Поцелуй герцога - Элоиза Джеймс

— В каждой комнате. По два пенса за комнату. Я сделал ставку, что эту попытаются использовать пять пар.

Дверь отворилась. Оливии не было нужды оборачиваться, сам воздух становился другим, когда герцог был рядом.

— Робертс. — От глубокого голоса Куина по ее спине пробежала дрожь. — Ее светлость ожидает вас.

Робертс был слишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе выразить любопытство. Он поклонился и тихо вышел.

Оливия обернулась.

Куин был великолепен: широкие плечи, казавшиеся еще шире под темно-синим сюртуком из тончайшего сукна, подчеркивавшим зеленый цвет его глаз.

Выражение этих глаз заставило ее отступить.

— Куин! — вскрикнула Оливия, словно глупая тринадцатилетняя девчонка.

— Ты позвала меня, — прямо произнес он. — И я пришел, Оливия. Надеюсь, ты была серьезна, потому что я не смогу устоять перед тобой.

Она не знала, что сказать. Он был так красив — худой, сильный, мускулистый. Даже волосы у него необычные.

А она полная и непривлекательная.

В два шага он преодолел разделявшее их расстояние. Они были так близко, и от этого разница между ними становилась острее. Невероятно! Куин поднес руки Оливии к губам, и по ее спине снова пробежала дрожь.

— Я толстая, — выпалила она.

— Нет, ты самая прекрасная, чувственная женщина, какую я когда-либо видел. — Взгляд Куина медленно скользнул по ней. Все ее тело охватил огонь.

— Я хочу тебя, — произнес он. — Я хочу упасть на колени и боготворить твои бедра. — Он быстро провел рукой по изгибам ее тела — интимный жест, который может позволить себе мужчина лишь наедине со своей женой.

Но Оливия не вынесла бы, если позже он бы пожалел о содеянном, если бы в его глазах она вдруг увидела разочарование, как у своей матери. Она поспешно заговорила:

— Я не смогу стать хорошей герцогиней. Не думаю, что я по душе твоей матери. Она бы предпочла, чтобы ты женился на Джорджиане. Уверена, сама мысль о том, что ты можешь жениться на мне, приведет ее в ужас.

— И поэтому в моем имении есть отдельный дом. Я женюсь не на своей матери, а на тебе. — Взгляд серо-зеленых глаз Куина был таким… Оливия и представить не могла, чтобы мужчина так смотрел на нее.

— Я отпускаю грубые шутки. У герцогини не должно быть такого чувства юмора.

Его лицо было спокойным, но глаза смеялись.

— Я знаю одно такое стихотворение, которому научил меня мой кузен Перегрин, когда мы были детьми. «Раз у дамы возникла охота…»

Куин замолчал. Щеки Оливии порозовели.

— Посидеть на колючках осота… — тихо продолжила она.

— По правде говоря, я никогда этого не понимал. Но когда начинаешь объяснять подробно, стишок перестает быть смешным. Ты уверена, что хочешь быть с человеком, который любит неприличные шутки и к тому же всякий раз должен просить объяснить их?

— А ты уверен, что хочешь быть с женщиной, которая не разделяет твою любовь к науке? Боюсь…

— Чего, милая?

— Тебе будет со мной скучно. Я не могу рассуждать о природе света, а если ты начнешь рассказывать о математических функциях, я засну. Я не отличаюсь особым умом.

— Но ты разбираешься в чувствах, а я нет. Это не значит, что мой ум ничего не стоит. Нам нравятся разные вещи. Зачем мне докучать тебе математикой? Вместо этого ты можешь научить меня смеяться.

Оливия с трудом сдерживала слезы.

— Ты научишь наших детей неприличным стишкам? — спросил Куин.

Она задумалась.

— Возможно.

— Тогда сначала научи меня. Стыдно признать, но Альфи никогда не учил стихов.

Он обхватил ее за плечи, пальцы скользнули в ее волосы, играя с прядями.

— Знаешь, впервые после смерти Альфи я хочу говорить о нем. Я произнес его имя вслух и мне больше не кажется, будто я падаю в черную пропасть.

Оливия сглотнула.

— Возможно, мы назовем одного из наших детей этим злополучным именем, Альфинггон? — тихо произнес он. — Чтобы помнить о нем.

— Куин, — прошептала она. Они оба прекрасно знали ответ. — Как думаешь, сколько у нас будет детей?

— Много? — Он пристально смотрел ей в глаза. — Я всегда хотел, чтобы дом был полон детей, чтобы никто не чувствовал себя одиноким.

Сердце Оливии сжалось при мысли о будущих одиноких герцогах, Куине и Альфи.

— Поэтому ты и запускал воздушных змеев, чтобы Альфи не чувствовал себя одиноким?

— Еванджелина не хотела детей. Она была в ужасе от изменений, произошедших с ее телом. Хотя мне нравилось, как она выглядит.

— Правда?

— Мне казалось, она никогда не была более прекрасной, а она считала себя отвратительной. Целых два года не позволяла прикоснуться к ней и видеть ее обнаженной.

— Значит, она не всегда изменяла тебе?

— Всегда, — спокойно ответил Куин, словно они говорили о погоде. — К своим любовникам она относилась по-другому.

Уже в который раз Оливия подумала, что не следует высказывать вслух свое мнение об Еванджелине.

— Я не хочу говорить о бывшей жене. Предпочел бы вообще не упоминать ее имени.

— Ты уверен? По сравнению с тобой, Куин, я совершенно обычная.

Он с таким удивлением взглянул на нее, что Оливия не могла сомневаться в его искренности.

— О чем ты? Ты прекрасна, остроумна, и тебя все любят. Возможно, за исключением моей матери, но и она со временем привыкнет к тебе.

На глазах Оливии выступили слезы.

— Нет, — Куин заключил ее в объятия, — не надо слез. — Он принялся покрывать ее лицо нежными поцелуями.

Оливия прижалась к нему.

— Расскажешь, зачем ты все-таки пришла в эту комнату? — прошептал Куин. — Когда мы виделись час назад, ты готова была пожертвовать мной ради своей чести.

Оливия слабо засмеялась.

— Мне ужасно стыдно перед Рупертом. Но Джорджи говорит, мы сможем найти ему хорошую жену: добрую, понимающую и сильную.

— Значит, твоя сестра все поняла?

— Она сказала, между вами нет искры.

— Как я и говорил, — довольно произнес Куин. — Знаешь, твоя сестра станет талантливым ученым.

— Она очень одаренная и добьется успеха, как только мы купим ей все нужные книги. Отец никогда бы на это не пошел. Он считал чтение неподобающим занятием для леди, и мать соглашалась с ним.

Куин фыркнул.

Оливия прильнула к нему, растворяясь в его крепких объятиях, вдыхая его странный, пряный мужественный запах, чувствуя его прикосновение, без слов говорившее, как он ее желает, как мечтает покрывать поцелуями ее грудь, живот и бедра.

— Мне немного жаль, что я похитил тебя у Монтсуррея. Нет ничего благородного в том, чтобы отбить невесту у человека, который защищает родную страну.