Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков

были куда менее решительными и последовательными. Здесь в полной мере проявилась осторожная позиция либералов во власти, которые хотя и реанимировали в идеологии личность Сталина, однако возвращаться к его методам не собирались. Как напишет чуть позже известный исследователь «еврейской темы» И. Шафаревич:

«Реакция коммунистической власти была далеко не симметричной. Даже в пропагандистской литературе было запретно упоминать о еврейском влиянии. Было изобретено выражение «сионизм», формально использующее название еврейского течения, имевшего цель — создать свое государство, но иногда как бы намекавшее на еврейское влияние вообще. Эта робость доказывает, что власть не противопоставляла себя еврейству, не ощущала его своим противником. В то время как евреи, эмигрировавшие из СССР, заполнили «русскую» редакцию «Радио Свобода» и там отчетливо клеймили коммунизм рабским и бесчеловечным строем, советские пропагандисты робко лепетали о «сионизме», упрекая его в вечной враждебности к социализму и коммунизму (Марксу, Троцкому?). То есть из двух оппонентов (отражавших позицию еврейства и коммунистической власти) один ничем не выражал опасения вызвать непоправимый разрыв, а другой был явно скован этим страхом…»

Несмотря на то что среди рядовых граждан США всегда был высоко развит антисемитизм, однако в высших кругах власти все было с точностью до наоборот. И не случайно, что именно с конца 60-х американская власть стала превращаться, по сути, в полуеврейскую. Это началось с президента Ричарда Никсона (пришел к власти в 1969-м), который на все ключевые посты в своей администрации расставил евреев: Киссинджер был назначен государственным секретарем (министр иностранных дел), Шлезингер — министром обороны, Барнс — главой Федерального резервного фонда (он определял валютную политику США), Гармент — главой департамента Белого дома по гражданским правам. Именно эти люди и стали определять стратегию США по отношению к СССР: она предполагала сначала массированную идеологическую атаку на еврейском направлении, затем — «удушение в дружеских объятиях» (так называемая разрядка, о которой речь еще пойдет впереди).

Новые методы психологической войны, начатые против СССР, принесли свои первые плоды уже в том же 1970-м: радикализм евреев усилился. В итоге в июне в Ленинграде группа евреев совершила попытку угона гражданского самолета с тем, чтобы покинуть СССР. Эта акция была предотвращена КГБ, однако резонанс имела огромный — западная пресса специально постаралась, чтобы об этом узнал весь мир. Таким образом, психологическая обработка советских властей со стороны Запада, с тем чтобы Кремль наконец открыл широкую еврейскую эмиграцию, вступила в свою завершающую стадию. Отметим, что к тому времени эмиграция евреев из СССР уже шла, но достаточно вяло: так, в 1968 году страну покинул 231 еврей, в 1969-м — 3 033, в 1970-м — 999. Теперь стояла задача сделать из этого ручейка полноводную реку. Причем в нее пытались тогда «загнать» и Высоцкого. Именно в 1970 году он пишет песню «Нет меня — я покинул Расею», как ответ на массовые слухи о том, что он собрался навсегда покинуть СССР. В ее финале бард декларировал:

Я смеюсь, умираю от смеха:

Как поверили этому бреду?! —

Не волнуйтесь — я не уехал,

И не волнуйтесь — я не уеду!

Такова была позиция Высоцкого в том 70-м. Но это только потому, что он, во-первых, еще ни разу не выезжал за рубеж, и во-вторых — градус ненависти к советскому «развитому социализму» еще не достиг у него критической точки. Но пройдет еще несколько лет, и его позиция по этому вопросу начнет меняться. Но до этого еще есть время, а пока Высоцкий в преддверии открытия еврейской эмиграции имеет целью получить заграничный иммунитет. Короче, 3 декабре 1970 года он официально женится на Марине Влади.

Регистрация состоялась 1 декабря в Москве. Свадьбу молодожены решили отметить в узком кругу в своей съемной квартире в «сталинке» на Котельнической набережной (ее снимала Марина Влади). Поскольку небольшая площадь квартиры не позволяла собрать большое количество гостей, пришли самые доверенные лица: свидетели жениха и невесты Всеволод Абдулов и Макс Леон, режиссер Юрий Любимов с супругой Людмилой Целиковской, поэт Андрей Вознесенский с супругой Зоей Богуславской, кинорежиссер Александр Митта с супругой Лилей, художник Зураб Церетели. По словам последнего, свадьба была более чем скромная и… скучная: «Мы купили несколько бутылок шампанского. А настроения нет, Володя на диване лежал, на гитаре играл…».

Почему у жениха не было настроения на собственной свадьбе, сказать трудно: то ли он просто устал от этого спектакля, то ли вообще жалел, что на него согласился.

На следующий день после свадьбы Высоцкого и Влади один из гостей — Зураб Церетели, пораженный скромностью торжества, сделал широкий жест: повез их к себе на родину, в грузинское село Багеби, где им должны были устроить настоящую старинную свадьбу. На ней все было обставлено так, как того требовали обычаи. Жена скульптора Инесса накрыла роскошный стол, на который блюда подавались на старинном андрониковском сервизе, фрукты и овощи — на серебряных подносах. Гостей пришло несколько десятков человек. Молодоженов усадили в торце стола, оба они были в белом и держались за руки. Компания подобралась исключительно мужская, а женщины всего лишь накрывали на стол, подавали блюда и становились поодаль, сложив руки на животе. Тамада поднял первый тост: «Пусть сколотят ваш гроб из досок, сделанных из того дуба, который мы сажаем сегодня».

Веселье продолжалось до раннего утра и только дважды было омрачено. О первом инциденте вспоминает сам 3. Церетели:

«До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины поняли, но мы постарались виду не показать, продолжали гулять, будто ничего не случилось…»

Другой инцидент произошел, когда один из гостей внезапно предложил поднять тост за Сталина. За столом воцарилась нехорошая тишина. Как вспоминает М. Влади:

«Я беру тебя за руку и тихо прошу не устраивать скандала. Ты побледнел и белыми от ярости глазами смотришь на того человека. Хозяин торжественно берет рог из рук гостя и медленно его выпивает. И сильный мужской голос вдруг прорезает тишину, и за ним вступает стройный хор. Пением, точным и редкостным многоголосьем эти люди отвечают на упоминание о проклятых годах: голоса сливаются в звучную и страстную музыку, утверждая презрение к тирану, гармония мелодии отражает гармонию мыслей. Благодаря врожденному такту этих