Новый Мир ( № 7 2013) - Новый Мир Новый Мир

Тот и вправду не торопится назад, для этого свои причины: встречаться лишний раз с женщиной ему не хочется. Или, наоборот, хочется, но все равно в тягость, поскольку это имеет отношение и к Н. o:p/

o:p   /o:p

Однажды Ильяс не приходит ночевать. Не приходит и кот сибирского происхождения Василий, для которого спрыгнуть с высоты их окна — пара пустяков. Они не приходят одну ночь, и вторую, и третью. Это ли не повод для тревоги: полиция, хулиганы, мало ли что? А может, ностальгия замучила и рванул обратно на родину? Ну тогда бы хоть сообщил… Главное, впрочем, чтобы не случилось чего худого. Москва — джунгли... Ильяса жаль не меньше, чем кота, хотя, понятно, раньше или позже равно пришлось бы расстаться. Да и подруга ворчит. Пусть и в соседней комнате, а все равно — посторонний. Чужой… o:p/

Воздух открытого сна

Муратханов Вадим Ахматханович родился в 1974 году в городе Фрунзе. В 1990-м переехал в Ташкент, где окончил факультет зарубежной филологии Ташкентского государственного университета. Один из основателей объединения «Ташкентская поэтическая школа», альманаха «Малый шелковый путь» и Ташкентского открытого фестиваля поэзии. Публиковался во многих журналах и альманахах, автор нескольких поэтических книг. Живет в Подмосковье, заведует отделом поэзии журнала «Новая Юность». o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Боорсок <![if !supportFootnotes]> [1] <![endif]> o:p/

o:p   /o:p

Золото чак-чака, сгущенная o:p/

до черноты синева изюма, o:p/

пепельная желтизна боорсоков, o:p/

чья сладость сначала хрустит o:p/

на зубах и лишь затем o:p/

проникает в сознание. o:p/

o:p   /o:p

Дастархан усеян угощениями, o:p/

но гостей все нет. o:p/

Ад а <![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> и а я <![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> в лакированной рамке o:p/

с высоты глядят неотступно, o:p/

и тесно стоящие блюда, o:p/

слишком вкусные, чтобы быть съеденными, o:p/

постепенно превращаются из запретных плодов o:p/

в экспонаты закрытого на учет музея. o:p/

o:p   /o:p

Солнце плавит стекло портрета. o:p/

Красным карандашом обведена дата o:p/

в календаре 1976 года. o:p/

День, когда с неба падали боорсоки. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Шифоньер o:p/

o:p   /o:p

В доме ни души. Открываю o:p/

скрипучую дверь иноземца, заложника, o:p/

потерявшего память, o:p/

принявшего чужую религию o:p/

и хранящего теперь ее пыль. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Батыр o:p/

o:p   /o:p

Горел. Два раза был порезан. o:p/

Ходил с простреленной рукой. И говорят, на нем o:p/

немало темных дел. o:p/

o:p   /o:p

Вечерами на бревне от старого тутовника o:p/

сутулится, усталый и больной. o:p/

Интересно, помнит он o:p/

про нашу детскую драку? o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Вода o:p/

o:p   /o:p

Что толкнуло сбежать o:p/

вниз по крутому откосу — o:p/

не помню, но быстро o:p/

кончился рост, и чуткая крыша o:p/

сомкнулась над головой, o:p/

отменяя теченье. o:p/

o:p   /o:p

Две огромных руки o:p/

до первого вдоха o:p/

вырвали из теплой утробы — o:p/

мокрого, испуганного. o:p/

Но успели увидеться черные травы o:p/

на затопленном склоне o:p/

и зеленое солнце реки. o:p/

o:p   /o:p

Короткая радость стоянья на дне o:p/

до сих пор не дает научиться плавать. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Курпача <![if !supportFootnotes]> [4] <![endif]> o:p/

o:p   /o:p

Толстая гармошка, o:p/

свернувшаяся до потолка, o:p/

научи меня небу. o:p/

Подними меня выше крыши, o:p/

выше груши, урюка и одноглазой телевышки, o:p/

откуда можно всех пересчитать. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

*   * o:p/

   * o:p/

o:p   /o:p

Мой старый дом, заросший сад o:p/

и инструмент в ладонях слабых. o:p/

Другие руки век назад o:p/

привили этот цвет и запах. o:p/

o:p   /o:p

Но кажется: за шагом шаг o:p/

стволы и ветхие стропила o:p/

в младенчестве моя душа o:p/

сама из времени слепила. o:p/

<![if !supportFootnotes]>

<![endif]>

<![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]>    Мучное блюдо, подаваемое к чаю. o:p/

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]>  Папа (здесь и далее — узб.) .

