Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

другим (ага, из револьверов палил, причем с обеих рук), а приблудный лекарь кромсал супостатов тесаком, вопя на всю округу: «Бей их, братцы! Покажем пшекам курву мать!» Молоденькие офицерики не сводили со Спешнева восхищенных взоров, а на мой крест взирали с нескрываемой завистью. Поняв, что еще немного, и мы пойдем брать в плен Наполеона, я предложил:

– Не найдется ли здесь гитары, господа? Семен Павлович порадовал нас замечательным рассказом, а я, с вашего разрешения, спою.

– Да, господа! – поддержал Спешнев. – Платон Сергеевич замечательно поет. Он еще… Ик… Пиит.

Гитара в ресторане нашлась – видимо, служила для увеселения публики. Подстроив лады, я ударил по струнам.

– Кавалериста век не долог, и потому так сладок он…

Кавалергардов – в топку! Пускай Груши здесь нет, но в русской армии, кроме них, имеются гусары, уланы, драгуны. Всем хочется, чтобы о них пели. Песню приняли на ура: то ли я был в ударе, то ли дюжина бутылок шампанского, к тому времени опустевшая, поспособствовала. Пришлось повторять на бис. Я заметил, как Боярский, вытащив из ташки[84] бумагу и карандаш, лихорадочно записывает слова. Пусть…

На бис пошла и песня егерей. Затем были «Эх, дороги», «Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса»… Внезапно я заметил, что аплодисменты и крики «Браво!» по окончании песен становятся все громче. Подняв взгляд, увидел, что меня слушает весь ресторан: заполонившие столики офицеры и статские, у двери в кухню сгрудились половые и повара, а снаружи у распахнутых по летнему времени окон толпятся люди. Все они смотрели на нечаянно нарисовавшего певца, пожирая его глазами. Блин! Распелся, как тетерев на току.

– Хватит на сегодня, господа! – сказал я, отставляя гитару. – В другой раз продолжим. У нас с Семеном Павловичем еще дела.

– Да! – поддержал меня Спешнев. – Благодарю за компанию, господа. Ик!.. Пора и честь знать.

Внезапно от соседнего столика встал немолодой офицер с наполовину седой головой. Подойдя к нашему столику, он отвесил легкий поклон.

– Извините, господа! Не имею чести быть представленным, поэтому отрекомендуюсь сам. Полковник Руднев Иван Михайлович. Хочу поблагодарить незнакомого мне Георгиевского кавалера за замечательные песни. Как ваше имя? – он посмотрел на меня.

– Руцкий Платон Сергеевич, – я встал.

– Сын князя Друцкого-Озерского Сергея Васильевича, – влез Спешнев. – Лекарь.

– Лекарь? – удивился полковник. – Извините, но я слышал про ваши подвиги – говорили громко. Разве лекари воюют?

– Что лекари? – ответил я. – Скоро мужики возьмут вилы и пойдут бить французов. Беда-то общая.

– Я, признаться, думал, что вы офицер в отставке и были в деле под Фридландом и Прейсиш-Эйлау, – сказал Руднев. – Уж больно верно все в вашей песне. «Лишь мертвый не вставал с земли», – процитировал он, протягивая мне руку, которую я охотно пожал. – Благодарю, Платон Сергеевич! Приятно слышать, что о нас не забыли.

Полковник кивнул и отошел. Мы же со Спешневым стали прощаться. Боярский вызвался проводить нас до дома. Его помощь оказалась весьма кстати. Сначала мы с трудом подсадили Спешнева на лошадь, а затем поддерживали по пути – штабс-капитана мотало в седле, и он норовил свалиться под копыта. В доме нас встретили денщик Спешнева и Пахом. Приняв командира под белы ручки, повели его спать. Я же попрощался с корнетом и отправился следом…

Все это я вспоминал, шагая по пыльной улице к звукам музыки, и скоро оказался на обочине дороги, ведущей к городу. По ней двигались войска. Развевались знамена, гремели оркестры, печатая шаг, проходили колонны с офицерами во главе. Горделиво сидя в седлах, проплывали мимо кавалеристы. 2-я армия, нагнавшая своего командующего, вступала в Смоленск. По сторонам дороги толпились обыватели, они кричали и махали руками. Я молча смотрел на лица солдат и офицеров, на которых читались усталость и радость. Дошли… Две армии соединятся и пойдут в бой. Часть этих людей неизбежно погибнет. В своем времени мне довелось прочесть, что в каждом сражении при отступлении до Москвы русская армия теряла убитыми и ранеными в среднем четверть от вышедших на поле битвы солдат и офицеров. В каждом! Очень много для мира, где не существует автоматов и пулеметов, авиации и танков. А другой армии в России нет. Сейчас идут дополнительные рекрутские наборы, новобранцев лихорадочно ставят под ружье, но это латание Тришкиного кафтана. Солдат здесь учат долго. Непростая задача – превратить неграмотного крестьянина в бойца. Потому Барклай так бережет армию, эту эстафету от него примет Кутузов. От главнокомандующего станут требовать сражений с отступающим противником, упрекать в бездействии и нерешительности, но старик не поддастся. Зачем гробить людей, если враг и так дохнет? Вам хочется орденов? Заслужите их другим способом! У меня лишних солдат нет…

Могу ли я что-то сделать для уменьшения потерь? Постараюсь. Возможности у меня скромные. Лекаря не учат генералов, тем более, такие сомнительные личности, как я. Но пытаться буду. Багратион вчера слушал внимательно, и если Барклай вышлет к Красному хотя бы корпус… Смоленск армия оставит в любом случае, но если отойдет в порядке, а не впопыхах, как в реальной истории, то бардака будет меньше, и оставленные в городе раненые не погибнут в огне пожаров… Размечтался! Я вздохнул и отправился обратно.

Во дворе нашего дома кипела жизнь. Из трубы валил дым, суетились хозяева, егеря умывались у колодца. Я присоединился к ним. Подошедший Пахом принес миску горячей воды и бритву. Расстегнув куртку, я присел на колоду для колки дров и позволил привести мою физиономию в порядок. Зарос. Хотя здесь мужчина с трехдневной щетиной считается бритым. Это в моем времени с его многолезвийными станками и пеной из баллончика бритье – процедура пустяковая. Здесь тебе намылят рожу, а потом станут скрести острым клинком. Щеки после такой процедуры горят, а бальзамы и лосьоны отсутствуют. Хотя рука у Пахома легкая…

Я смыл остатки мыльной пены с лица и вытер его полотенцем. Пора подумать о завтраке. Ага, счас! Не успел я застегнуть куртку, как во двор въехал незнакомый офицер на коне.

– Мне нужен лекарь Руцкий! – объявил громко. – Где он?

– Здесь, – ответил я, подходя. – Чем обязан?

– Приведите себя в порядок, господин лекарь! – скривился офицер. – И побыстрее. Вас хочет видеть командующий 1-й армией.

Барклай? Зачем я ему сдался?

– Минуту, ваше благородие! – сказал я. – Только переоденусь.

– Захватите свой инструмент, и другое, необходимое для лечения, – добавил офицер вполголоса.

Ага, теперь понятно – графиня сдержала слово. Что, интересно, Барклаю про меня наплела? У генерала проблемы со спиной? Если так, во второй раз может не повезти. Посмотрим.

Забежав в дом, я быстро переоделся в новое платье (Пахом вчера привел его в божеский вид)