Орден для Поводыря - Андрей Дай

Сам Захарий Михайлович задержался на Урале. Заказывал там машину с насосом для откачивания воды. Так что до Томска добрался как раз ко времени, когда моя экспедиция уже выходила из устья Томи в Обь.

В губернской столице золотопромышленника немедленно опознали и устроили на него настоящую охоту. Благо деньги на наем промысловых рабочих и строительство прииска, он все же успел передать другому своему компаньону – молодому Нагорнову. Который, никем не задерживаемый, и отправился руководить на ручей.

А Захарий Михайлович, оставшись без всяких средств к существованию, продолжил прятки. Теперь уже не только с кредиторами, но и с убийцами. Так, в конце концов, он и оказался в овсяном чулане моего Гинтара.

И должен был благодарить прибалтийский темперамент бывшего моего слуги. Ибо, прежде чем выдать незнакомца полиции, Гинтар все-таки потрудился вызнать, кого именно и, самое главное – почему этого господина к нему Бог привел. А потом, выслушав историю незадачливого предпринимателя, пригласил к себе в усадьбу Карбышева. И уже Миша, через прокурора Гусева, получивший документы из губернского суда, выяснил, кто именно больше всех был заинтересован в смерти Цыбульского.

Все нити сходились к свояку Захария Михайловича – коллежскому асессору Иосифу Михайловичу Лавицкому. Он обладал большей частью долговых обязательств Емельяна Бибикова. Он был отлично знаком с бесследно исчезнувшим Караваевым и имел какие-то связи с криминальными авторитетами с окраин губернской столицы.

— Очень интересно, — только и смог выговорить я. — Ну ладно, я понимаю. Первый раз – ошиблись. Потом-то чего ко мне лезли?

По словам попавшего в жандармские застенки бандюгана, никто и не собирался меня убивать. Отчего-то они решили, что я, новый Томский губернатор, и есть тот генерал, ссудивший Цыбульскому деньги. И, по их разумению, было вполне вероятно, что именно у меня находились и документы на новый прииск. Потому и устроили пожар в "Гостином дворе" – надеялись под шумок порыться в моих бумагах. И потом, уже в Тецковском "Сибирском подворье", лезли именно в кабинет. Никто из них и предположить не мог, что я, генерал, могу сидеть в неосвещаемой комнате с револьвером в руке!

А Гинтар оказался самым прагматичным из моих соратников. Ничтоже сумняшеся, он выдал Захарию десять тысяч рублей из моих капиталов в рост под залог этого самого "Золотого ключика". Так что я теперь, вроде как – совладелец золотого прииска…

— Едрешкин корень, — сказал я. Просто потому, что нужно было что-то сказать. Вот что мне теперь делать? Перепутали, не предположили, подумали… Детский сад какой-то. И я тоже хорош. Покушение! Заговор! Тьфу!

Но с этим, винно-водочным надзирателем что-то нужно было решать. Причем, недостаточно тихонько придавить этого прохиндея где-нибудь в темном переулке. Покушение на мою жизнь было? Было! Шлепнуть меня ни за здорово живешь могли? Да легко! Бог уберег – иначе и не скажешь. Отправлял лиходеев ко мне он? Выходит, что он. Значит, нужно показательно его уничтожить. Чтоб другим и в голову не могло придти хоть отдаленно что-то похожее. Мне еще только тут доморощенных террористов не хватало…

Но террор – это заботы жандармов и Третьего отделения. А вот показательно наказать зарвавшегося чиновника – дело святое. Только есть еще один немаловажный аспект! Должность господина коллежского асессора!

Надзиратель питейно-акцизного округа, присматривающий и собирающий с производителей спиртсодержащих жидкостей государеву дань, не в последнюю очередь должность политическая. Понятно, что алкоголь нужен. Во-первых, свинья всегда грязь найдет, и те, кто пьет – так пить и будут. Две пережитые в той, прежней моей жизни, антиалкогольные компании, только подтвердили это правило. Во-вторых, спирт необходим для химического производства и вскоре, надеюсь, для медицины. Но, самое главное – в-третьих, при существующих сейчас условиях, выварка хлебного вина едва ли не единственный в Сибири регулятор спроса, и соответственно – цены на зерно. Останови я винокурни, и цены на плоды крестьянского труда мгновенно упадут. И уронят покупательскую способность большей части населения края. Особенно, южных, кабинетских округов.

