Баронесса де Крейс - Марина Григорьевна Халкиди

— Я собирался всего лишь усадить вас в карету. Но коли вам так неприятны мои прикосновения...

— Неприятны! — поспешила я его прервать, но, видимо, зря.

Улыбка на лице Ронана стала шире, ему явно доставляло удовольствие испытывать мое терпение.

— Я хотел сказать, что никогда не прикасаюсь к женщинам, если они этого не желают.

На мгновение я почувствовала разочарование, что он так легко согласился с моими требованиями. Но я сразу же прогнала эти мысли, какие бы ни царили нравы на севере, я как и подобает невесте, собиралась принести в качестве приданого мужу и свое целомудрие. Так что глупо было засматриваться на других мужчин.

— Рада это слышать, — буркнула я.

— Завтра, Марго, не забудьте, — перевел он тему разговора, — мы покинем замок. И не стоит доводить до того, чтобы ваши люди видели, что вас помимо воли несут в карету.

Не стала ничего отвечать ему. Когда я дала клятву в том шатре у реки, я прекрасно осознавала — этот день настанет. Но у меня были еще сутки, чтобы отдать последние приказы, а главное принять еще одно непростое решение...

Глава 30

— Миледи, разумно ли это?

Я после нашего разговора с Ронаном приняла решение не доставить удовольствие наблюдать ни северянам, ни жителям замка как меня насильно заставят исполнить свои обещания. Нет, я проснулась на рассвете, если мой сон можно было назвать спокойным. Ведь я проворочалась в кровати несколько часов, а затем просто лежала в темноте, так как я не стала звать горничную, чтобы она зажгла лампаду или свечи. И хоть я никогда не любила темноту, на душе было тревожно. Меня одолевали разные мысли. В конце концов я перестала мучить себя и встала чтобы проверить все ли я взяла с собой из вещей, что могли мне понадобиться в дороге или же уже на севере. И вскоре с моей легкой руки бодрствовал уже весь замок, разбуженный мною как улий.

И вот стоило мне было отдать последний приказ, как на меня с осуждением посмотрели все мои слуги во главе со смотрителем замка.

Разумно ли это? Спрашивали даже те, кто не осмелился произнести это вслух.

И мне вновь стало понятно, что возможно в детстве ко мне и относились слуги и крестьяне хорошо, но с тех пор много воды утекло. Я за десять лет стала для них чужачкой и они не одобряли мои действия. Сначала они не одобрили четыре виселицы, а теперь считали что я поступаю не милосердно и по отношению к этой беременной девчонке, которая носила под сердцем дитя Уоррена.

Но я была непреклонна, когда приказала стражникам привести ее в холл.

Странно, у меня была хорошая память, но я в какой-то момент не смогла вспомнить ее имени. Будто и не хотела его вспоминать. Проще было про себя звать ее дочь знахарки. И только в тот момент, когда я приказала приволочь ее в холл, я поняла что специально не стала, коли забыла, просить кого-нибудь напомнить мне ее имя. Так она была никем, сосудом, в котором рос ребенок Уоррена. А если я буду обращаться к ней по имени, то может и мое отношение к ней изменится, понимала я. Что однако не отменяло моего решения. Я не могла оставить ее в замке и не могла отправить ее в обитель дочерей Трех Отцов.

Нет, оставить ее без присмотра было бы ошибкой и я не собиралась ее совершить.

Вблизи при ярком свете она оказалась совсем еще девчонкой. В прошлый раз в камере я ее почти не рассмотрела, она ведь плюхнулась тогда на колени, умоляя о пощади. Но вот сейчас у меня была возможность заметить, что несмотря на то, что ей скоро исполнится шестнадцать лет, выглядела она намного моложе. С горечью подумала об Уоррене, он мог выбрать и другую девушку, а не ту, что выглядела как неоперившийся птенец.

Невысокого роста, худая, даже беременность не могла скрыть ее худобу. Русые волосы были собраны в две косы едва ли не до пят. Чистая кожа, довольно правильные черты лица. И только немного крупный нос делал ее симпатичной, а не красавицей.

Она была одета в платье. Оно не скрывало ее большой живот, который она придерживала двумя руками.

Страх, в ее глазах плескался страх и какая-та обреченность, будто я уже вынесла вердикт и приказала приволочь и ее на площадь, дабы совершить казнь.

Глаза у нее были голубые и огромные. Наверное они и привлекли Уоррена. И пусть и отдаленно, но девчонка была похожа на Лауру. Что тоже сыграло подозреваю не последнюю роль в выборе моего брата.

Имя, мне надо было спросить ее имя, но я не стала этого делать. Дорога длинная, еще вспомню.

— Приготовьте вторую карету, — распорядилась я. — Она отправится с нами на север.

Терпеть ее в своей карете я не собиралась. Уж лучше компания Лауры, нежели этой девки, которая изменилась в лице, услышав о том, что ей тоже придется покинуть замок. Она вновь упала на колени, продолжая придерживать живот. Видимо, у нее привычка такая — вдруг что бухаться на колени. Впрочем, я тоже привыкла преклонять колени перед Тремя Отцами. Правда в последнюю неделю я почти забыла и о молитвах.

— Умоляю госпожа, пощадите, если не меня, хотя бы ребенка. Он невинный и не заслуживает смерти.

У нее и голос прорезался. Но вот жалости к ней не было.

— Ведь в нем течет и ваша кровь, госпожа.

— Тебе приготовили теплую одежду, голод тебе не грозит, так что хватит причитать, никто не собирается убивать твоего ублюдка.

Я специально подобрала хлесткие слова, чтобы оборвать ее просьбы. У меня не было ненависти к этому ребенку, но не чувствовала я и привязанности к нему. Он был для меня никем. Просто ребенок, чью жизнь, однако, я бы никогда не отняла.

— Мне не выдержать этой