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> Мама. o:p/

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> Узкое и длинное стеганое ватное одеяло. o:p/

o:p   /o:p

Тайна Чингисхана

Нефедов Сергей Александрович — историк. Родился в 1951 году. Окончил Уральский университет в Екатеринбурге. Доктор исторических наук, профессор Уральского федерального университета. Автор более 180 научных работ, в том числе монографий «Факторный анализ исторического процесса» (М., 2008), «Secular Cycles» (Oxford and Princeton, 2009), «История России. Факторный анализ» в 2-х томах (М., 2010). Живет в Екатеринбурге. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Этот вот видно не даром,

Из чрева яростно вырвавшись,

Сгусток кровавый в руке зажимая,

На свет появился!

o:p   /o:p

«Сокровенное сказание», 78. 1240 г. <![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> o:p/

o:p   /o:p

Историки, писавшие на пепелищах сожженных городов, считали сгусток крови в руке будущего Чингисхана предвозвестием обрушившейся на мир катастрофы. Они не понимали, что произошло, они боялись описывать то, что видели своими глазами.

«Несколько лет я уклонялся от того, чтобы говорить об этом событии, чувствуя к нему ужас… — писал арабский хронист Ибн аль-Асир. — Если бы кто сказал, что мир с того времени, как бог сотворил Адама… не испытал такого несчастия, то он был бы прав… Наверное люди до скончания века… не увидят больше такого события… Но даже ад-Даджжал <![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> уничтожит лишь тех, кто не последует за ним, а тех, кто последует за ним, он пощадит. Эти же никого не пощадили; они убивали женщин, мужчин и младенцев; они вспарывали животы у беременных и убивали зародышей… Боже, что за несчастие, искры от которого разлетелись во все стороны, и вред его сделался всеобщим! Оно распространилось по странам подобно тучам, погоняемым ветром…» <![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> .

Очевидцы воспринимали эти события как ураган, смерч, землетрясение, внезапно разрушившее их благоустроенный мир.

o:p   /o:p

Мир цветущего счастья, o:p/

Трехсотлетний покой, o:p/

Сад науки, искусства, o:p/

Сад культуры людской, — o:p/

Все погибло, пропало, o:p/

Как метлой сметено! <![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> — o:p/

o:p   /o:p

писал китайский поэт Сюйцзюнь Баоци.

 Как могло случиться такое? Ведь цивилизованные государства обладали могучими армиями из десятков и сотен тысяч закованных в сталь воинов. Их границы охраняли неприступные крепости, а главные города были окружены тройными каменными стенами. Исполненные самонадеянности императоры и султаны, наверное, даже не слышали о живущих на краю земли варварских племенах, а если и слышали — то не обращали на них внимания. «Это нечто неслыханное! — писал Ибн аль-Асир. — Ведь Искандер, про которого историки единогласно говорят, что он покорил весь мир, не покорил его с такой быстротой, а в течение десяти лет, причем он никого не убивал, а требовал от людей лишь покорности. Эти же покорили большую часть населенной и лучшей земли и наиболее культурной и воспитанной, менее чем в один год» <![if !supportFootnotes]>[5]<![endif]> .

Очевидцы объясняли произошедшее «гневом Божьим» — подобно тому, как в священных книгах объясняли Великий потоп. Современные историки рассуждают о тактике и стратегии, о мобильности и дисциплине монгольского войска. Но во всем этом не было ничего особенного, ничего, что отличало бы монголов от других кочевых племен. Некоторые специалисты говорят о военных талантах Чингисхана — но монголы продолжали одерживать победы и после смерти Владыки Человечества. В конечном счете попытки найти объяснение приводят лишь к осознанию присутствия тайны — к осознанию того, что существует какая-то иная причина всесокрушающего нашествия.

Для того чтобы осмыслить причину этой вселенской катастрофы, нам нужно познакомиться с историей кочевников — нужно понять, почему они были столь жестоки, как они научились одерживать победы.

Родина кочевников была страной необъятных равнин, поражавшей воображение древних поэтов: