Зодчие - А Волков

- И метко стреляют?

- Где там метко! - ухмыльнулся Керим. - Знаешь, чего сделали? Все от пушек поубегали.

- Молодцы! - невольно вырвалось у Булата.

- Их наши мурзы переловили, нагайками отдули и к пушкам цепями приковали.

- И что же теперь? - спросил Никита.

- Сидят, лежат, отдыхают! - захохотал Керим. - Им есть не дают, а они говорят: "С голоду помрем, а в братьев-урусов стрелять не будем!" Упрямые, черти! Скоро им, наверно, башку рубить будем: пользы нет, зачем держать!.. Так заступишься за Керима, урус?

- Да уж обещал...

Перед угрюмой громадой ханского дворца сновало множество воинов. Хусаин и Керим провели Никиту между двумя четырехугольными башнями, схваченными вверху стрельчатой аркой.

Миновали несколько огромных залов, слабо освещенных зарешеченными окнами, расположенными под потолком. В залах гудел и волновался народ: беки со свитами, мурзы, нукеры - телохранители хана, муллы в белых чалмах. Многие ожесточенно спорили, размахивая кулаками; их унимали другие:

- С ума сошли - заводите драку в покоях грозного хана!

По растревоженным лицам толпы, по неровному и суматошливому гулу Булат догадался: "Плохо у них дело... Недаром они так меня уговаривают царя Ивана Васильевича обмануть!"

Перед Никитой открылся величественный тронный зал казанских ханов.

Едигер, молодой, черноусый, с красивыми, тонкими чертами лица, сидел на подушках, устилавших возвышение. За ним виднелся сеид Музафар в великолепном халате из раззолоченной материи. Сзади стояли придворные с красными бородами, с ладонями и ногтями, натертыми хной.

У дверей Никиту перехватил Джафар-мирза. Хусаин с Керимом остались у порога. Управитель шепнул Булату с кривой улыбкой:

- Видишь, уста-баши, какой удостоился чести: тебя принимает сам хан! Выполняй мои приказания!

Булат шел вперед, маленький, щуплый, но в нем чувствовалась непреодолимая сила убеждения. Подведя старика к подножию трона, Джафар-мирза сказал негромко:

- Становись на колени!

- Не стану! - ответил Никита по-татарски.

- Раб! - разразился гневом Музафар мулла.

- Полонянник - не раб! - возразил Никита.

Толпа краснобородых придворных испуганно зашелестела; Джафар злобно толкал Булата в затылок, пытаясь силой заставить его выполнить приказ.

Едигер рассмеялся и сказал:

- Оставь, мне его смелость нравится... Здравствуй, отважный урус!

- Коли по-доброму, так здравствуй, хан! - Никита поклонился чин чином, перешел на родной язык: - Что твоей ханской милости угодно?

- Угодно, чтобы ты принял наше поручение и донес царю Ивану, насколько крепка и могуча Казань!

- Али я выродок, что супротив своих пойду? - воскликнул Булат, покачав головой. - Лучше кончите меня сразу!

Слова Булата были переведены.

- Мы требуем немного: передашь, что приказано, а ваш царь сам решит кончить осаду или продолжать.

- Я не двуязычный: что на сердце, то и буду говорить! - ответил Булат.

- Смелый урус! - сказал хан Едигер. - Если бы наши все таковы были, никакая земная сила не одолела бы поклонников Мухамеда. Отпустите старика, не принуждайте к тому, что запрещает ему душа.

- Прощай, хан! - низко поклонился Булат. - Желаю тебе добра.

Управитель уловил злобный блеск в глазах Музафара и едва заметный кивок головы.

- Рано обрадовался, урус, - насмешливо заговорил Джафар-мирза, когда оставили приемный зал. - Думаешь, выйдет по-твоему?

- Это что же: жалует царь, да не жалует псарь?..

Опять Никиту пытали, истязали тело, но душу сломить не могли.

Вечером к старику прибежала Дуня.

- Эх, некстати ты, дочка, пришла! - вздохнул Булат, не в силах приподняться с соломы.

- Дедынька, замучают тебя! - зарыдала Дуня, прижимая к груди седую голову старика.

- А хотя бы и так... Один раз смерть принимать. Страшна не смерть страшна измена.

Девушка тихо плакала. А Никита продолжал:

- Как придут наши, Дунюшка, - скажи: жил-де честно и умер честно. Пускай похоронят по отцовскому обычаю.

- Не умрешь ты, дедынька!

Девушка вспрянула, глаза ее высохли. Она сорвала ожерелье из серебряных монет - единственную свою ценность, сунула сторожу:

- Ахван, милый! Подкупи палачей, лекарства возьми у костоправов... Ходи за дедынькой, как за родным отцом.

