Мой Однолюб. В его сердце другая - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Задираю голову к потолку и плачу.
Если бы эта девочка знала, насколько важны мне её слова.
— Просто мы с мамой всегда не отсвечивали. Она очень добрая, мягкая, самая лучшая, — с обидой в голосе проговаривает. — А папа так меня любил. Он все мне прощал: и двойки, и сигареты, и деньги у него воровала, было дело. И я подумала. Мы столько лет были с мамой вторыми. Будет справедливо, если хотя бы сейчас, хоть в чем-то будем первыми. Понимаете?
Пожимаю плечами.
— Должно быть все справедливо, — со слезами в голосе произносит она. — Все должно быть справедливо.
— Пусть будет так, — с горечью отвечаю.
Мне нужно время, чтобы все осознать и простить отца. Если человек чего-то не понимает, время всегда ему объяснит. С толком и расстановкой. Это лучший учитель и лекарь.
— Тебя домой отвезти? — спрашивает Ваня у Адель.
— Нет. Я поеду к маме в больницу. Она на смене.
— Отвезем.
Рассказ Адель немного прояснил ситуацию и, удивительно, но мне стало легче. Я, словно навигатор, переключаюсь на другую цель. Мне нужно поговорить с мамой. Спросить у нее, знала ли она о том, что папа параллельно присутствовал в жизни Софьи и у них есть дочь?
С сестрой прощаемся холодно. Я внимательно слежу за тем, как она бежит к дверям приемного покоя. В ее походке узнаю отца и снова ловлю себя на мысли, что мне обидно. Я-то похожа на него меньше…
— Сигареты заканчиваются, — проверяет Ваня пачку на панели. — Сейчас до киоска сбегаю. Тебе что-нибудь взять?
— Нет, спасибо.
Оставшись одна, ловлю теплый салонный воздух губами и пытаюсь усмирить отголоски боли в груди. На эмоциях хватаю «Мальборо» и зажигалку, дергаю оставленный Соболевым ключ в замке зажигания и открываю окно.
Я бы никогда не посмела начать курить. Папа это порицал, а я была хорошей девочкой.
Вкус сигареты на языке терпкий и горький. Будто послевкусие от Ваниного поцелуя, только раз в сто острее.
Кашляю, но монотонно курю. Одну затяжку за одной. Назло.
Когда Ваня усаживается рядом, не успеваю избавиться от следов своего первого в жизни преступления.
— Я тебе по жопе дам, королева, — ругается он, выкидывая окурок в окно. — Ты сбрендила?
— Не ругайся, — прошу его расслабленно.
— Тебе еще детей наших рожать, чтоб я больше не видел.
— Не буду, — вздыхаю.
С умиротворением разглядываю его. Большой, сильный и вкусный. Только мой. Однолюб мой. Слово еще такое дурацкое, где только взял его?
Он забил на все: на работу, на свои желания, на секс. Он просто рядом. Стеной стоит на страже моих интересов. Это ценно. Еще и потому, что я ощущаю такую заботу впервые.
— Ты хочешь сына или дочку, Вань? — спрашиваю, пока «Рэнж Ровер» на высокой скорости уносит нас в сторону города.
Соболев довольно улыбается.
— Дочку хочу. Алису Ивановну.
Смеюсь. Счастье берет верх над грустью.
— А я сына. Марка Ивановича.
— Посмотрим, кто кого? — по-мальчишески задирается Ваня.
Впервые за неделю думаю, что очень его хочу. Соскучилась.
Я захватываю его руку, тяну к себе и нежно целую. Перебираю пальчиками сбитые костяшки. Чувство благодарности переполняет. Чувство любви уже переполнено и разливается внутри меня сладким, тягучим шоколадом.
На улице темнеет. Я все больше думаю об отце и предстоящем разговоре с мамой.
— У нее есть велосипед… Ты видел? — спрашиваю с надрывом.
Отчаянно хочется с ним поделиться. Болью и раздражением. Только он меня поймет и не осудит.
— Я тебе тоже куплю, малыш. И ездить научу. Не парься.
— Откуда ты знаешь, что я не умею? — замираю.
— Ты сама говорила. В Турции. Забыла?
Подмигивает мне, возвращая руку на руль.
— Забыла, Вань.
Мысли в голове хаотично скачут с обиды на обиду, как пчелы с цветка на цветок. Я не могу заставить себя успокоиться. Даже применяемые техники «трансерфинга реальности» не помогают, поэтому варюсь в негативе.
Жалуюсь дальше.
— Он ей все прощал, Вань. Сигареты, двойки, воровство…
— Думаю, у Александра было чувство вины, — Соболев откашливается. — Из-за этого.
— Он ей все прощал… А мне нет, — усмехаюсь. — Он ее больше любил…
С ног до головы накрывает. Ревность, скорбь, страх, любовь и ненависть — коктейль отвратительный. Хочется плеваться.
— Не любил… — шепчу.
— Не факт, Тая. Зато ты посмотри, какая ты получилась?
— И какая же?
— Идеальная, — тепло отзывается Ваня.
Морщусь. Вроде комплимент, а в контексте разговора с Адель звучит противно.
— Да уж, — без энтузиазма заключаю. — Нелюбимым приходится быть идеальными. А любимых любят просто так.
Глава 41. Тая
Спустя пять дней
— Привет.
Ваня нарушает привычный полумрак в спальне тем, что щелкает по выключателю, а затем нависает над кроватью.
— Дик звонил, — недовольно выговаривает.
— Тебе?
Мое равнодушие явно Соболеву не нравится. Он тяжело вздыхает и усаживается рядом.
— Зачем ты отказалась от конкурса, Тай?
— Не хочу… Больше не хочу, Вань.
— Бред какой-то. Ты же мечтала занять первое место на области, рассказывала мне, как потом поедешь на «Красу России».
— А ты называл все это «выставками для собак»…
— Я виноват? — светлые брови удивленно приподнимаются.
Тут же смягчаюсь. Понимаю, что перегнула. Собственная боль перечеркивает всё. Отношения, мечты и цели. Но Ваня… Он — это единственное, что позволяет мне держаться.
— Нет, конечно. Ты точно не виноват.
— Давай-ка собирайся, — вздыхает он устало и проходит к шкафу. — Вместе поедем на твою репетицию.
— Я не поеду, — поспешно отвечаю.
— А я тебя не спрашиваю, если ты не заметила. Мужик в доме главный. Сказал поедешь — значит поедешь.
Если Соболев что-то себе втемяшил в голову, то противостоять ему невозможно. Упертый десантник с задатками домашнего тирана.
Злюсь, но поднимаюсь, скидываю ночную рубашку и послушно натягиваю выданные мне носки, трусы, легинсы и толстовку.
— Пойдем, — говорит он тихо, щелкая выключателем.
— Соболев, — шиплю недовольно. — Это ты встал с кровати, одежду натянул и уже красивенький, а мне надо как минимум консилер под глаза нанести и волосы расчесать.
Ваня снова включает свет и пристально смотрит на моё лицо. Цокает, склоняя голову.
— Не подумал. И правда надо, малыш, — со смешком выговаривает.
— Да иди ты, — впервые за несколько дней улыбаюсь.
Быстро собираюсь.
Во Дворце Культуры как обычно много людей. В большом зале Роб встречает меня аплодисментами и вежливо просит подняться на сцену. Многие из участниц приветливо машут и интересуются, как дела, а некоторые — недовольно закатывают глаза.
Я походкой от бедра занимаю свое законное место в центре, и принимаю исходное положение. Ваня, лениво вытащив ладонь
