Голод. Одержимые - Любовь Попова

том, насколько хрупка и бесценна жизнь. О том, почему так много людей хотят иметь ребенка. Почему этого захотела я.

Хочу. Ведь раньше я шугалась детей. Боялась забеременеть, а сейчас хочу вернуться к бандиту, потому что чувствую насколько мы совместимы физически. Ведь даже при полном отсутствии секса, его поцелуй смог пробудить мое тело. Дать ему новый заряд жизни. А может это обида…

Но, несмотря ни на что я знаю, что сделаю себе Малыша, а потом уеду в другой город. Потому что Малыш не должен жить в атмосфере злобы, преступлений, грязи и порока.

Наш Малыш, Макар, будет жить без жестокости и зла.

Глава 39. Макар

В голове все смешалось. Выстрелы. Белая палата. Безжизненная Василиса. «Люблю» в пустоту и полное безразличие к ласкам.

Она как статуя. Прекрасная и неживая.

А с ней мертв и я, пока она не улыбнулась, пока не накричала, пока не показала хоть немного эмоций. И в мозг выстреливает надежда.

Да, ребенок потерян, да, я уже начал думать, как буду принимать роды, но ведь все можно исправить.

Можно вернуться в нашу спальню, лечь в кровать и начать все исправлять, как только она оклемается. А в силе ее духа я не сомневаюсь.

Вот и в результате теста, который без моего ведома сделал Данил, я не сомневаюсь. И в том, что Василиса, уходя от меня, обязательно вернется. И в ее словах про Данила тоже.

Он был здесь.

Он был рядом со мной пять лет.

И я не знаю, какого хрена, но он посягнул не то, что на мою задницу, он посягнул на единственное светлое в моей жизни.

Все поступки, все шлюхи, разделенные на двоих, смех и литры выпитого алкоголя.

Все это стало не важным. Гильза, которая вылетела из пули и затерялась во вселенной. И так же, как мое доверие, Даниле ее не найти.

Слышу за спиной шаги, шумное дыхание и злость во мне превращается в полное хладнокровие и лютую ненависть. Отвращение.

— Ты же не поверил ей? — говорит Данил с панической ноткой в голосе. — Она просто перед тобой выслуживается…

Резкий поворот, в руке его патлы, и головой об асфальт. Плевать, что смотрят.

— Завали свое *бало, когда говоришь о моей жене!

— Она не… — стонет…

— Станет, а ты станешь дерьмом под моими ногами, — ставлю ствол у виска, но желания устраивать представления нет. Да и на новый арест нарываться. Отвожу ствол и выстреливаю в асфальт. Данилу просто бросаю.

— Еще раз появишься в зоне моей видимости — убью. Ты жив только потому что много лет служил верой и правдой.

— Макар, — орет этот придурок, но я сажусь в тачку, наблюдая, как отходит трамвай.

Ничего. Ничего. Она еще позвонит, хоть и телефон у меня. Однажды я насильно заставил ее выучить десять цифр. Чтобы даже в случае потери аппарата, она позвонила мне с любого номера.

— Принимай дела, — говорю устало Лёне и откидываюсь на спинку автомобильного сидения, пока он трогается с места и мельком смотрит на так и не сошедшего с места Данилу. Теперь его кожа слилась с цветом волос.

— Что там с Чернышевской?

— Дома, назначил ей парней. Пока никаких движений, — отчитывается лучший их охраны, который даже не сказал ничего за тот удар.

— Что Самсонов?

— Ждет тебя у себя. Он до жопы был рад узнать, что с Андроновым покончено.

— Еще бы. Тот вроде его жену похищал. Погнали к нему, мне надо выпить, — говорю я, оттягивая воротник рубашки. Оделся, бл*ть, празднично. В гробу я видал такие праздники. — У меня ребенок умер.

— Я сожалею, шеф…

— И я… И я сожалею.

Ничего. Ничего. Вернется, и нового сварганим, главное, чтобы Василиса позвонила.

И она позвонила уже через пол часа, я даже выпить с Богданом не успел.

Попросила убить Синицына. За ее возвращение.

И только я обрадовался ее предложению, она его изменила на «подумаю за несколько переломов». Ну что ж… Это неплохо. А подраться это то, что мне нужно сейчас больше всего.

Задаю вопрос про этого Марка, а Богдан кивает куда-то вперед. Смотрю с балкона и вижу Синицына собственной персоной. Сидит у пустого бара в еще не заполненном клубе, глушит одну за одной рюмки водки. Явно за что-то себя корит, но разве мне есть до этого дело. Мне теперь есть дело до Васи.

— Погнали, — стягиваю я пиджак и смотрю на огромного Богдана. Кто-то скажет, что он неповоротливый, но он бы сумел победить любого боксера в легком весе, настолько был быстр и ловок.

— Куда, — поднимает он брови.

— Почешем кулаки, мне надо задание жены выполнить…

— О… ну Жена — это святое. Я за своей в Европу гонял. Сейчас она вьет из меня веревки, — говорит он со смешком, и я ехидно замечаю:

— В постели?

— И только в ней.

Когда я узнал, за что бил парня, я задал Василисе вопрос, почему бы его просто не убить?

— Она любит его, — пожимает Василиса плечами, сидя на подоконнике в своей комнате в общаге и смотря в окно.

— А ты?

— Я? — поворачивается она и лыбу давит. — Я не люблю Марка Синицына.

Я фыркаю и смелее подхожу ближе, но не делаю решающий шаг.

Яйца и так болят от дрочки, а ее запах сводит с ума настолько, что бросится на нее дело нескольких мгновений.

Но у нее там еще не все зажило, да и судя по спокойному дыханию, я у нее что-то вроде растения. Кактуса, на который можно и внимания не обращать.

— Если это все, что ты хотел сказать…

— Нет, постой, — не выдерживаю я столь близкого расстояния, разворачиваю ее, и раздвинув ноги вклиниваюсь между ними. — Есть идея.

— Изнасилуешь меня? — смотрит она как всегда прямо и без презрения, но вижу,