- Все сделаю по-твоему! - обещал сторож. - Бедному чувашу какая корысть в стариковой смерти! Ведь я родом с Горной стороны, а наши теперь с русскими заодно...

Глава XV

ГУЛЯЙ-ГОРОДА

С печальными трубными звуками неслись на юг журавли и гуси, предвещая ранние холода. Придет сердитая пурга, заметет сугробами поля, занесет палатки и шалаши ратников...

Затяжные дожди превратили сухие места в болота. Реки вздулись и вышли из берегов. Не только Казанка и Булак, но даже крошечные Ички, Верхняя и Нижняя, так разбушевались, что пришлось перекидывать через них мосты.

Окрестность казанская была завоевана; после разгрома Япанчи русские рассыпались по татарскому царству, захватили все крепостцы, в том числе самую сильную - Арскую.

Оставалось взять город; но он по-прежнему держался твердо. Меткий огонь казанских пищальников к лучников приносил большой вред осаждающим. Правда, русские находились вблизи стен Казани, но им целый день приходилось прятаться за тынами и тарасами; высунет кто голову - и в воздухе жужжат стрелы.

Надо было прогнать казанцев со стен, чтобы осадные работы пошли успешнее.

Царь отдал приказ начальнику розмыслов Ивану Выродкову, а тот призвал Голована. Передав ему разговор с царем, Выродков спросил:

- Ты про гуляй-города слыхал?

- Слыхивал, - ответил Андрей. - Это высокие башни на колесах.

- Ну, а видать-то их, конечно, не приходилось? - улыбнулся дьяк.

- Где мне было их видеть! Я на осаде в первый раз.

- Так вот, слушай, Ильин: чтоб были готовы два гуляй-города на две сажени выше городских стен. Срок даю трое суток.

- Ого! - Андрей почесал затылок.

Впрочем, он понимал необходимость такого жесткого срока: каждый день уносил из среды осаждающих десятки жертв.

Голован собрал мастеров, рассказал, какая трудная задача им предстоит. Среди строителей оказался Фома Сухой. Старику перевалило за шестьдесят, в молодости он участвовал в знаменитой осаде Смоленска, который был взят войсками Василия III в 1514 году. Там Фома видел гуляй-города и даже помогал строить их.

Расспросив Сухого, Голован со свойственной ему силой творческого воображения углубился в составление чертежа. Тем временем подручные поставили большую часть отряда на заготовку бревен, брусьев и громадных балок. Запас гвоздей и железных скоб подходил к концу, и часть плотников принялась разбирать ненужные тыны и настилы, оставшиеся в тылу. Они вытаскивали гвозди и скобы, а кузнецы в походных кузнях выправляли их и заостряли. Работа кипела: ни одной пары праздных рук не осталось в строительном отряде.

Голован показал чертеж башни Ивану Выродкову; тот одобрил.

Постройка гуляй-городов велась в укромном месте, вне досягаемости казанских пушек. Нижняя клетка из толстых бревен была водружена на четыре пары сплошных деревянных колес, обтянутых железными шинами. На нижнюю клетку поставили следующую - поуже и полегче, и так продолжали до самого верха.

Башня имела вид усеченной ступенчатой пирамиды с верхней площадкой, обнесенной крепкими стенами с бойницами для пушек и пищалей. Внутри башни шла лестница наверх. Сооружение оказалось своеобразно красивым и напоминало деревянные шатры церквей, воздвигаемых на севере.

Пока с лихорадочной поспешностью строились башни, стрельцы и казаки, отряженные в помощь плотникам, соорудили прочный настил от места стройки к городским стенам.

На третью ночь строительство было закончено. В каждую башню впрягли десятки лошадей, и громадины, смутно освещенные колеблющимся светом факелов, тронулись вперед, скрипя колесами.

Хмурым осенним утром казанцы увидели против Царевых и Арских ворот грозные гуляй-города, с их верхних платформ нацелились жерла пушек на городские площади и улицы. Теперь казанцам нельзя было прятаться на стенах, да и по улицам приходилось ходить с осторожностью.

Имя строителя башен Голована стало известно царю Ивану Васильевичу.

Москвич Кондратий выпросился наверх со своей пушкой. С высоты он зорко следил, что делается в городе, и, если появлялась группа неприятелей под прицелом, пускал ядро. Подручным при нем стоял бывший монах Филимон, которого Кондратий полюбил за приверженность к осадному делу, за то, что без устали подтаскивал ядра, отмерял порох лубяной меркой и подносил фитиль, когда надо было сделать выстрел.

С верхней платформы гуляй-города Кондратию довелось видеть казнь его бывшею товарища по неволе у Курбана - пушкаря Самсона. Отважный армянин первый отказался воевать против русских и своим примером увлек других товарищей - пушкарей. Казнью Самсона Музафар хотел навести ужас на его соотечественников и принудить их стать к орудиям.