Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков

его отношения накалились, жена укатила в Париж, пообещав, что больше ноги ее здесь никогда не будет, многие друзья отвернулись. Да и с родителями не все гладко. И в первую очередь, конечно же, с отцом.

Высоцкий еще в молодости начал «взбрыкивать» против его опеки, результатом чего стало то, что он бросил МИСИ, куда его устроил именно отец. После этого Семен Владимирович чуть ли не полгода не разговаривал с сыном. Потом, в 60-е, началось пьянство Высоцкого, которое вновь ударило в первую очередь по отцу, в еврейском роду которого никто этим недугом не страдал. Затем не меньшие треволнения свалились на голову родителя Высоцкого в связи с песенным творчеством сына, которое многими расценивалось как антисоветское. На этой почве у Семена Владимировича летом 68-го впервые в жизни разболелось сердце (об этом пишет в своих дневниках В. Золотухин).

Этой боли было от чего появиться, поскольку бывший офицер Советской Армии Семен Владимирович Высоцкий всю свою жизнь был горячим патриотом своей страны, тем самым советским евреем, который видел в советской власти больше хорошего, чем плохого. Однако его сын относился уже к другому поколению советских евреев — антисоветскому. И это было тем непреодолимым барьером, который пролег между отцом и сыном. Причем барьер этот с каждым годом рос, только укрепляя непонимание между двумя родными людьми. В иные периоды всегда лояльному к власти Семену Владимировичу было просто стыдно за своего сына перед окружающими.

С каких-то пор такое же непонимание стало возникать у Высоцкого и с родной матерью. Причем разногласия с ней базировались не на идеологической основе, а на бытовой: мать также не могла смириться с тем, что ее сын пьет и, бросив жену и двух детей, связал свою жизнь с иностранкой. Как писал сам Высоцкий Марине Влади в Париж:

«Я позвонил матери, оказалось, что сегодня она ночевала у одной из моих знакомых с радио. Могу представить себе их разговор!.. Идея все та же, чтобы люди знали, «какая она исключительная мать» и т. д. Она могла пойти как минимум в пять мест — к родственникам, но она пошла к моим «друзьям», бог с ней!.. Я сегодня злюсь, потому что к тому же она снова рылась в моих бумагах и читала их…»

Видимо, все эти переживания подвигли Высоцкого на написание в том году песни «Мои похорона», где он в шутливой форме описывает, как у него пьют кровь «вампиры», под которыми он, видимо, имел в виду как власть предержащих, так и своих близких:

…Вот они, гляди, стоят —

Жала наготове —

Очень выпить норовят

По рюмашке крови…

Ну нате, пейте кровь мою,

Кровососы гнусные!

Когда бард уйдет из жизни, на его похороны соберутся многие из тех, кого он при жизни, мягко говоря, недолюбливал. Те самые «вампиры», которые пили его кровь и высасывали из него последние остатки здоровья.

Впрочем, не следует идеализировать и самого Высоцкого, который, в свою очередь, тоже немало «попил крови» как у своих родных, так и у друзей. Любой человек, кто имел несчастье жить с алкоголиком и наркоманом, не даст соврать — такая жизнь не из легких. Приведу на этот счет слова последней жены Высоцкого Марины Влади:

«…Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьянения, когда ты стараешься во что бы то ни стало меня убедить, что можешь пить, как все, что стаканчик-другой не повредит, что ведь ты же не болен, — дом пустеет. Нет больше ни гостей, ни праздников. Очень скоро исчезаешь и ты…

Как только ты исчезаешь, в Москве я или за границей, начинается «охота», я «беру след». Если ты не уехал из города, я нахожу тебя в несколько часов. Я знаю все дорожки, которые ведут к тебе. Друзья помогают мне, потому что знают, время — наш враг, надо торопиться…

Обычно я нахожу тебя гораздо позже, когда твое состояние начинает наконец беспокоить собутыльников. Сначала им так приятно быть с тобой, слушать, как ты поешь, девочки так польщены твоим вниманием, что любое твое желание для них — закон. И совершенно разные люди угощают тебя водкой и идут за тобой, сами не зная куда. Ты увлекаешь их по своей колее — праздничной, безумной и шумной. Не всегда наступает время, когда, наконец, уставшие, протрезвевшие, они видят, что вся эта свистопляска оборачивается кошмаром. Ты становишься неуправляем, твоя удесятеренная водкой сила пугает их, ты уже не кричишь, а воешь. Мне звонят, и я еду тебя забирать… После двух дней пьянки твое тело начинает походить на тряпичную куклу. Голоса почти нет — одно хрипенье. Одежда превращается в лохмотья…»

Вообще, родись Высоцкий лет сто назад, вполне вероятно, люди причислили бы его к подменышам. Кто это такие? Было у индоевропейских народов такое поверье, согласно которому в некоторых семьях кикиморы крали человеческих детей, а вместо них подкладывали своих, чтобы те изнутри разрушали эти семьи. Эти подменыши ссорили родителей друг с другом, по мере взросления портили им жизнь своими неблаговидными поступками, а для общества также представляли угрозу, поскольку вели себя в нем опять же как его разрушители.

Но вернемся к событиям 1970 года.

Не прибавляет приятных ощущений Высоцкому и слежка за ним со стороны КГБ. Собственно, про последнюю он всегда догадывался, но тут узнал, что называется, из первых уст. Некая женщина, почитательница его таланта, служившая на Лубянке, рассказала ему, что видела бумаги, в которых некий стукач давал отчет о своих разговорах с Высоцким. Наверняка Высоцкий мысленно попытался перебрать в уме всех людей, с которыми он в последнее время общался, чтобы выявить стукача. Однако удалось ли ему прийти к положительному результату, сказать трудно. Впрочем, даже если бы это и случилось, отсечение одного стукача дела совершенно не меняло: возле Высоцкого их было немало, а в «Таганке» и того подавно — десятки.

Высоцкий прекрасно знает о том, что КГБ плотно «ведет» его, а также и то, что им активно пытаются манипулировать. Причем не только чекисты и власть предержащие, но и коллеги по либеральной фронде. По этому поводу можно привести воспоминания одного из представителей последних — кинорежиссера Алексея Германа. Он в 1969 году собирался снимать Высоцкого в главной роли в фильме «Проверка на дорогах», но не сложилось. В самом начале 70-х они вместе ехали в поезде, и бард жаловался ему, что его вдалбливают, вбивают в диссидентство. «Я не хочу, а меня вбивают: вбивают в