Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

class="p1">— Да ну, откуда? Она помолвлена с продавцом из автосалона компании «Шпидвелл», и тот украдкой ее катает. Вот тебе и лимужин! Шмех один: кого ни возьми, штроят иж шебя роковых крашоток с дюжиной миллионеров на крючке.

Вот и Мэй такая же — ведь хорошая была бы девчонка, не веди она шебя, как цаца из «Мулен Руж»! Притом беж ума от жениха швоего, и не нужны ей все нью-йоркшкие миллионеры, хоть на блюдечке их подай. Выйдет замуж, как только тот шкопит на мебель, шнимет жилье где-нибудь в Гарлеме, будет хлопотать на кухне и детишек нянчить, как примерная домохожяйка. А пока… Начиталашь, видать, любовных романов и решила, что театральной актрише иначе не приштало.

— Надо же, — покачала головой Джилл, — я б сама ни за что не догадалась. Приняла лимузин за чистую монету!

Во взгляде подружки мелькнуло любопытство. Джилл была загадкой, и другие хористки частенько обсуждали ее между собой.

— Это твое первое шоу, да?

— Первое, — кивнула Джилл.

— Пошлушай, а что ты вообще делаешь в кордебалете?

— По большей части терплю упреки мистера Миллера.

— Ха, «упреки»! Шкорее уж выволочки, ежели по-нашему.

— Я почти всю жизнь провела в Англии, трудно так сразу заговорить по-американски.

— Так и жнала, что ты англичанка. У тебя такой же выговор, как у парня в роли фата в нашем шоу. Шлушай, а как ты вообще попала в театр?

— Ну… — замялась Джилл, — а ты сама как? А остальные?

— Шо мной-то понятно, я тут швоя, вше ходы и выходы жнаю. Можно шкажать, родом иж шоу-бижнеша. Обе шештры тут выштупают, брат в одной калифорнийшкой труппе, а папа — один иж лучших комиков в бурлешке! А по тебе любой шкажет, что чужая. Жачем тебе в хориштки?

— Так уж вышло… Денег нет, а никак иначе я заработать не могу.

— Что, правда?

— Правда.

— Шкверные дела… — Круглые глаза Ангелочка задержались на лице собеседницы. — А жамуж не хочешь выйти?

— Так не зовет никто! — рассмеялась Джилл.

— Кое-кто пожовет, к гадалке не ходи. Ежели порядочный, конечно, а я думаю, так и ешть. Обычно это сражу видно, и, шпорю на что угодно, у нашего приятеля Пилкингтона уже и лиценжия на брак в кармане, и колечко заказано.

— У Пилкингтона?! — Джилл вытаращила глаза.

Ей невольно вспомнилось, как во время репетиций, когда девушки отдыхали, наблюдая за солистами на сцене, долговязый Пилкингтон вдруг усаживался рядышком и застенчиво заводил беседу. Неужто влюбился? Ужасно досадно, если так.

У нее уже был опыт с лондонскими поклонниками, которые, как истые британцы, ни за что не хотели признать поражение, и необходимость охлаждать их пыл радости не доставляла. Доброму сердцу Джилл претила чужая боль, а страдания отвергнутых представителей мужского пола, вечно попадавшихся на глаза с несчастным видом, действовали на нервы.

Как-то раз она гостила в Уэльсе, где беспрерывно лил дождь и приходилось сидеть дома, а очередная жертва любви то и дело подстерегала за углом и заводила все ту же песню, начиная свои мольбы словами: «Послушайте, я, знаете ли…» Хотелось надеяться, что Отис Пилкингтон не собирается начинать ухаживания таким способом, хотя зловредную привычку выныривать невесть откуда он определенно приобрел. Пару раз даже напугал, возникнув рядом, будто из-под земли.

— О нет! — воскликнула Джилл.

— О да! — солидно заверила Ангелочек, повелительно махнув подъезжавшему трамваю. — Ну, мне пора, дружок уже заждался. До вштречи!

— Да ну, глупости! — не могла успокоиться Джилл.

— Точно-точно.

— Но почему ты так решила?

Ангелочек взялась за поручень трамвая, готовясь запрыгнуть на площадку.

— Хотя бы потому, что он крадется жа нами от шамого театра, как индеец по прерии — оглянись-ка! Пока-пока, милочка, оштавь мне кусок швадебного торта.

Трамвай укатил, блеснув на прощанье широкой улыбкой Ангелочка. Оглянувшись, Джилл и впрямь увидела змеиную фигуру нависшего сбоку Отиса Пилкингтона.

Он явно нервничал, но был полон решимости. Шелковый шарф на шее скрывал и половину лица — Пилкингтон очень дорожил здоровьем, подозревая, что склонен к бронхиту, — а над шарфом робко моргали глаза сквозь очки в черепаховой оправе. Надежда уговорить себя, что лихорадочный блеск за стеклами не жар любви, тут же улетучилась: истина была слишком очевидна.

— Добрый вечер, мисс Маринер! — раздалось из-под шарфа приглушенно, словно издалека. — Вам в ту сторону? — Пилкингтон кивнул на удалявшийся трамвай.

— Нет, в центр, — поспешно ответила Джилл.

— И мне туда же.

Такая навязчивость раздражала, но что было поделать? Нелегко тактично распрощаться, когда с тобой идут в одну сторону. Оставалось лишь продолжать путь в сопровождении назойливого поклонника.

— Устали, должно быть, на репетиции? — осведомился он в своей осторожной манере, будто измерял каждое слово и отстригал его от клубка.

— Немного. Мистер Миллер очень увлеченный человек.

— Он увлечен пьесой? — оживился Пилкингтон.

— Нет, я имела в виду его дотошность.

— А про сам мюзикл он что-нибудь говорил?

— Нет, не припомню. Он вообще не слишком разговорчив, если не считать замечаний к танцам. Судя по всему, наше исполнение его не впечатляет. Впрочем, по словам девушек, он каждой труппе, с которой работает, говорит, что хуже никого еще не видал.

— А сами хор… то есть, участницы ансамбля что думают о пьесе?

— Ну, их вряд ли можно считать компетентными критиками… — дипломатично начала Джилл.

— То есть, им не нравится?

— Думаю, не все еще вполне разобрались.

Пилкингтон помолчал.

— Я и сам начинаю думать, что публика до нее не доросла, — вздохнул он наконец. — Когда ее ставили в первый раз…

— О, так премьера уже была?

— Только любительская, прошлым летом в Ньюпорте, в доме моей тети миссис Уоддсли Пигрим — благотворительный спектакль в помощь армянским сиротам. Тогда его приняли очень тепло, мы почти покрыли расходы. Такой был успех, что… Я чувствую, вам можно довериться, но лучше не пересказывать мои слова вашим… вашим коллегам. Успех был такой, что я решил вопреки совету тети поставить спектакль на Бродвее. Между нами, я сам оплачиваю почти все расходы на постановку. Мистер Гобл не участвует в финансировании «Американской розы», все лежит на мне. А он за долю в прибылях предоставляет нам свой опыт в антрепризе… Я всегда верил в успех нашего мюзикла! Мы с Тревисом написали его, еще когда вместе учились в колледже, и все наши друзья пришли в полный восторг. Хотя моя тетя, как я уже сказал, была против затеи с Бродвеем. Она придерживается мнения, что я в бизнесе не разбираюсь, и в каком-то смысле права. По темпераменту я куда больше склонен к искусству… Однако твердо решил показать публике нечто получше так называемых хитов — они просто ужасны! К сожалению,