Царская охота - Олеся Шеллина

за связь с Белорусским морем через Кубанский океан. Я понимаю, почему ни Ушаков, ни Черкасский не смогли найти потерянные средства. Как они вообще хоть что-то нашли, вот в чем вопрос. И кстати, не такая уж Анька и дура, раз додумалась подписать составленный умными людьми приказ о реорганизации этого чудного ведомства.

— Петр Иванович, не обижайся, но вот так работать нельзя, — я встал и указал на стол, заваленный бумагами. — С завтрашнего дня приступим вместе к решению проблемы Адмиралтейства. Тебя я никуда убирать не собираюсь, ты-то как раз на своем месте находишься. Вот только вот это все меня категорически не устраивает. К тому же, а где управление речного транспорта? — он только пожал плечами. — Я тебя понял. Завтра жду в десять утра во дворце, будем нормальное Адмиралтейство создавать, а не вот этот вертеп.

Покинув моряков, которые разве только не перекрестились за моей спиной, я еще немного покошмарил Мордвинова. Мы с ним обговорили идею создания складов и предоставление услуг по их доставке на эти склады, а также я отдал распоряжение остановить стройку города на том объеме, что уже был. Пока Петербург должен был сохраняться в этих границах, но Мордвинов, которого я утвердил на постоянную должность губернатора, обязан был довести то что есть до ума. Потому что я не оставил идеи некоторые конторы и ведомства переселить сюда.

Завтра у меня, кроме попытки создать из существующего Адмиралтейства нечто более-менее приличное, было запланировано посещение школы Тайной канцелярии. И я с трудом поборол любопытство, и не завалился туда прямо сегодня. Дадим им шанс. По идее, если Ушаков хорошо обучает своих птенцов, они должны будут приготовиться и ждать меня с улыбками радости на лицах, а не с изумлением, написанном огромными буквами.

Наконец, дверь в кабинет открылась и Митька как пастушья овчарка пригнал этих заблудившихся баранов.

— Рассказывайте, — я прекрасно видел их в окне, поэтому даже не обернулся, чтобы рассмотреть их виноватые рожи. Митька притащил всех троих, чтобы Голицкого не подставлять, молодец, заботливый какой.

— Государь Пётр Алексеевич, Борис Юдин убедил нас с Семеном Голицким сопровождать его, дабы он смог в компании незаметно подслушать очень важный разговор между двумя иноземцами, который и состоялся сегодня вечером, — отрапортовал Репнин.

— А Борис Юдин не поведает своему государю, как именно он узнал про эту встречу? — я развернулся, все еще держа руки за спиной, сцепленными в замок.

— Государь Пётр Алексеевич, — Юдин замялся, а потом решительно ответил. — У меня человек имеется в карантинной зоне на границе, он в гостинице для иноземцев порядок наводит в комнатах. И, если видит что интересное, то сразу же мне отписывается, а я уже потом решаю, стоит эта новость внимания, или нет.

— Митька, после нашего разговора Борис Михайлович все тебе расскажет об этом человеке. Передашь Ушакову, пущай письмеца не только Бориса Михайловича радуют, но и Андрея Ивановича, — Митька кивнул. В каждой карантинной зоне у Ушакова были люди, но только не среди слуг — сказывалась нехватка кадров. А ведь эти слуги еще и иностранные языки должны по идее знать. Вот завтра школу посмотрю и определю, правильно ли он особистов готовит, или подсказать ему чем. — Продолжай.

— Я получил письмо, в котором было имя этого англичанина и то, что показалось подозрительным: он спрашивал про этот кабак, но его одежда, да и все остальное не вязались с таким дешевым заведением. Это-то и насторожило. Вот я и поехал в Петербург, чтобы посмотреть своими глазами. Неделю мы его ждали окаянного, и вот сегодня дождались.

— И кто же сей господин, который так сильно тебя заинтриговал?

— Это некто Джон Филипс, и встречался он с Кейтом… — Юдин замер. — А не с генералом ли Джеймсом Кейтом этот Филипс встречался? — я задумчиво смотрел на него. По отдельности мне эти имена мало что говорили, а вот вместе… — Филипс сказал, что лорд Ловель назначил его провинциальным великим мастером, и велел Кейту начать открывать ложи и привлекать, и посвящать братьев.

— О, черт, — вырвалось у меня, и я прикусил язык, чтобы не начать материться. Как я мог это забыть? Как? Такие вещи нужно было помнить прежде всего! Ведь этот год считается годом, когда в Российской империи начали свое разрушительное действие масонские ложи! И Джеймс Эдвард Кейт считается именно отцом-основателем этой дряни! Так, спокойно, Петр Алексеевич, спокойно. Благодаря нюху Юдина на сенсации, ты не оказался на этот раз у разбитого корыта. Но они все равно за эту самодеятельность у меня получат, и отнюдь не благодарность.

— Да в чем проблема этих масонов? — Репнин переводил взгляд с меня на Юдина и обратно. — Я не понимаю, в чем их опасность? Ну собираются, ну играют в тайные общества…

— Юра, ты не понимаешь, — я покачал головой, снова поворачиваясь к стеклу. — Вон Юдин понимает, неужто не объяснил?

— Юдину за такие объяснения язык нужно вырвать, — пробурчал Репнин. — Он меня только еще больше запутал.

— Сами по себе ложи не опасны, Юра, ты прав, — я рассматривал их в зеркале черного стекла, едва сдерживая себя, чтобы истерично не рассмеяться. — Это действительно всего лишь тайное общество — развлечение для богатых и влиятельных людей. Этакая пикантная тайна, почему бы ей и не быть? К тому же они проповедуют созидание, и это правда. Вот только есть во всем этом одно маленькое «но». Верховный магистр масонской ложи традиционно — англичанин, Юра. В этот раз это лорд Ловель. Как ты думаешь, рядовые братья, и даже мастера лож не пойдут на такие небольшие уступки, как незначительные мелкие услуги и пролоббированние интересов Британии, если их попросит об этом крохотном одолжение сам верховный магистр? И ладно братом будет вон, Юдин, впрочем, тоже ничего хорошего, но терпимо, а что, если этим братом-масоном буду я? Сможем ли мы эффективно противостоять Британии, которая почему-то на нас обозлилась и очень хочет примерно наказать, ну и получить то, чего она лишилась по самым выгодным ценам. И это, Юра, было бы только начало.

В кабинете воцарилось молчание, которое становилось все тягостнее.

— Мне отписать Андрею Ивановичу? — наконец, прервал его Митька.

— Да, отпиши, — я кивнул.

— Прикажешь ему пресечь? — голос Митьки звучал настолько неестественно спокойно, что невольно обернулся, и увидел, что он побледнел настолько, что его