Сага - Тонино Бенаквиста

На экране телевизора в углу кафе лицо ведущего программы новостей сменяется заставкой. Сейчас последуют реклама и прогноз погоды; обратный отсчет времени начался. Теперь уже ничего не изменишь.

– Представляю, какая физиономия была бы у Маэстро, если бы он посмотрел хоть одну серию «Саги».

Луи показывает на огромную спортивную сумку, набитую до отказа.

– Я увожу с собой все кассеты с «Сагой», включая последнюю серию. Вильям сделал мне копию. Уверен, что несмотря на нервный тик при взгляде на телевизор, Маэстро все же посмотрит ее и оценит по достоинству. Мне хочется показать ему все, что я без него сделал.

Без него. Каждый раз, когда Луи вспоминает Маэстро, я представляю глаза. Или взгляд. Взгляд подглядывающего человека или строго взирающего Бога. В глазах Луи я читаю желание поскорее встретиться с Маэстро.

Мы не всегда разделяем счастье наших друзей.

– Во сколько твой поезд, Луи?

– Через полчаса, с Лионского вокзала. Я буду в Риме около десяти утра. Но не уверен, есть ли там местный поезд до Палестрины. Эти итальянские поезда… О них можно снять целый сериал.

– Если хочешь, могу подбросить тебя до вокзала, в машине есть еще место. Я должен заехать за Ооной и захватить килограммов тридцать шмоток, которые она купила в Париже.

– Вы полетите прямо в Лос-Анджелес?

– Нет, вначале в Монтану, чтобы устроить Тристана у ее родственников. Я не знал, с кем его оставить, мне нужно время, чтобы осмотреться.

Похоже, у них все расписано как по нотам. Матильда роется в своей сумочке в поисках сигарет. Она тоже ничего не оставляет на волю случая.

– Можно будет приехать к вам в гости на остров?

– Конечно! Я только не знаю, сколько времени буду им нужна.

– Может, расскажете, что за секретная работа ждет вас на этом таинственном острове? Не мучьте нас неизвестностью.

– Я никому на свете не доверяю так, как вам, но из суеверия я дала себе слово молчать. Как только работа наладится, я пришлю каждому из вас открытку.

80-я серия вот-вот начнется. Не успеет она закончиться, как трое моих друзей будут уже далеко. Станут недоступными и свободными. Я начинаю сомневаться, правильно ли делаю, что остаюсь.

– А ты, Марко?

Я? Да, действительно. Что будет со мной? С завтрашнего дня мне надо садиться за сценарий нового фильма. Почему же я чувствую себя не в своей тарелке?

– Ты уверен, что не хочешь уехать из Парижа?

– Ты же можешь писать свой сценарий где угодно.

– Вы так говорите, словно меня ожидают большие неприятности…

Я жду несколько секунд, чтобы меня успокоили. Но никто этого не делает.

– … Вы действительно считаете, что у меня будут неприятности?

Сочувствие во взглядах. Так или иначе, вопрос о моем отъезде даже не стоит. Что бы ни случилось после заключительной серии, я должен остаться в Париже. «Сага» причалила к берегу, и я уверен, что Шарлотта ждет меня на набережной, размахивая платочком.

Матильда встает первой, обрывая тревожное молчание.

– Через двадцать минут я должна быть на вокзале Аустерлиц, мне пора на такси.

Она берется за сумку, давая другим сигнал к отправлению. Луи подхватывает свой багаж.

– Ну что, вскоре увидимся?

Никто не решается ответить. Все равно я должен был это спросить. Даже если я один в это верю.

– Приезжайте ко мне в Рим, если найдете время.

– Я дам вам знать, как только обоснуюсь в Лос-Анджелесе. Слова застревают в горле. Мы целуемся, снова и снова. Словно все разговоры, все пережитое, все наше прошлое и наше будущее потеряли значение.

В последний раз мы крепко обнимаем друг друга.

Они выходят из кафе в тот момент, когда звучит фуга Баха.

Проклятая «Сага»!

Вот мы и остались с тобой вдвоем.

Мои друзья только что ушли, а ночь обещает быть длинной. Первая летняя ночь.

Небо усеяно звездами, все окна распахнуты настежь, в холодильнике есть свежее пиво, друзья уже далеко, любимая женщина меня бросила, а я порядком набрался. Можно и похандрить.

Я отключаю телефон, иначе он будет трезвонить всю ночь, а я каждый раз буду надеяться, что это Шарлотта. И каждый раз испытывать разочарование. Если она вернулась, то пусть подождет еще одну ночь.

С тишиной приходит жара.

Вы все – порядочные мерзавцы, раз превратили меня в сироту. Сейчас четыре утра, ночь удивительно спокойна, словно ничего не произошло, словно никто не плакал над трупом «Саги». Я тоже не собираюсь ее оплакивать, эта дрянь бросила меня – меня, кто любил ее больше всех на свете, кто, как отец, наблюдал за тем, как она росла. Подохни, сука! Пусть девятнадцать миллионов потерянных душ скорбят о тебе, но мы – Луи, Матильда, Жером и я – не будем этого делать. Мы сшили тебе саван из самой черной материи, которую только нашли, настолько черной, что по сравнению с ней мрак сошел бы за белоснежные кружева на женском белье. Где мы раздобыли такие черные краски? Не могу сказать. Это не в нашем стиле. Нам пришлось обратиться к самым темным сторонам подсознания. Прислушаться к музам коварства и низости. Разбудить дремлющую в каждом из нас гиену.

