Непарадигматическая лингвистика - Татьяна Николаева

Функциональным отличием енисейских языков по сравнению с индоевропейскими является коммуникативная установка на 2-е

лицо, а не на 1-е. Именно 2-му лицу приписывается высший ранг и первичность. Как и в индоевропейских языках, 3-е лицо формируется в самом конце активного периода развития глагольной системы. А именно: указательное местоимение *bu приобретает значение ’он, она’. Показатели объектов начинают редуплицироваться и сливаться с указательными частицами.

Первичная семантическая оппозиция в енисейских языках – это противопоставление состояния как процесса и состояния как факта. То есть это все та же активность в ее противопоставлении инактивности, о которой пишут Т. Г. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов.

В енисейских языках вокруг партикулы, точнее, Stammlaut’а *-n группируются категории: активность, действие, предельность, кратковременность. Вокруг консонанта *l группируются категории: инактивность, состояние, непредельность, длительность.

Более подробный перечень глагольных значений-форм, по книге Г. Т. Поленовой, это:

показатель -s– – он передавал идею длительности, действия, актуального для говорящего;

– l– передавал действие, длительное, неактуальное для говорящего;

– j – быстрое действие, актуальное для говорящего;

– n– – состояние как факт.

Таким образом, как считает Г. Т. Поленова, «настоящее состояние кетского языка отражает переход от выражения состояния как оппозиции действию через выражения состояния как результата действия к пассиву» [Поленова 2002: 151].

Уже упоминалось, что для енисейских языков существует основное противопоставление губного и дентального, проходящее через всю систему языка. Например, b – неотчуждаемая принадлежность; d – отчуждаемая принадлежность.

Опуская подробное изложение формирований глагольных категорий в енисейских языках, развернутое Г. Т. Поленовой, покажем только эволюцию форманта b. По версии Г. Т. Поленовой, это – классный показатель, восходящий к слову ’ тело, лицо’ (без различия пола) > показатель центростремительной версии > классный показатель женского пола > классный показатель вещей > уточнитель объектной версии [Поленова 2002: 129]. Другим уточнителем версии является показатель q.

Наиболее сложным в лингвистическом плане является то, что Г. Т. Поленова по сути не различает слова знаменательные и слова коммуникативного фонда, что для исследователя индоевропейских языков достаточно привычно. Она считает, что дейктические частицы также имели семантику, связанную с духовной жизнью социума.

Заключая этот эскиз-сравнение обеих книг, можно сказать, что общие выводы требуют еще большого обдумывания. А именно – что эти обе семьи родственны, но одна находится на более ранней ступени развития? Или они отражают разные ступени общей, универсальной языковой эволюции?

Верно ли положение А. П. Дульзона о том, что «индоевропейские языки возникли в результате переделки языка кетского типа» [Дульзон 1969: 138]?

Представленные выше два описания возникновения ранних категориальных элементов глагола считаю нужным дополнить описанием индоевропейского глагола у А. Н. Савченко – в книге, на которую часто ссылаются и которая также была написана именно в тот период, когда доминантой языкознания была морфема (то есть это, проще говоря, 60-е годы ХХ века).

В самом начале главы «Глагол» обращает на себя внимание фраза, которой нет у других исследователей и которая наводит на серьезные размышления. «В области глагола словообразование трудно отделить от формообразования» [Савченко 1974/2003: 261]. И действительно, нормативная наука стремилась строго распределить по полочкам аффиксы, флексии, тематические гласные, инфиксы и т. д., не стремясь в то же время понять их генезис и диахронические связи. А. Н. Савченко пытается это сделать и приводит в качестве примера партикулу *e/o, которая в именах служит словообразовательным средством, в глаголе же – это тематическая гласная, но вместе с тем и грамматический показатель (отличает презент и аорист от перфекта, имеющего нетематическую основу).

Каковы же эти «прилипшие» к основам партикулы?

Презент

1– е лицо ед. числа у нетематических глаголов, по А Н. Савченко, – *-mi.

У тематических глаголов – *ō.

Славянское 1-е лицо восходит к *-om и объясняется как результат присоединения к окончанию «вторичного окончания» *-m.

2– е лицо у нетематических и тематических глаголов – *si.

В славянских языках краткое i давало ь. Но нетематическое окончание было только в виде -si. Его возводят к окончанию ме-дия *-sai.

