Польская литература ХХ века. 1890–1990 - Виктор Хорев

На противоположном от них полюсе можно расположить ряд писателей, которые не создали отдельной группы со своей программой, но которых объединяло стремление к анализу мира человеческой психики. Внешний же мир в отличие от «малых реалистов» в их произведениях играет несущественную роль. Эти писатели (многие из них представляли старшее поколение) постарались возродить традиции межвоенной психологической прозы, прозы реалистической, но ограниченной в своих горизонтах, не выходящей, как правило, за пределы вечных тем любви и смерти, повседневных психологических реакций человека: романы Ванды Карчевской (1913–1995) «Уход» (1959), «Открытая картина» (1962), «Глубокие источники» (1972); Зофьи Хондзыньской (1912–2003) «Слепой без палки» (1959), «Совиное крыло» (1967); Розы Островской (1926–1975) «Остров» (1960); Анки Ковальской (1932–2008) «Косточка» (1964) и др.

Однако обновление польской литературы после 1956 г. связано не столько с творчеством «малых реалистов» и приверженцев традиционного психологизма, сколько, в первую очередь, с произведениями тех писателей, которые попытались по-новому интерпретировать ценности прошлого, какнедавнего, так и отдаленного, и связь их с современностью, по-новому осмыслить вопросы исторического и художественного прогресса, политики и этики, польский национальный характер.

В 1957 г. в Варшаве выходит роман В. Гомбровича «Транс-Атлантик» (ранее опубликованный в Париже в 1953 г.). Главный герой романа, он же повествователь, выступающий под именем Витольд Гомбрович (что вовсе не означает его тождества с писателем), накануне Второй мировой войны в 1939 г. пересекает Атлантику и прибывает в Аргентину. Здесь он знакомится с экстравагантным аргентинским миллионером-гомосексуалистом и участвует в интриге, цель которой – бросить в объятья миллионера прекрасного юношу, сына польского майора, воплощающего в себе все достоинства и добродетели поляка-патриота. Герой сомневается и колеблется в своих решениях и поступках и в конце концов предает всех.

Гомбрович разбивает в романе стереотип отчизны, сложившийся в польской литературе. Он не только пародирует «священных коров» польской литературы – «Пана Тадеуша» А. Мицкевича и «Трилогию» Г. Сенкевича. В образах Барона и Пыскала находят гротескное выражение два полюса польскости – аристократический и плебейский, оба никчемные. Национальную традицию символизируют пустые ритуалы – охота на несуществующих зайцев и дуэль без пуль в оружии. Гомбрович разрабатывает в романе свою излюбленную проблематику: конфликт между «Формой» (в данном случае это стереотипы польского традиционного историко-национального сознания) и анархическим «Хаосом». Как всегда у Гомбровича, в романе совмещаются элементы реалистического повествования с фантастическими, сатирическими и гротескными. Повествование стилизовано к тому же под прозу польского барокко (а точнее говоря, пародирует ее) и ведется в жанре гавенды, подражания устному рассказу.

Знакомство польского читателя с другими произведениями Гомбровича – романами «Порнография» (1960), «Космос» (1966), интеллектуальным «Дневником» (1957–1966), драмой «Оперетка» (1966) и др. состоялось много позднее: отчасти в 70-е гг., когда Гомбровича печатали нелегальные издательства («самиздат»), а полностью лишь в 1986 г., когда в Польше было издано собрание сочинений писателя в девяти томах.

Одна из наиболее общих черт, характеризующих развитие литературы после 1956 г. – это тенденция к восстановлению в правах человеческой личности, к осознанию писателями той истины, что человек не только продукт истории, но и ее творец. Как писал Вильгельм Мах (1917–1965), необходимо после периода «историзации человека» «очеловечивать историю», дополнить «индивидуальной психологией недавнюю социологическую и историческую конструкцию судьбы человека»{132}.

Огромный интерес к проблеме гуманизма определило в литературе в целом изменение перспективы общественно-исторического видения, внимание к человеческой личности, признание в ней критерия смысла бытия, наиболее важной и конечной меры общественной жизни и всех идейных начинаний. Происходит осознание существующих общественных норм и формулируются предложения по изменению и ликвидации норм, устаревших и отживших, в интересах человека.

Новая проблематика входила в литературу разными путями. Поначалу на смену литературе «расчета», которая не столько давала новое понимание реальной действительности, сколько выражала эмоциональное отношение писателей к событиям и переменам в общественной жизни, часто разочарование в идеалах, приходят произведения, авторы которых попытались запечатлеть динамичное движение жизни, опираясь на автобиографический материал. Многие писатели использовали прием изображения жизни глазами ребенка, стремясь показать преломление жизненных конфликтов в доверчивом и непосредственном, хотя иногда необычайно прозорливом, детском восприятии, не ведающем о скрытых пружинах действительности. Таким образом утверждалась ценность личного жизненного опыта человека и его духовного мира.

