Человек, который не знал страха - Бранко Китанович

В те ночи Кузнецов плохо спал. Его мучила мысль о фон Ортеле. Кто же он на самом деле, этот высокообразованный немец, для которого в мире нет ничего святого, у которого нет никаких идеалов, кроме корысти? А не агент ли он английской «Интеллидженс сервис»? Возможно, он англичанин, блестяще играющий роль гестаповца особого рода? Правильно ли будет похитить его и самолетом переправить в Москву? Кузнецов запросил мнение Центра по этому вопросу. Центр рекомендовал не спешить и не рисковать, а продолжать внимательно следить за каждым шагом фон Ортеля, выяснить цель его пребывания в Ровно.

Воскресное утро было серым и холодным. Посеребривший землю снег не хотел таять. В военное время выходных не бывает, даже в тылу. В этот день фон Ортель появился в салоне пани Лисовской необычно рано. Он извинился за ранний визит перед Майей, открывшей ему дверь, и прошел в гостиную. Там уже находился обер-лейтенант Зиберт, просматривавший свежий номер «Фелькишер Беобахтер», на первой странице которой красовалась фотография Геббельса.

Они поздоровались.

– Вам не надоедает читать эту галиматью? – с вызовом спросил фон Ортель, указывая на пачку газет на столике, перед которым сидел Зиберт. – Это чтиво предназначено для толпы, способной к действию лишь по указке таких, как доктор Геббельс, а не для нас с вами.

Кузнецов решил принять вызов, брошенный ему фон Ортелем.

– Дыма без огня не бывает, дорогой мой Ортель. Каждый делает свое дело. Одни доктора лечат тело, а другие, как доктор Геббельс, выполняют еще более благородную миссию – они лечат души.

– Хороший ты парень, Зиберт. Стопроцентный, прямолинейный и простодушный пруссак. Уважаю твою искренность, но должен заметить, что существуют доктора, которые опаснее самой болезни. Я не могу верить человеку, который превозносит буквально все, что происходит в третьем рейхе!

– Почему же тогда ты так же добросовестно служишь фюреру и Германии, как и я, только на другом поприще? – не выдержал Зиберт, переходя на «ты».

– Вот это уже вопрос по существу, – серьезным тоном произнес эсэсовец. – Я служу ему потому, что лишь с фюрером могу достичь того, чего хочу. Деньги не падают с неба. Я не скряга, но свой пфенниг мне слаще, чем чужой миллион. А свой пфенниг мне легче приобрести с помощью идеологии фюрера, в которую я не верю, и посредством его методов, которые я признаю. Следовательно, я служу потому, что мне это выгодно!

Фон Ортель служил своим хозяевам, не веря им, отмечает Д. Медведев. Он считал их такими же законченными мерзавцами, каким был сам. Он служил в гестапо, потому что ему это было выгодно. Власть над людьми у него уже была, теперь ему нужно было богатство.

– Трус умирает тысячу раз, храбрец – лишь один раз, – ударился фон Ортель в свою философию. – Трус никогда не бывает счастлив. В этом я полностью согласен с Сервантесом. Конечно, на словах мы все готовы пойти за фюрером в огонь и в воду. Но истина в том, что свинья хочет, чтобы эта вода была как можно грязнее, – рассмеялся штурмбанфюрер. – Скажи откровенно, неужели тебе свой небольшой капитал не дороже, чем все богатства нацистской партии? Я придерживаюсь такого принципа: «Все, что сладко, надо проглотить, все, что горько, – выплюнуть». И дело с концом! Напрасная затея – волу на ухо псалмы читать! Нет смешнее желания, чем пытаться нравиться всем. Свои болячки чужим здоровьем не вылечить. Если бы ты мог приумножить свой небольшой капиталец с помощью тех, кого этот лис Борман именует плутократами, то есть с помощью американцев и англичан, разве ты не отрекся бы от некоторых «высоких побуждений»? Чем голова умнее, тем плечам легче. Или тебе это не известно? Лучше, когда тебе завидуют, чем когда сочувствуют. В идеалы следует верить в той мере, в какой они могут быть тебе полезны. Разумеется, это не значит, что мы с тобой готовы предать фюрера. Упаси бог!

