Зодчие - А Волков

Япанча метался по полю сражения, пытаясь навести порядок среди своих смятенных полков.

Телохранитель воеводы налетел на Япанчу с огромным мечом, поднятым над головой.

- Алла, алла! - Япанча с гортанным визгом нанес противнику страшный удар ятаганом.

Татарский ятаган налетел на русскую закаленную сталь и со звоном разлетелся...

Гибель Япанчи довершила расстройство татар. Их охватил страх. Они не держали уже боевого строя и только старались прорваться сквозь русские полки. Не многим удалось достигнуть лесной чащи - почти все погибли под ударами мечей, от стрел и пуль.

Истомленные, перепуганные татары бросали оружие и сдавались. Среди порубленных татар мало было крашеных бород. Пытать боевое счастье с Япанчой вышла в поле молодежь. Эта молодежь лежала на широком поле с разрубленными головами, со стрелами в груди, в боку...

Набегам Япанчи пришел конец. Из многих тысяч татарского войска, погнавшихся за полком Горбатого, осталось триста сорок человек, сдавшихся в плен.

Не дешево и русским обошлась победа. Память об Арской битве сохранила песня:

Казань-град на горе стоит,

Казаночка-речка кровава течет.

Мелки ключики - горючи слезы,

По лугам-лугам - всё волосы,

По крутым горам - всё головы

Молодецкие, всё стрелецкие...

Глава XI

НИКИТА БУЛАТ В ТЮРЬМЕ

После разгрома Япанчи158 положение осажденной Казани сильно ухудшилось. Конники Япанчи уже не налетали на русских с тыла. Зато усилился отпор татарского войска, засевшего в городе.

Татары делали ожесточенные вылазки большими силами, вступали с московскими стрельцами и казаками в рукопашный бой. Отбитые, они скрывались ненадолго и появлялись, подкрепленные новыми бойцами.

Русские пушки беспрестанно били по городским стенам и воротам; огонь стрелецких пищалей не давал татарам сосредоточиться на стенах.

Голоса человеческого не слышно было от грома пушек, от треска пищалей. Ратники передавали приказания воевод знаками или кричали, приложив губы к уху товарища.

Наконец татарское сопротивление ослабело. Боярские дети, казаки и стрельцы заняли рвы и продолжали усиленную стрельбу по стенам из луков и пищалей.

Михайло Воротынский утвердил туры на расстоянии всего пятидесяти саженей от городских стен.

За турами и во рвах - повсюду прятались от обстрела русские воины. На стенах лежали татарские лучники и стрелки из пищалей. Противники зорко следили друг за другом, и только ночь давала московским ратникам возможность сменять посты.

* * *

Разорив посады и укрепившись под самыми стенами, русские продолжали бить по городу из тяжелых пушек.

Стены терпели малый ущерб; зато ядра, перебрасываемые через стены, разрушали и поджигали дома. Дым от пожаров носился тучами, застилая солнце, не давая защитникам города свободно дышать.

От русского обстрела больше всего страдали укрывшиеся в городе жители посадов и ближайших сел. Перед приходом русского войска хан Едигер разослал по окрестностям Казани землю и воду. Это означало, что отказавшиеся воевать с русскими будут лишены и земли и воды. Не осмеливаясь противиться приказу, на зов Едигера явились тысячи татар, марийцев, арских чувашей. Они раскинули войлочные кибитки на каждом свободном клочке земли. Около кибиток задымились, запахли едким кизяком159 костры, закопошились полуголые бронзовые ребятишки. В тесном городе стало еще теснее. Меднобородые домовладельцы приходили к кадиям и муллам жаловаться на пришельцев:

- Лазают по садам, яблоки обобрали, деревья на дрова рубят!

- Терпите, - отвечали кадии. - Это защитники города.

Теперь этим защитникам приходилось тяжко. Каленые русские ядра зажигали их легкие жилища. Лишенные крова пытались ворваться в дома богачей, но привратники их прогоняли. Погибающая от голода и холода беднота с радостью покинула бы город, если бы это было возможно.

* * *

Хатыча явилась в каморку Булата послом от Джафара-мирзы. Старый зодчий стоял перед ней маленький, истощавший. Но синие глаза по-прежнему смотрели решительно.

Хатыча уговаривала старика:

- Образумься! Али тебе жизнь не мила? Сгинешь за упорство!

- Сгину, а своих не выдам!

- Эх, Никита, досупротивничаешь до беды! Царю Ивану Казань не взять, уйдет восвояси...

- Того не будет! - гневно вскричал Булат. - Поди прочь, змея!

Никиту вызвал управитель. Маленький горбун набросился на старика:

- Проклятый раб! Осмеливаешься противиться приказу самого Музафара-муллы!

Джафар ударил Никиту по лицу. Старик покачнулся:

- Смерти не боюсь!

- Врешь, хитрый старик! Убивать не стану, нам знающий строитель нужен. Мы тебя заставим работать!