Это относится, например, к романам Яна Бжехвы (1900–1966) «Когда созревает плод» (1958), Леона Гомолицкого (1903–1988) «Бегство» (1959), В. Жукровского «Крохи свадебного торта» (1959), рассказам К. Филиповича из сборника «Белая птица» (1960).

Интересную попытку реконструировать мир представлений и понятий подростка, воспитывавшегося в еврейской среде маленького городка в Восточной Галиции накануне Первой мировой войны, предпринял Юлиан Стрыйковский (1905–1996) в повести «Голоса в темноте» (1956). Стрыйковский показал, как у молодежи замкнутой еврейской среды пробуждается потребность порвать со старыми обычаями и традициями, выйти навстречу современной жизни. Повесть была высоко оценена польской критикой и за ее стилистические и композиционные достоинства.

Но наиболее характерными с точки зрения проявления новых тенденций в польской прозе после 1956 г., отразившими назревшую потребность в идейно-тематическом обновлении литературы и наиболее яркими в художественном отношении были книги Т. Конвицкого и В. Маха. В трогательной «повести о детстве», какой является книга Конвицкого «Дыра в небе» (1958), переданы и очарование далеких детских лет, и психология ребенка, и социальные приметы той действительности, в которой живет юный герой, деревенский мальчишка. Этот прием встретится у Конвицкого и в последующие годы – в романе со «страшным» названием «Зверо-человеко-морок» (1969). В романе переплетаются план реальный, в котором много тонких иронических наблюдений над современным мещанством, и фантастический мир исключительно богатой фантазии маленького героя. Оба плана пронизаны глубокими философскими и отнюдь не наивными (ибо «детскость» героя – всего лишь условный прием) размышлениями о смысле человеческого бытия.

Близок Конвицкому по способу решения художественных задач В. Мах в романе «Жизнь большая и малая» (1959), в котором писатель глазами ребенка наблюдает за жизнью послевоенной польской деревни на востоке страны. Само название романа указывает на два его плана. В нем совмещается яркое, удивленное, открывающее радостную полноту жизни детское восприятие мира и критицизм в оценке событий прошедших лет взрослого человека, вспоминающего свое детство. Сопоставление двух способов видения мира придает философскую устремленность поискам автором ответа на вопрос, как формируется личность человека, что определяет лучшие стороны его души.

Жизнь, изображенная в романе Маха, далеко не идиллична. Герой видит «отталкивающую обыденность человеческих страстей и пороков». Его отец ведет жестокую борьбу со своими врагами, и все же то, что в мире существует зло, не может быть причиной разочарования в жизни.

Поиски решения проблемы «личность – общество» привели писателей к необходимости сосредоточить свое внимание на кардинальных морально-философских вопросах: этика и политика, свобода и необходимость, историческая и социальная обусловленность личности, борьба с навыками, канонами и стереотипами мышления, поведения, поступков и т. д. А также – к необходимости обновления средств художественного языка для освоения этой проблематики на новом этапе, ибо эти не столь уж новые проблемы на каждом этапе развития общества решаются литературой по-новому и по существу, и по форме.

Интерес писателей к названным проблемам вызвал расцвет различных жанров «рефлектирующей» прозы, наиболее соответствующих их осмыслению, – дневника, фельетона, беллетризованного репортажа и прежде всего эссе, гибкой и многогранной литературной формы, которая позволяет в свободной манере обсуждать и оценивать общезначимые темы из духовной жизни своего времени. Эссеистика была для прозы своеобразным опытным полигоном, проверкой тех или иных интеллектуальных моделей мира, воплотившихся затем в иных жанрах. Связь между эссе и рассказом, повестью, романом прослеживается в творчестве многих писателей, при этом следует иметь в виду частое взаимопроникновение элементов различных прозаических жанров, отсутствие непроходимой границы между сюжетной прозой и эссе в их творчестве. К. Быка сравнивал эссе с разведкой на войне. «В иерархии литературных жанров, – писал Быка, – эссе исследует территорию, подготавливая действия более тяжелых родов литературных сил, но много раз случалось ему самому эту территорию завоевывать. Много раз его первые озарения и вопросы значили больше, чем очищенный им от неприятеля, проторенный им путь, по которому спокойно катятся обозы»{133}.