Орден для Поводыря - Андрей Дай

Путешествие Принтца в Кобдо достойно отдельной повести, но если в двух словах – то все прошло относительно неплохо. Гилев с компаньонами получил разрешение на беспошлинную торговлю в городе при циньской крепости, а Кобдоский амбань дозволил китайским купцам торговать в Чуйской степи на ручье, при условии, что повозки проследуют через Монголию транзитом. Сопредельное правительство не хотело допускать ушлых торговцев в стойбища наивных потомков Чингисхана…

О результатах военной разведки Андрей Густавович особо не распространялся. Сказал лишь, что, по его мнению, знаменная циньская армия нашей, Императорской не соперник. Ни вооружения ни выучки…

Суходольскому тоже было о чем похвастаться. Он все-таки довел гужевую дорогу до переправы. Возвращающиеся в Бийск купцы глазам поверить не могли. Кидались руки целовать…

Артельщики оплатой довольны. Согласны повторить трудовой подвиг в следующем году, но нужна взрывчатка. Без нее бомы не победить. Или дорога станет до неприличия длинной и извилистой. Обещал майору каким-нибудь образом помочь…

Наутро тоже выехать не получилось. Прибыл посыльный от Дюгамеля с приказом палить из пушек сто один выстрел и бить в колокола. Барнаульским обывателям наказать радоваться, а для этого – выкатить на улицы спиртные напитки за счет горного правления.

Дело в том, что в день своего рождения, двадцатого сентября 1864 года, наследник императорского престола, его императорское высочество, великий князь Николай Александрович, просил руки датской принцессы Марии-Софии-Фредерики-Дагмары. Королева Луиза заявила, что сердце ее дочери свободно, но согласие на брак должна дать сама Дагмар. Молодые люди объяснились во время прогулки по дворцовому парку, где принцесса и дала свое согласие. В тот же день произошла помолвка. Свадьба намечена на лето следующего, 1865 года в Санкт-Петербурге.

Я, конечно, радовался, как и все. Только не был уверен, что Николай доживет до своей свадьбы. Новостей от царской семьи так и не было.

Генерал-губернатор, кроме того, извещал нас с Фрезе, что намерен прибыть в Барнаул не позднее двенадцатого октября, и настаивает на нашей встрече. А также, рекомендует Александру Ермолаевичу озаботиться организацией большого бала в честь великого князя Николая Александровича и его невесты, принцессы Дагмар.

Тут я совсем расстроился, но Суходольский напомнил, что уже к двадцатым числам и на Оби и на Томи воду скует лед, и паромы перестанут работать. И пока переправа не станет достаточно надежной, о путешествии в Томск можно не беспокоиться. Минимум на две недели, всякое сношение с Россией прервется, ибо почту по тонкому льду тоже не повезут.

Мне оставалось только расслабиться и получать удовольствие, ежедневно изучая отчеты Варешки о предварительных результатах расследования. Десятого октября, в субботу, я выписал предписание майору Васильеву, командиру десятого Барнаульского батальона выпустить всех арестованных и содержащихся в казармах поляков и туземных мещан. Всех, кроме полоумного Бутковского. К вящему моему удивлению, этот двадцатилетний молодой дворянин, с разумом пятилетнего ребенка, оказался причастным к поджогам. Единственный из всех арестованных.

Ириней Михайлович, каким-то образом выявил еще двоих поджигателей – мастерового с сереброплавильного завода и спившегося и уволенного материального приказчика с портовых пакгаузов. Первый взъярился на управляющего – Евгения Киприяновича Филева, приказавшего выпороть рабочего во дворе гауптвахты за какую-то провинность. И это невзирая на то, что с лета 1863 года физические наказания в империи были законодательно запрещены!

Бывший приказчик, с пьяных глаз, похвалился в кабаке, что спалит усадьбу ненавистного купчины. Естественно, собутыльники идею морально поддержали и даже помогли отыскать смолы и подсказали, где взять пару охапок соломы. Грубо говоря, пьянчужку взяли на "слабо". Кстати сказать, выдали его дознавателям те же самые… гм… господа.

Здание пожарной охраны, сгоревшее последним, уже в ночь на 28-е августа, похоронило в пламени пожара любые подозрения в разворовывании выделенных министерством уделов средств. В рапорте Пестянова подчеркивается, что на момент возгорания там не оказалось ни единого человека. Будто бы даже скрюченный от старости и ревматизма сторож в тот вечер, вместе с остальными чинами, участвовал в разборе развалин дома Фрезе. Кто-то заметил, что в дворне погорельца не хватает одного человека. Искали труп…

Но самый первый пожар, так сказать – подтолкнувший народную мысль в нужном направлении, случившийся 19-го августа, начался благодаря усилиям Ивана Петровича Бутковского, которого в Барнауле иначе как Ваняткой и не звали.

