Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

и завязал на шее ленту с крестом. Собрал в сумку купленный вчера в аптеке инструмент и лекарства, нахлобучил картуз и вышел. На это ушло с десяток минут. Ожидавший во дворе офицер встретил меня недовольным взглядом, но, разглядев крест, ничего не сказал. Вездесущий Пахом подвел оседланного Мыша. Я вскочил в седло, и мы поехали. В этот раз не гнали. Войска уже прошли, но на улицах Смоленска толпились солдаты и мещане, приходилось сдерживать коней, чтобы кого-нибудь не затоптать ненароком. Опять особняк, в этот раз другой, солдаты, принявшие наших лошадок, караул у дверей в здание… В приемной генерала мой спутник передал меня адъютанту, тот велел ждать, а сам скрылся за дверью кабинета. Обратно появился почти сразу.

– Его высокопревосходительство примет вас. Проходите.

Ага. Барклай еще не граф, он станет им позже, поэтому только высокопревосходительство. А вот Багратион – князь, пусть даже захудалого рода, потому «сиятельство». В русской (и не только) армии титул важнее чина, обращаются по нему.

В кабинете за столом сидело двое. Барклая я узнал сразу: характерное, вытянутое лицо, бакенбарды, обширная лысина, а вот второй… Лет пятидесяти, такое же, как и у командующего, вытянутое лицо с неславянскими чертами лица, мундир военного чиновника… Кто это?

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! – поклонился я, сняв картуз. – Платон Сергеевич Руцкий. Прибыл по вашему повелению.

– Повелевает у нас государь, – ответил Барклай, с интересом уставившись на меня. Я заметил, как он мазнул взглядом по кресту. – Я могу лишь пригласить, тем более Георгиевского кавалера. – Благодарю, что не отказали.

Ну, да, попробовал бы…

– Подойдите ближе, Платон Сергеевич! – продолжил Барклай. – Знакомьтесь: лейб-хирург государя, директор медицинского департамента военного министерства Яков Васильевич Виллие.

Так вот ты какой, организатор военно-медицинского дела в России! Легендарная личность. Шотландец Джеймс Уайли, ставший русским подданным в 1790 году. Лейб-хирург трех русских царей: Павла, Александра и Николая первых. Выдающийся врач, поставивший на должный уровень полевую хирургию в русской армии. Создатель и руководитель Императорской военно-медицинской академии в Петербурге, лично оперировавший Барклая после битвы под Прейсиш-Эйлау, где генерал получил тяжелое ранение, а Багратиона – под Бородино. Правда, не решился ампутировать князю ногу, не сумев убедить того в необходимости операции, вследствие чего Багратион умер.

– Счастлив познакомиться, ваше превосходительство! – поклонился я. – В Европе наслышаны о вашем выдающемся таланте и заслугах в лечении тяжелых ранений.

– Да? – поднял бровь Виллие. – Не знал. Приятно узнать.

– России повезло, что вы выбрали ее своей новой Родиной.

– Гм! – улыбнулся Виллие. – А вы льстец! – он погрозил мне пальцем. – Это где меня хвалят?

– Во французской армии, где я имел несчастье служить лекарем, попав туда против своей воли.

– Было бы интересно узнать, как у них организована помощь раненым.

– Позже! – вмешался Барклай. – У меня, к сожалению, мало времени. Вот что, Платон Сергеевич! Наталья Гавриловна Хренина, будучи у меня, хвалила ваш лекарский талант. Приходилось иметь дело с мозолями?

Хм! Неожиданно…

– Разумеется, ваше высокопревосходительство? Кто нуждается в моей помощи?

– Я.

– Разрешите взглянуть?

– Извольте.

