Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

— Дядя, перестань! Ты меня до смерти запугаешь.

Дядя Крис удовлетворенно подкрутил усы.

— Чего я и добивался! Так напугал, что ты даже не стала слушать о чахоточном друге. А жаль — одна из лучших моих историй! А затем я бы упомянул, что сам едва не пал жертвой той же хвори, но, к счастью, недавно решил попробовать «Нервино», великолепное средство от… Это тебе наглядная иллюстрация моей новой работы. Попалась на глаза рекламка, и меня осенило! Пошел к ним и говорю: «Вот он я, представительный джентльмен, с обходительными манерами и обширными знакомствами среди сливок нью-йоркского общества. Сколько вы готовы выложить, чтобы я время от времени восторгался на званых обедах чудодейственными свойствами вашего «Нервино»? Я разложил все по полочкам. Понятно, говорю, что у вас тут сотни рекламных агентов, но есть ли хоть один, кто не похож на агента и не говорит, как агент? Есть ли тот, кто вхож в дома богачей и допущен к их столу, а не топчется на пороге и сует ногу в дверь, чтобы не захлопнули? Вот о чем подумайте!» Ну, идею они ухватили на лету, и мы обговорили условия. Оплата не такая щедрая, как хотелось бы, но вполне приличная. Раз в неделю я получаю гонорар, а в обмен несу добрые вести о «Нервино» в золоченые дворцы сильных мира сего. Только к ним и стоит идти, Джилл! Они так заняты выжиманием денег у вдов и сирот, что начисто забывают о собственном здоровье. Поймаешь такого после обеда, когда он пребывает в тяжком раздумье, не лишней ли была вторая порция омара в соусе ньюбург, и этот богач — воск в твоих руках. Я подсаживаюсь к нему и сочувственно признаюсь, что и сам недавно так же страдал. Упоминаю своего доброго старого друга, трагически погибшего от несварения, и ненавязчиво перевожу разговор на «Нервино». Не навязываю, даже не прошу его попробовать, а просто указываю на себя, цветущего и полного сил, и заверяю, что всем обязан «Нервино». Все, дело в шляпе! Страдалец рассыпается в благодарностях и записывает название на манжете. Финита! В конце концов, — философски заключил дядя Крис, — лекарство едва ли причинит особый вред.

Дойдя до угла 41-й улицы, он нашарил в кармане ключ.

— Вот, держи. Окинь взглядом мое новое гнездышко. Двадцать второй этаж! Непременно выйди на крышу и полюбуйся оттуда видом, он того стоит. Получишь представление о размерах города. Чудесный, изумительный город, душенька — а главное, полный людей, которым жизненно необходим «Нервино»! А я тем временем загляну на полчасика в клуб. Мне дали членскую карточку в «Авеню» на две недели. Шикарное местечко!

Свернув на 41-ю улицу, Джилл подошла к величественному сооружению из камня и стали, рядом с которым скромные здания, отделанные бурым известняком, казались лилипутами. Даже не верилось, что можно устроить личное гнездышко на вершине такой горы. Джилл вошла, и лифт с головокружительной скоростью вознес ее на двадцать второй этаж.

Короткий пролет каменной лестницы упирался в дверь. Поднявшись по ступенькам, Джилл вставила ключ в замочную скважину, повернула его и ступила в коридор, ведущий к гостиной. Небольшая, но солидно и уютно обставленная, она ласкала взгляд. Впервые после приезда в Нью-Йорк возникло ощущение, что шум и суета большого города остались где-то очень далеко.

А здесь — глубокая, умиротворяющая тишина, царство книг и мягких кресел, на которые взирают с патриархальным добродушием напольные часы с широким циферблатом.

При виде этого мирного гнездышка, вознесенного над грохотом цивилизации в самые небеса, каждый нерв в теле у Джилл расслабился в восхитительном блаженстве, как будто попала она к Питеру Пэну в шалаш на дереве.

2

Тяга к исследованиям, свойственная всем нам, была у Джилл необычайно сильна. Она не могла пробыть и двух минут в незнакомой комнате, чтобы не рассмотреть с любопытством книги, картины, фотографии. Так и теперь она тут же пустилась бродить по гостиной.

Начала, конечно же, с каминной полки, где обычно более всего проявлялся характер владельца. Здесь полка была заставлена фотографиями, большими и маленькими, в рамках и без них. Посередине, отдельно от других, виднелся крошечный снимок, странно неуместный среди своих крупных соседей.

У полки было темновато, и Джилл понесла его к окну, под меркнущий дневной свет. Непонятно почему, но снимок заинтересовал ее. В нем была какая-то тайна: слишком скромным он выглядел для такого почетного места.

Сделан явно любителем, но исключительно удачный. Такие успехи изредка случаются у начинающих фотографов и не дают им бросать свое увлечение.

На снимке была девочка в белом коротком платьице, открывавшем стройные загорелые ножки. Она стояла на крыльце старого дома, держа в одной руке летнюю шляпку, а другой гладя ирландского терьера, который встал на задние лапы и заглядывал ей в лицо с глубокой печалью, столь характерной для ирландских терьеров.

По-видимому, ярко светило солнце — детское лицо сморщилось в улыбке, кривой, но обаятельной. «Какой жизнерадостный ребенок!» — подумала Джилл.

И тут сердце у нее подпрыгнуло, а к горлу подкатил удушливый ком. На фотографии была она сама!

Память одним скачком перемахнула через годы, и Джилл вновь ощутила на лице солнечный жар и услышала голос четырнадцатилетнего Фредди Рука, счастливого обладателя первой в жизни фотокамеры. Тот умолял постоять так еще хотя бы полминуты, пока он не поправит какую-то чертову деталь, которая заела.

Затем послышался громкий щелчок, и Фредди неуверенно пообещал, что все получится — если, конечно, он не забыл перевести кадр, иначе Джилл склеится с коровой, запечатленной по пути домой. В памяти осталось и радостное облегчение терьера Пата, ничего не смыслившего в искусстве фотографии.

Сколько же лет прошло с тех пор? Джилл задумалась. Теперь Фредди вымахал в длинноногого денди, а она достигла возраста благоразумия и длинных платьев. Старый Пат умер, в старом доме поселились чужие люди… но здесь, за три тысячи миль от английского сада, каким-то чудом сохранилось молчаливое свидетельство того солнечного дня.

Сумрак сгустился. Верхушка гигантского здания чуть качнулась, отчего маятник напольных часов задел стенку деревянного корпуса. Джилл вздрогнула, не сразу разобрав, что за стук раздался в мертвой тишине. На миг показалось, что она больше не одна, будто бы в тенях прячутся гоблины и подглядывают за незваной гостьей. Она метнулась к каминной полке и поставила карточку на место, чувствуя себя сказочной героиней, очутившейся в замке великана. Сейчас раздастся топот гигантских башмаков — бум, бум…

Бум!

Сердце подпрыгнуло снова. Стук был настоящий! Кажется, хлопнула дверь. Джилл стояла,