Сам "виновник торжества" свои действия объяснить не смог. Протокол допроса вызывал лишь грустную улыбку. "Подле усадьбы господина Платонова был?" – спрашивал Миша. "Был" – радостно соглашался злодей. "Чего делал?" – "В песочке играл". "А огнем крышу конюшни палил?" – "Палил. Пальчик вот ва-ва". "Зачем палил-то?" – долгая пауза и надутые от обиды губы – "Я больше не буду". Конечно, не будет, едрешкин корень! У младшего советника Горного правления, коллежского советника, Константина Павловича Платонова больше нет усадьбы. Как и у первогильдейской купчихи Пелагеи Ивановны Щеголевой. Только заваленные обгорелыми деревяшками участки, принадлежащие Кабинету. На территории АГО вся земля принадлежала лишь одному человеку – Его Императорскому Величеству.

— С сестрой этого… Ивана Петровича разговаривал? — спросил я Варешку, тщательно изучив бумаги. — Сам понимаешь, Ириней Михалыч. Туземным начальникам двоих балбесов маловато будет. Им злодейский заговор подавай! А эта… Бутковская, тоже, вроде как, ссыльная…

— Там все сложно, Герман Густавович, — меланхолично поделился заботой сыщик. По его мнению, расследование было закончено и, соответственно, интересного ничего не осталось. И сложности, судя по его вялому виду, касались скорее меня, чем дознавателей. — Дело в том, ваше превосходительство, что дворянка Карина Петровна Бутковская, урожденная в городе Замостье Люблинской губернии в 1840 году, по достижении места пребывания, в город Барнаул, оказалась без средств к существованию. А посему… гм… стакнулась с коллежским советником Платоновым, коий и оказывал госпоже Бутковской финансовое содействие…

— И что же этот Платонов? Жениться на ней отказался?

— Константин Павлович давно женат, имеет троих сыновей и две дочери… Год назад награжден был за двадцать пять лет безупречной службы…

— А, ну да. Намекаешь, что связь со ссыльной полячкой стала его компрометировать?

— Сие мне неведомо, Герман Густавович, — поморщился сыщик. — Только с Петра и Павла, их высокоблагородие у госпожи Бутковской в гостях не замечался.

— И что ты предлагаешь? Не тащить же на суд этого… великовозрастного ребенка, решившего отомстить обидчику его сестры…

— Простите, ваше превосходительство. Но это только вам решать.

— Ну да, ну да. Эти-то, мастер с алкоголиком, арестованы уже?

— С кем? — удивился прежде молчавший Карбышев.

— С пьянчужкой.

— Конечно, ваше превосходительство. Взяты под стражу и помещены в казармы батальона. Свидетелям, включая полковника Филева, наказано город до суда не покидать. Осталось только с Ваняткой что-то решить.

Нужно было самому ехать в дом, арендуемый этой полячкой, смотреть, разговаривать и принимать решение.

Необычайно жаркое и засушливое лето, к страде разродившееся нашествием саранчи на юго-западные области Западной Сибири, перешло в холодную и дождливую осень. Небесная влага всю вторую половину сентября с отвратительной периодичностью хлестала иссушенную землю тугими струями. Дороги превратились в узкие каналы, улицы Барнаула – в топкое непроходимое болото. Мутная жижа стекала в Барнаулку и Обь.

С приходом октября к осадкам добавился холод. С неба теперь сыпало то ли дождем, то ли снегом. Грязь покрылась тонкой корочкой льда, легко лопавшейся и брызжущей в разные стороны, стоило на нее наступить. Конные прогулки превратились в акты изощренного мазохизма – брызги немедленно замерзали на одежде, не забывая отбирать у тела тепло.

Худо-бедно передвигаться по горной столице можно было только в экипаже. Которого, у меня, конечно же, не было. Коляска имелась у Гуляева, но Степан Иванович каждое утро уезжал в ней к месту службы, и я полагал неприличным заставлять пожилого ученого заставлять идти пешком, чтоб самому разъезжать в экипаже.

На счастье, Господу было угодно вселить меня в тело губернатора, а не какого-нибудь биндюжника с угольных причалов Одессы, и у меня в подчинении была целая сотня казаков! Чего проще – отправить любого из них на поиски извозчика?! А что делать? Жизнь вообще – несправедливая штука.