- Несбыточное дело! - твердо возразил Булат - Противу своих не пойду!

- В зиндан его!

Никиту, избитого, бросили в подземную тюрьму. Сторожить поставили кривого чуваша Ахвана.

Вечером к зиндану пробралась Дуня. Худощавый, обтрепанный Ахван зашептал сердито:

- Эй, девка, зачем пришла? Мне из-за тебя голову долой!

Дуня протянула Ахвану монетку. Чуваш отрицательно покачал головой:

- Ай-ай, щедрая девка, знаешь, чем бедного невольника ублаготворить! Только я у тебя деньги не возьму. Говори скорее: что надо?

Девушка быстро заговорила:

- Я знаю, тебе приказано дедыньку бить и голодом морить. А ты не бей... и вот... отдашь ему! - Она сунула Ахвану узелок с едой.

- Ой-ой! - сморщился сторож. - Узнает Джафар-мирза...

- А как он узнает? Ты скажешь, или я скажу, или дедушка скажет?

- Хо-хо! Хитрая девка!.. Наверно, догадалась, что я татарам подневольный слуга...

На гнилую солому к ногам Никиты упал узелок с хлебом и сушеными фруктами. Удивленный пленник посмотрел вверх. Оттуда сверкал единственный глаз Ахвана.

- Ешь, внучка принесла! Платок спрячь...

Управитель часто наведывался в темницу.

- Поддается урус? - спрашивал он Ахвана.

- Нет, мирза. Старик, как кремень, крепкий. Я его бил-бил, руки отколотил!

- Голодом моришь?

- Морю, мирза! Даю хлеба, сколько ты приказал: одну крошку. Может, совсем не давать?

- Тогда сдохнет! Я его переупрямлю: пойдет к нам стены крепить!

Иногда управитель сам спускался в подвал, хлестал Никиту плетью; тот молчал, стиснув зубы. Разозленный Джафар убегал, а чуваш, ухмыляясь, мазал раны старика бараньим салом.

Когда Дуня, улучив время, прибегала к Булату, он говорил скорбно:

- Ох, дочка, наживешь со мной беды! Лих, все наши дела откроются плохо тебе придется.

- Ничего, дедынька! Я проворная, я тут все уголки знаю. Спрячусь!

- Уходи, уходи, девка! - вмешивался кривой Ахван. - Оно хоть и все в руках аллаха, но и божьему терпению бывает конец.

Дни проходили за днями, а тюрьма не могла сломить упорства Булата. Он был крепок, как сталь, имя которой носил Никита.

Глава XII

ТАЙНИК

Русские отрезали татарам доступ к речке Казанке, но те не терпели недостатка в воде.

Осаждающим удалось узнать от перебежчиков, что в левом берегу Казанки выкопан тайник: каменный свод над родником, вытекающим из ската горы и впадающим в речку. К роднику вел под городской стеной подземный ход из Муралеевой башни.

Царь, обрадованный важным известием, приказал подрыться под тайник и взорвать его.

Выродков призвал начальника строителей Голована и приказал:

- Будешь подкапываться под водяной тайник. Нам каждый день и час дорог. Наказ тебе, Андрей, один: людей бери сколько хочешь, а работу сделать быстро!

Осматривать местность пошли трое: Голован, Аким Груздь и казак Филимон, накануне лишившийся коня в битве с Япанчой.

Андрей шел и смотрел на волосатое разбойничье лицо Филимона: в нем чудилось что-то знакомое. У Голована была необыкновенная память художника на лица: кого он хоть раз видел, никогда не забывал.

Перебирая воспоминания, Голован радостно вздрогнул: перед его глазами встал жаркий день, тополевый пух, как снег летящий в воздухе, черное воронье над облезлыми луковками церквей Спасо-Мирожского монастыря и два монаха, поносящие друг друга скверными словами...

- Отец Ферапонт! - крикнул он внезапно.

- Ась? - испуганно отозвался казак, потом опомнился: - Это ты мне? Меня Филимоном кличут.

Голован насмешливо улыбнулся:

- Забыл отца Паисия, кружку, из коей серебро пропало?

Беглый монах зашептал умоляюще:

- Молчи! Меня в монастырь упрячут! А мне охота с неверными подраться...

- Не выдам. Как в войско попал?

- Долгая песня, - пробурчал мужик. - Как сбег я из чернецов, пришлось разное испытать... Дивлюсь, как признал меня?

- Я с каменщиками был, когда тебя собирались на чепь посадить.

- Ну и память! Ты, сделай милость, кличь, как все, Филимоном. Меня так до монашества звали... А ты, добрый человек, - поклонился он Акиму, - тоже попридержи язык.

- Мне болтать не к чему, - отозвался Груздь.

За разговорами подошли к месту, где находился под землей водяной тайник. Голован убедился, что удобнее начинать подкоп из каменного здания, занятого казаками. Это была торговая баня.