Барклай встал, вышел из-за стола и присел в кресло. Поморщившись, стащил сапог с правой ноги, размотал портянку и повесил ее на голенище. Все ясно. Генералы не носят портянок, но раз дошло дело до них, ситуация серьезна. Подойдя ближе, я присел и, подняв ногу генерала, исследовал пятку. М-да… Сухая мозоль, причем крупная. Не улыбайтесь: на редкость гадкая штука. Сухая мозоль имеет ножку, которая прорастает в мягкие ткани. Представьте гвоздь с широкой шляпкой, который вбили вам в ногу. При попытке наступить он впивается в мышцу, вызывая боль. Даже в нашем времени это может стать проблемой. Но там мозоль удаляется легко. Специальный пластырь, тот же «Салипод», приклеиваешь сверху, пару дней носишь, а потом вытаскиваешь этот размякший гвоздь. Но иногда ножку приходится высверливать…

– Давно это у вас, ваше высокопревосходительство?

– Где-то с месяц как беспокоит.

Мозоль свежая. Это хорошо: ножка не успела прорасти глубоко.

– Мне понадобятся горячая вода, поташ, уксус, бинт и тонкая кожа для пластыря, – сказал я. – Ничего этого с собой нет: не знал, для чего меня зовут. Разрешите сходить?

– Не нужно, – ответил Барклай. – Принесут – Яков Васильевич распорядится. А пока оставьте меня, господа, – дел много.

Он намотал портянку на ногу, воткнул ее в сапог и вернулся к столу. Мы с Виллие вышли из кабинета. В приемной тот подозвал слугу – молодого мужчину, маячившего в уголке, отдал ему необходимые распоряжения, а затем взял меня за локоток.

– Идемте, Платон Сергеевич! Побеседуем, пока нужное принесут.

Попал! Сейчас начнет спрашивать, где и у кого учился, и я поплыву. Понятия не имею, в каких современных университетах Европы обучают медицине, не говоря о фамилиях профессоров – не интересовался в своем времени. Мы зашли в какую-то комнату с креслами – похоже, курительную (об этом говорили пепельницы на низком столике).

– Присаживайтесь! – предложил Виллие. – Можете курить. Я такой привычки не имею. Вредная она, грудь сушит.

– Согласен, – кивнул я. – Но иногда курю – успокаивает. Сейчас не буду.

– Тогда расскажите о медицине во французской армии, – начал Виллие, после того как мы разместились в креслах. – Что полезного можем у них позаимствовать?

– Ничего, – ответил я.

Он посмотрел на меня удивленно.

– Организация медицинской помощи у них скверная, хирурги оставляют желать лучшего[85]. Очень много ампутаций, которые не всегда показаны. Делают их варварски. Например, раздроблена кисть, а руку отнимают по плечо. Очень много раненых умирает. Слышал, что французы начали создавать специальные санитарные роты, но с их устройством не знаком.

– М-да, – вздохнул Виллие. – Я рассчитывал услышать от вас дельное, потому и напросился на встречу, узнав, что Михаил Богданович пригласил врача, служившего у французов. Ему вас Хренина хвалила. Уверяла, что вы имели успех в лечении раненых егерей. Мол, никто из них не умер.

– Это правда.

– Не поделитесь секретом исцеления?

– Охотно. Антисептика.

– Что? – удивился он. – Гм! Попробую определить. «Анти» – против, «септикус» – гниение. Так?

– Да. Самым тяжким последствием ран является их последующее гниение, так называемый «антонов огонь». Вызывают его микроскопические существа, которые окружают нас повсеместно. Разглядеть их можно только в микроскоп. Попав в рану, они размножаются и убивают раненого. Задача лекаря – не допустить этого.

– Никогда не слышал о подобном! – изумился Виллие.

– Это новейшее открытие. Француз Николя Аппер придумал способ сохранять продукты длительное время. Для этого мясо и другую провизию помещают в банки из стекла или железа, кипятят в соленой воде, после чего закрывают и запаивают крышки. Пища в банках не портится месяцами. Подробно метод описан в труде Аппера «L’art de conserver toutes les substances animales et végétales», опубликованном в 1810 году. Прочитав его, я