– Да, я или умру как рыцарь или вернусь как победитель! – патетически воскликнул Зиберт, делая вид, что эти слова возникли у него стихийно под воздействием последней сентенции штурмбанфюрера.

– Полегче на поворотах, дорогуша! Не следует быть большим католиком, чем сам папа. Разум человека сильнее его кулака. Основа всякой мудрости есть терпение. – Поэтому не спеши меня перебивать, я еще не кончил. Я хотел спросить, почему вот мы с тобой не предадим фюрера? Потому, мой Зиберт, что фюрер печется об умножении твоего и моего капитала, не забывая, конечно, и о своем. – Искорки иронии заблестели в холодных глазах фон Ортеля. – Об этом те, что наверху, никогда не забывают. Рейхсмаршал, например, любит чужие картины, и их у него огромное количество. У рейхсфюрера золота больше, чем во всех швейцарских банках вместе взятых. Думаю, что он не на поденной работе его приобрел! Доктор Геббельс любит роскошные виллы, а Кох, извини, говорят, что он твой то ли земляк, то ли родственник, обожает фабрики, крупные поместья и драгоценности. У каждого свой интерес. Я считаю, что с нашим фюрером можно заработать больше, чем с кем-либо еще. Поэтому я ему предан, поэтому я готов пойти за него в огонь и воду. Здесь нет никакой дилеммы. Ты, наверное, видел, как легко умирают коммунисты, как стойко переносят пытки. Приходилось ли тебе их допрашивать?

– Несколько раз я присутствовал при допросе пленных, но меня такие сцены не впечатляют, – ответил Зиберт. – Я солдат и лучше чувствую себя на поле боя.

– Коммунисты – фанатики особого рода. Их надо внимательно изучать. Не следует забывать старую истину о необходимости хорошо знать противника. Вчера я получил фотокопии писем нескольких немецких коммунистов, написанных перед казнью. Некоторые из них весьма впечатляют.

Фон Ортель вынул из внутреннего кармана несколько сложенных вместе листов бумаги и прежде, чем начать читать, сделал небольшое вступление:

– Слесарь Вальтер Гуземан, родился в 1909 году в Киле, стал коммунистом в семнадцать лет. Арестован в сентябре 1942 года как член нелегальной коммунистической группы в Шульц-Бойзене. Военный трибунал осудил его на смерть. Во время казни держался исключительно храбро. Расстрелян 13 мая 1943 года. Утром перед казнью написал последнее письмо отцу.

Штурмбанфюрер бесцветным голосом начал читать письмо, намеренно опустив начало:

«…Не печалься. Когда получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Стремления, надежды, опасения – все это будет уже позади. Интересуешься, наверное, как я себя сейчас чувствую? А никак, вообще ничего не чувствую, то есть состояние у меня сейчас такое же, каким оно было после объявления приговора. Единственная разница заключается в том, что сейчас со мной нет моих товарищей. Но я не чувствую себя одиноким. Со мной сейчас все, кого я знал, все друзья и товарищи и прежде всего ты, отец, и Фрида. Мои товарищи не знают, что в эти минуты я ухожу от них навек, но настанет день, когда им станет известно, что я не струсил, что и в последний момент оставался таким, каким был всю жизнь – принципиальным и надежным. Не смотри на мою смерть как на что-то катастрофическое, считай, что я просто уехал куда-то надолго, не попрощавшись. Все это не так страшно, откровенно говоря, совсем не страшно, но, конечно, надо держать себя в руках. А самообладание было всегда, слава богу, моей самой сильной чертой.