Тем не менее, происходящее сейчас на рынке алкоголя, порядком никак не назовешь. Каждый творит что хочет. Стандарта сырья, на качество очистки и на крепость готового продукта не существует. Акциз берется с ведра спиртсодержащей жидкости по девять с четвертью копеек с градуса по металлическому спиртометру. И все. Водку только называют хлебным вином. На самом деле варят ее кто, во что горазд, и из чего попало. От опилок до лесных ягод.

По-хорошему, не дело губернатора пытаться навести порядок в этом сверхприбыльном бизнесе. Но хоть что-то сделать в этом направлении было нужно. Хотя бы уже потому, что к востоку от Томска располагалась огромная часть страны, нуждающаяся в дешевых и качественных сибирских продуктах. И это я еще о Монголии с Китаем не говорю! И когда по железной дороге в Красноярск отправится первый хлебный эшелон, господа винокуры и виноторговцы станут мне врагом номер один. Ибо цены на их сырье немедленно подпрыгнут.

Сейчас, несмотря на нахальство этого Лавицкого, вмешиваться в устоявшуюся структуру мне еще рано. Но иметь вменяемого, и, главное – управляемого чиновника на месте надзирателя я должен уже к началу строительства чугунки.

Кроме того, я прекрасно представлял себе размеры откатов спиртоваров собирающим акцизы господам. Если один Исаевский завод производит в год свыше полумиллиона ведер хлебного вина, то даже по копейке с ведра – пять тысяч рублей. А таких винокуров в одном Томске – семь. В карманы инспекторов падают огромные по нынешним временам суммы, а мне, понимаешь, заводы строить не на что! Так что, нужен мне был человек, готовый поделиться неправедно нажитыми деньгами.

Кстати, что бы этакое придумать, чтоб и этого, Иосифа Михалыча "взлохматить" на долю малую? Ну, или хотя бы – отобрать у него векселя представившегося Еремея Бибикова? Очень уж перспективный господин этот Цыбульский! Давно следовало присмотреться к золотопромышленникам, и выбрать кого-нибудь понадежнее. Были, помнится, на карте стратегических резервов несколько золотоносных районов, в труднодоступных местах Алтая. В том мире их разработку блокировали экологи. Там, едрешкин корень, Алтайский биосферный заповедник находился. При промывке золотого песка в двадцать первом веке массу всевозможных вредных для природы веществ применяли. Кислоты, ртуть… О перекореженных драгами сибирских реках Гринпис полгода по всем телеканалам выл. Это сейчас – все больше руки артельщиков, и окружающей среде ничего не угрожает. Скорее – наоборот. На Алтае, как оказалось, и тигры водятся с медведями. Не говоря уж о полудиких кочевниках, совсем не обрадованных вторжением русских на свои земли.

Тем не менее, золото там есть, и его не мало. Мне бы хватило. Только кому попало давать в руки это богатство не хотелось.

Эх! Столько дел накопилось, а я в Барнауле ерундой маялся.

— Что-то еще? — тяжело вздохнув, поинтересовался я у подозрительно веселого Михаила. — И чему ты, господин поручик, все время радуешься?

— Простите, ваше превосходительство. Просто…

— Что просто?

— Я рад, что вы вернулись, Герман Густавович. Теперь снова что-то начнет происходить.

— Гм… — поперхнулся я чаем. — Тебе мало этих погорелых горных чинов?

— Да уж, — легко согласился секретарь. — От господина майора из Томска пришло известие, что шестого августа пожары также охватили Тюмень. Огнем уничтожена вся заречная половина города. А четырнадцатого вспыхнуло в Сузуне. Сильно поврежден монетный двор. Сгорели дотла гауптвахта и заводоуправление. Пытавшегося в ночь на пятнадцатое августа запалить губернский суд в Томске, томского же мещанина, сторожа насмерть забили палками. Отдельные возгорания девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого отмечены в Колывани, Мариинске и Кузнецке. Киприян Фаустипович усматривает в этом распространившемся поветрии признаки всесибирского злого умысла…

Я так смеялся, что даже слезы из глаз выступили.

— Фу-у-ух, прости Господи, — наконец отдышался я. — Вот дурость-то где… всесибирская… Хе-хе… Господин майор не усматривает в этом… блин, поветрии летнюю засуху и отвратительнейшее состояние пожарных служб?

— Не могу знать, ваше превосходительство, — нейтрально отговорился Карбышев. — Известие пришло лишь позавчера, с большой почтой.

— О!

Пробуя высчитать время реакции царской семьи на мои… попытки изменить историю, я установил для себя срок – двадцатые числа сентября. Начиналось двадцать шестое сентября, а меня никто не трогал и ничего от меня не хотел. Кроме местечковой суеты, конечно. И только сейчас до меня дошло – в чем собственно дело!