Снегурочка для олигарха (СИ) - Бессмертная Майя

В голове, по-прежнему, тяжесть, ноги ватные, а горло адски болит, как будто его разодрала сотня диких кошек. В общем, отвратительно себя чувствую.

Возвращаюсь на пост, и забираю у медсестры свою карту.

— По коридору, выход к лифтам. Поднимешься на четвёртый этаж, кабинет четыреста один. Там очередь будет — подождёшь.

Киваю, беру свою карту, которую врач завёл на меня при поступлении, и, шаркая ногами по вытертому линолеуму, направляюсь к лифтам.

У четыреста первого кабинета и вправду была очередь. Но небольшая — всего три человека. Осмотрев соседей по несчастью, я усаживаюсь на жёсткий колченогий стул, тихонько ожидать своего часа.

В кабинет, постучавшись, входит миловидная девушка небольшого роста, с длинными распущенными волосами. Странно, что она их не убрала — неудобно же с такой копной в больнице ходить. Запутаются — потом морока расчесать будет.

Я прикрываю глаза и пытаюсь немного подремать в неудобной, скрюченной позе. Какая мне, собственно, разница, до её волос? Может, ей так нравится? Вон, парень, сидящий неподалёку, смотрел на неё с нескрываемым удивлением и восхищением. Наверняка, приглянулась.

— Бери в рот!

Открываю глаза от неожиданности. Дверь в кабинет флюорографии приоткрыта, и мне отчётливо слышен голос медсестры, которая командным тоном разговаривает с пациенткой.

— Что?

В голосе девчонки слышатся истерические нотки, и я подпрыгиваю на стуле, как ужаленная. Что там, чёрт возьми, происходит?

— В рот возьми!

— Я вас не понимаю.

Девушка готова разрыдаться. Может, стоит вмешаться? Там, в кабинете, творится что-то странное. Может, медсестра не совсем здорова психически? Что она говорит бедной девушке?

В очереди раздаётся шушуканье. У соседнего кабинета несколько женщин тоже слышат таинственный голос, и озабоченно покачивают головами. Но, никто и не думает вмешаться!

— Волосы свои! Резинки нет, что ли? На тогда, бери в рот, вот так. Мешают они мне на снимке!

В очереди раздаётся смешок — какой-то парень в спортивном костюме прыскает в кулак. И я понимаю, почему. Со стороны это всё действительно слышится очень странно, и если бы на месте медсестры был медбрат, я бы тоже подумала что-нибудь пошлое.

— Всё, одевайтесь, подождите результата в коридоре.

Девчонка выбегает из кабинета вся пунцовая. Видно, что ей тоже было неловко. Парень улыбается, и спрашивает у девушки, расплываясь в глупой ухмылке:

— Ну что, взяла в рот?

— Ага, я так ни одному мужику не подчинялась!

Девушка выпалила интересную фразу, и тут же густо покраснела, поняв, что сказала какую-то пошлость. Но, все собравшиеся у двух кабинетов, уже всё услышали, и мерзко захихикали.

Морщусь. Мне это не кажется забавным, наоборот, жаль беднягу. Представляю, что она пережила. А может, мне не смешно, потому что я плохо себя чувствую?

Девчонка плюхается рядом со мной, и бубнит себе под нос:

— Ну, нечем мне было волосы завязать! Вот эта тётка их скрутила и в рот мне дала, чтобы я держала.

— Да ладно, перестань. Подумаешь!

— Ну, а чего все ржут?

Пожимаю плечами. Ну, не говорить же девушке, что со стороны это смотрелось довольно пошло? Хотя, она, наверное, и сама это понимает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Медсестра высовывается из кабинета, и отдаёт моей собеседнице лист бумаги с заключением.

— Следующий!

Хихикающий парень в спортивном костюме заходит в кабинет, и тоже оставляет дверь полуоткрытой. Интересно, почему? Вроде, дверь должна плотно закрываться, там же облучение идёт, хоть и минимальное.

Хотя, что я хочу от обычной больницы…

Парень пробыл в кабинете совсем немного, и вскоре опустился на стул, рядом со мной. Отлично! Передо мной остался только один человек!

Тут из-за полуоткрытой двери доносится голос всё той же медсестры:

— Ань! Ну-ка, иди сюда!

— Ого! Это что за чернота?

Я перевожу взгляд на парня — он бледнеет, а лицо непостижимым образом вытягивается. От его иронии не осталось и следа. Мне даже становится жаль беднягу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ужас, да? Всё чёрное! Разве так должно быть?

