшку ныть. Врач, который на станции скорой помощи работал, сочинил.