Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори

года, резолюция Сталина легла на стол именно ему:

«Освободить из-под ареста и Пунина, и Гумилёва и сообщить об исполнении.

И. Сталин».

Повинуясь приказу, Ягода распорядился освободить их.

Пунина отпустили ночью, он «прикинул, что трамваи уже не ходят, и спросил: „А переночевать нельзя?“ Ответ был: „Здесь не гостиница“».

Узнав, что арестованные уже на свободе, Ахматова через несколько дней звонит Эмме Герштейн.

«И снова только одна фраза:

– Эмма, он дома!

Я с ужасом:

– Кто он?

– Николаша, конечно. [То есть Пунин].

Я робко:

– А Лёва?

– Лёва тоже».

17.6. Под самый конец

Надежда Мандельштам в самом начале книги «Воспоминания» (в Италии она вышла под названием L’epoca e i lupi – «Век и волки») пишет, что Анна Ахматова была уверена, что ее тоже арестуют. А Пунин, ее третий муж, говорил ей: «Вас придерживают под самый конец».

«Но под конец, – пишет Надежда Мандельштам, – ее забыли и не взяли, зато всю жизнь она провожала друзей в их последний путь, в том числе и Пунина».

18. Все

18.1. Кошки

Портрет Ахматовой работы Модильяни, пепельница, берестяная книжка с выцарапанным на ней текстом «Сероглазого короля», том Данте, который она бесконечно перечитывала, с ее отметками, метроном, пальто Пунина, записка, адресованная сыну Льву, оксфордская мантия – все это и многое другое увидели мы в Музее Ахматовой, даже кошек: в саду дома на набережной Фонтанки кошек очень много, и так было всегда.

Возвращаясь после эвакуации из Ташкента[76], куда Пунин выехал из блокадного Ленинграда, он привозит с собой кошку: ему говорили, что в Ленинграде съели всех котов.

Он приходит во двор Фонтанного Дома – коты никуда не делись. Так было и в наш приезд.

Мы многое увидели в Петербурге. Сходили в Эрмитаж на выставку коллекции Щукина, той самой, посетив которую Бердяев запричитал о гибели искусства.

И я вспомнил, как впервые отправился в поездку вместе с Баттальей, которой тогда было лет шесть. Мы заночевали в Турине – она первый раз провела ночь в отеле. Когда мы вышли на станции Турин – Порта-Нуова, она остановилась перед табло отправления и, раскинув руки, сказала: «Какой чудесный город».

То же самое я могу сказать о Петербурге: какой чудесный город!

18.2. Живой организм

В сороковые годы Ахматова – настоящая знаменитость.

В 1940 году ее приняли в Союз писателей СССР, и Михаил Лозинский, переводчик Шекспира, в приветственной речи сказал, что стихи Анны Ахматовой «будут жить, пока существует русский язык, а потом их будут собирать по крупицам, как строки Катулла».

Во время войны Ахматова читала по радио свои патриотические стихи, а в 1945 году несколько ее стихотворений было опубликовано в популярных журналах «Знамя» и «Звезда»; готовилось новое издание ее произведений; она была в зените славы, охватывающей уже два с лишним десятилетия.

Когда она выступала перед публикой (иногда залу ее представлял Борис Эйхенбаум), слушатели встречали ее восторженно.

«Каким единством дышал зал!» – отметил в апреле 1946 года критик Виталий Виленкин после выступления Ахматовой с чтением стихов в Колонном зале Дома Союзов.

Мне тоже случалось быть частью такого зала, в котором все зрители, зачарованные происходящим на сцене, становились единым живым организмом.

Это единственный случай, когда мне приятно быть частью живого организма: дышать со всеми в унисон, послушно следуя таинственной поступи поэзии.

После выступления в Москве зал десять минут аплодировал ей стоя. Когда Эренбург напомнил ей о том, как восторженно принимала ее публика, Ахматова отмахнулась. «Я этого не люблю, – сказала она. – Но самое главное, что они этого тоже не любят».

Она была абсолютно права. И как символично это «они»!

18.3. Блуд и молитва

В августе 1946 года по инициативе Андрея Жданова правление Союза писателей голосует за исключение Михаила Зощенко и Анны Ахматовой из писательской организации.

Рассказы Зощенко пользовались в то время большим успехом. Кто такая Анна Ахматова, мы более или менее представляем, однако Жданов, в отличие от нас, был совсем другого мнения на ее счет.

«Ахматова, – заявлял он, – является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой, безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства – „искусства для искусства“, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе.

Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой. <…> Такова Ахматова с ее маленькой, узкой жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой. Ахматовская поэзия совершенно далека от народа».

18.4. Ой!

Ой!

Совсем забыл.

Вернувшись в Италию, я сделал тест на антиген в аптеке «Мелончелло».

Негативный.

18.5. Рыба

После исключения из Союза писателей Анна Ахматова говорила друзьям: «Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие – и убедилась, что, в сущности, это одно и то же».

Элен Файнштейн рассказывает, что Анна «указывала на тактическую слепоту своих преследователей. 26 октября 1946 в разговоре с Софьей Островской она заметила: „Надо было сделать из меня стерву, сволочь – подарить дачу, машину, засыпать всеми возможными пайками и тайно запретить меня печатать! Никто бы этого не знал – и меня бы сразу все возненавидели за материальное благополучие“».

На следующий день после доклада Жданова Ахматова «была в Союзе писателей по другим делам. Все почтительно косились в ее сторону и думали, насколько хорошо она владеет собой. Но самообладание тут было совершенно ни при чем». Как нам уже известно, она просто ничего не знала.

Газет она не читала и радио не слушала. По словам Файнштейн, «о выступлении Жданова Ахматова узнала только вечером, когда развернула купленную рыбу, завернутую в газету», и увидела свое имя.

18.6. Мудак

Вернувшись домой, через несколько дней я снял с полки «Бойню номер пять» (в переводе Луиджи Бриоши) и выложил небольшую цитату из книги в соцсетях.

«Я сказал своим сыновьям, чтобы они ни в коем случае не принимали участия в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали бы ни радости, ни удовлетворения.

И еще я им сказал, чтобы они не работали на те компании, которые производят механизмы для массовых убийств, и с презрением относились бы к людям, считающим, что такие механизмы нам необходимы».

Кто-то оставляет