— Да нет, конечно, смотри, одна чернота ползёт! Кошмар!

Парень на моих глазах начинает судорожно дышать. Я вижу, как ему мгновенно плохеет на глазах, и начинаю трясти его за плечо:

— Эй, ты чего?

— А ты не слышишь? Чернота в лёгких! Мне кранты!

От былой спеси не осталось и следа — парнишка похож на испуганного ребёнка.

— А чувствуешь себя как?

— Да нормально вроде чувствовал. А теперь понимаю — плохо мне. Вот, дышать трудно, руки трясутся, ног вообще не чувствую!

— Перестань, не паникуй!

— Ужас, ужас! Говорила мне мамка, чтобы я не курил — не слушался, с четырнадцати лет дымлю, как паровоз — по пачке в день. Вот и докурился! Все лёгкие прокурил!

— Ну, так бросай!

— Ты не слышишь, что ли? Поздно уже бросать, все лёгкие чёрные! Ох, что я мамке-то скажу? Она ж одна останется, если я помру! Батька-то ещё два года назад помер!

Парень сгибается пополам, охватывает голову руками, и начинает раскачиваться на стуле, как китайский болванчик. Я понимаю, что сейчас его удар хватит — вон какой бледный, аж синий.

— Господи, сделай так, чтобы у меня всё было в норме! Пожалуйста! Я тебе обещаю, что больше к сигаретам не притронусь!

Молодой человек падает на пол и складывает руки в молитве. Нет уж, это уже слишком! Встаю со стула, и врываюсь в кабинет. Две медсестры стоят возле компьютера, и охают.

— Вы потише не можете разговаривать? Там вашему пациенту уже плохо! Все тайны врачебные слышно!

Женщины поворачиваются ко мне, и я читаю на их лицах недоумение.

— Что случилось, девушка? Мы вас вызовем!

— Там парню плохо, который только что у вас был!

— Почему?

— Услышал про черноту в лёгких. Вот-вот в обморок грохнется. Дайте воды, что ли.

Медсёстры переглядываются, а потом начинают хохотать. По щекам одной из них даже потекли слёзы. Я просто опешила от такой бессердечности! Нет, как так можно? А ещё клятву Гиппократа давали!

Отсмеявшись, одна женщина говорит:

— Да мы не про лёгкие говорим!

— А про что?

— Вон, смотрите! Принтер чудит, одни пятна чёрные выдаёт вместо текста. Никак заключение распечатать не можем!

Я выдыхаю и смотрю на стол. Перед медсёстрами лежат несколько испорченных листов, перемазанных чёрной краской.

— Извините.

Разворачиваюсь, и выхожу из кабинета. Парень стоит под дверью и с надеждой смотрит на меня.

— Ну, что там? Правда, принтер у них глючит?

— Ага!

— Господи, слава Богу!

Молодой человек кидается меня на шею и от счастья чмокает в щёку. Я смущённо улыбаюсь и вмиг делаю серьёзное выражение лица.

— Но, ты не забудь, что только что клялся бросить курить.

— Да-да, больше — ни одной сигареты! Спасибо!

Из кабинета высовывается медсестра и протягивает парню листок бумаги, на котором написано заключение вручную, синей шариковой ручкой. Видимо, принтер так и не ожил.

В кабинет ужом проскальзывает женщина, а я прикрываю глаза. Надеюсь, всё пройдёт без эксцессов — я и так уже потеряла кучу времени у этого кабинета. А в плате, наверняка, уже дожидается меня мой сын.

Женщине тоже выдают заключение, написанное от руки, и я вхожу в кабинет. Раздеваюсь до пояса, поднимаю руки вверх, прижимаюсь грудью к пластине. Всё нормально — никто не просит меня взять волосы в рот или сделать ещё что-то интересное.

— Подождите в коридоре.

Киваю.

— Да я уж поняла вашу процедуру.

Наконец, женщина выносит мне заключение, и скрывается в своём кабинете. Так-так, что тут у нас? Одного взгляда хватает мне, чтобы понять, что у меня односторонняя пневмония.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Неприятно, но это спокойно лечится уколами антибиотика. Полежу в больнице несколько дней, подлечусь, и отпрошусь домой. Эта атмосфера меня угнетает. Тем более, что я не хочу, чтобы Пашка привязался к Марату. Вдруг, он захочет, чтобы сын жил с ним? А как же я?