Я высовываюсь из окна и пытаюсь распознать первые признаки хаоса.

Ничего.

Ни малейшего ветерка.

Коллективное самоубийство? Девятнадцать миллионов трупов на моей совести? Или все уже забыто и миру наплевать на случившееся?

Тем не менее я все еще помню, как вчера в полдень мы все сидели перед экраном, испытывая отвращение к своей жажде мести. Я уже видел эту 80-ю серию, настоящую, которую мы сделали под носом у Сегюре.

Благодаря Вильяму и его фокусам, мы сработали как ювелиры и фальшивомонетчики. Мы просмотрели десятки сохранившихся кадров, не использованных при монтаже, отобрали необходимые, наложили один на другой, смикшировали и терпеливо смонтировали, до конца оставшись хозяевами положения. Как только Сегюре мог подумать, что мы пойдем на поводу у такой посредственности, как он, и опозорим нашу «Сагу»? Вильям переписал старые эпизоды, сделал коллажи и даже ухитрился наложить новые диалоги на кадры, где речь шла совсем о другом. Это маленькое чудовище, которое мы, как безумные ученые, создавали ночью, в полнейшей тайне, было показано вчера вечером. Нам пришлось придумать сложнейший план, чтобы провести серию через технический контроль и чтобы ее признали годной к трансляции. Мы обращались к оккультным силам, проводили мозговую атаку вместе с дьяволом, чтобы обмануть бдительность великой машины, властвующей над воображением. А на прощание устроили маленький апокалипсис.

In cauda venenum 11.

Я должен еще раз посмотреть серию, посмотреть в полном одиночестве. Пока перематывается пленка, я лежу на диване со стаканом пива в руке. Пьяный. Мои друзья уехали. «Сага» скончалась. И правильно, пусть она лучше умрет от наших рук, чем продолжит жить в лапах Сегюре. Обычное преступление на почве страстей.

Вальтер готовит себе коктейль, сливая остатки напитков из бутылок, найденных в баре Френелей, и размешивая смесь пальцем. Каким он останется в памяти людей? Опустившимся алкоголиком? Жизнь – это маскарад, и алкоголь, слава Богу, иногда помогает нам сорвать с нее маску. Если искренняя фраза исходит из сердца, то алкоголь обостряет взгляд, и, напиваясь, мы издеваемся над смертью. Вот почему Вальтер снова не просыхает. После второго стакана он становится поэтом, а поэзия облагораживает. Но что будет завтра? Завтра будет новая выпивка, которая даст ему силы пережить ночь. А в один прекрасный день медленно угаснуть. Очень медленно. Безработный из Рубе усвоит этот урок.

Мария, наша маленькая любимая Мария, что стало с тобой? Я верил в твою независимость, в твою чистоту. Ты умела заботиться о родных, не забывая о себе, у тебя были мечты, и твой материнский инстинкт иногда уступал женскому началу, что делало тебя такой сильной. Такой милой. И вот ты вернулась в свое гнездо. Виноватая и уставшая. Вымаливающая взглядом прощение. Господи, до чего же грустная эта сцена! Матильда тебя не пощадила. Впервые ты стесняешься своих морщин и своих сорока пяти лет – сегодня ты выглядишь вдвое старше. Куда подевались все претенденты на твою руку, которые так из-за тебя мучились? Вальтер считает тебя проституткой, с которой даже не хочет сталкиваться на площадке, а Фред презирает тебя за грехи. Жизнь, к которой ты возвратилась, настолько бесцветна, что разочарует даже домохозяйку из Вара. Та, что мечтала, но не смогла последовать за прекрасным незнакомцем, смертельно возненавидит тебя за то, что ты вернулась. Другие будут называть тебя шлюхой. Ты этого не заслужила.

А где же Джонас, пытавшийся убедить всех, что благородный мститель, возможно, не умер? Ответ прост: любой человек в честном бою может открыть для себя, что он трус, и Джонас не исключение. Почему он должен разыгрывать из себя героя? Никто не рождается героем. Для Джонаса настало время признать, что у него одна жизнь и в ней есть место и компромиссам, и трусости. Кто осмелится его упрекнуть? У кого на это хватит бесстыдства? Только не у рыбака из Кемпера. Пусть герои выйдут вперед! И пусть сами отправятся на схватку с Ме-нендесом. Педро Менендес давно поджидает их. Жером здорово повесилился, сочиняя их разговор во время последней встречи. Когда Джонас сообщает Менендесу, что отказывается от борьбы, Педро даже испытывает жалость к своему вечному противнику. Джонас уходит в телохранители к Мордекаю, так как тот посулил ему золотые горы. Так всегда: деньги и героизм плохо ладят друг с другом.