3– е лицо у глаголов обоих типов было -*ti. (Однако есть формы и без окончания.) Далее А. Н. Савченко, говоря именно об этой форме, сообщает, что окончание состоит из показателя лица t и показателя настоящего времени i [Савченко 1974/2003: 272]. Получается, таким образом, что этот «показатель» не относится к первым двум лицам.

1– е лицо множественного числа реконструируется им как *-mes/mos. Однако в хеттском представлено *-ues/uos. Остается неясным, сопоставляются ли эти окончания с местоименными формам и как эти формы связаны между собой.

2– е лицо имело по всем языкам *-te. Но конечное -s в латинском -tis имеет неясное происхождение.

3– е лицо по всем языкам также единообразно – *nti. Однако если сопоставить его с формами причастия, то встает вопрос все о том же i. Показателем чего оно в 3-м лице является?

Итак, как видно, в книге нет попыток самого простого – объяснения того, почему все это было так, а не иначе? Так, в конце раздела мы узнаем, что у тематических глаголов место ударения было постоянным (на корне или на тематическом гласном), а у нетематических глаголов место ударения менялось [Савченко 1974/2003: 273][96]. Ну, а все-таки – почему?

Аорист

В греческом и индо-иранском аорист имеет особый префикс *e, называемый аугментом, который перетягивает на себя ударение. Но этот аугмент, «как видно по другим языкам, является диалектным новообразованием». Как мы писали выше, в другом разделе, К. Уоткинс предложил гипотезу о том, что этот аористный аугмент идентичен партикуле *e, которую мы имеем в слове э-то. Вопрос в том, перетягивает ли этот элемент на себя ударение или не перетягивает. На самом деле ответ здесь очень затруднен, так как, возможно, это ударение прошло сквозь века, сохранившись и в русском э-то, и своей позиции не меняло?

Ряд глаголов имеет основу аориста с суффиксом *-s-. Этот тип аориста называется сигматическим, а остальные типы – простым. Естественно, что автор книги не сопоставляет это *-s– c окончаниями имени и местоимениями. Между тем само возникновение «сигматического» аориста, то есть хронологически второго показателя аориста в общей истории глагола, расшифровывается далеко не простым образом. Так, например, Ф. Бадер [Бадер 1988] связывает появление сигматического аориста с общей перестройкой индоевропейской глагольной системы. Процесс, по Ф. Бадер, шел так, что презенс перерастал в претерит, а в сигматическом аористе постепенно шла смена флексий: медиальных > полуактивных > активных. Иначе говоря, формы актива являются значительно менее архаичными, чем это принято считать. По мнению Ф. Бадер, «сигматический аорист – это один из претеритов с точечным значением, образуемых с помощью корневого расширителя – обычно только одного лица (*-s, *-u, *-k, *-t)». Итак, с точки зрения Ф. Бадер, «Будучи претеритным образованием, сигматический аорист получает в индоевропейском медиальную флексию, характерную для всех корневых претеритов» [Бадер 1988: 343]. Таким образом, интересующее нас *-s сигматического аориста являет себя каким-то хамелеоном, внедряясь то в медий, то в претерит, то в оба залога. Однако во всех языках, претерпевающих разнообразные глагольные преобразования, этот «суффикс» неизбежным образом принимается.

Окончания всех лиц единственного числа аориста и 3-го лица множественного числа: *-m, *-s, *-t, *-nt отличаются, по А. Н. Савченко, от соответствующих окончаний презента только отсутствием конечного который [Савченко 1974/2003: 279] называется частицей-показателем настоящего времени.

1– е лицо множественного числа аориста, по мнению А. Н. Савченко, имело два варианта: *-mes/-mos; *-me/-mo.

2– е лицо имело окончание *-te.

И здесь небезынтересным можно считать мнение А. Н. Савченко о том, что основы глагола не выражали времени: время выражалось окончаниями, но при этом основы презента выражали длительность действия, а основы аориста – действие как факт, независимо от длительности или законченности. Поэтому, по мнению А. Н. Савченко, понятие «имперфекта» вообще условно: это глагольные формы, в санскрите и греческом образованные от основ презента, но с окончаниями, как в аористе, и с аугментом.

Окончание 3-го лица *4ъ сохранилось только в санскрите (см. выше исследование об этом окончании Шмальштига).