Мой Однолюб. В его сердце другая - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нижняя губа дрожит, поэтому я ее прикусываю и прячусь в вороте Ваниной рубашки.
Можно ли подготовиться к смерти близкого человека? Конечно, нет. Сколько угодно думай, что жизнь не вечна и все мы приходим в этот мир, чтобы потом уйти. Но когда это случается… как обухом по голове.
Боже, за что нам это все? Прости нас и перестань мучить, умоляю.
Перед сном в кровати снова плачу.
— Ш-ш-ш…
Ваня терпеливо поглаживает по плечу и тяжело вздыхает. В темноте ночи все помехи и преграды отступают, мне больше не надо держать лицо, чтобы улыбаться многочисленным коллегам, профессорам медицины и высокопоставленным пациентам.
Я маленькая девочка, которая навсегда потеряла папу. У меня и при жизни-то его было так мало…
Действительно, парадокс и насмешка судьбы — отец лечил людей, делал сложнейшие нейрохирургические операции, много раз боролся, чтобы «завести мотор».
Папа, как самый лучший доктор, ремонтировал чужие сердца и совсем забыл уделить время своему…
— Мне кажется, он меня не любил, — вздыхаю, утыкаясь подбородком в твердое плечо.
Соболев за эти дни превратился в мою жилетку. А еще он странно тихо себя ведет. Всегда рядом, всегда на подхвате, но будто в себе.
— Тай, ты себя накручиваешь, — уговаривает он. — Хочешь, расскажу, что твой папа сказал, когда я позвонил ему, чтобы попросить твоей руки?
— Ты звонил ему, чтобы попросить такое? — удивляюсь и смотрю в спокойное лицо.
Рука на моем предплечье замирает.
— Конечно. Я же не из пещеры вышел.
Закатываю глаза и усмехаюсь одновременно с остаточным всхлипом.
— И что… папа сказал?
— Устроил мне допрос с пристрастием. Сначала подумал, что ты ждешь ребенка, потом вопросы всякие задавал.
— Какие, например?
— Твой любимый цвет.
Мы оба смеемся и это… ощущается необычно, потому что происходит впервые за несколько дней.
— Видимо, папа специально задавал тебе вопросы полегче, — рассуждаю. — Только дурак не заметит, что я обожаю розовый.
— Твою мать, — Ваня бьет себя по лбу. — А я ответил белый…
Смеюсь, расслабляясь. Шутник!..
— Дурак, — целую колючую щеку и распределяю конечности на стальном теле.
— Все хорошо, малыш, — Ваня жмется ко мне. — Очень жаль, конечно, что вы не поговорили перед тем, как…
— Правда. Жаль…
Снова плачу.
Боль и скорбь отпускают меня не сразу. Сначала, как следует, выматывают. Помимо того, что я пытаюсь осознать смерть близкого человека, фоном вдруг начинаю бояться за остальных.
Поэтому обнимаю Соболева еще сильнее, он терпит, продолжает поглаживать и молчит.
Я… люблю его так смертельно, что мне физически больно представлять, что Вани, может, тоже вот так, как папы, просто в один день не стать. Сердце сжимается в уродливую кляксу.
Снова зажмуриваюсь и представляю маму…
Одну. Совсем одну.
Всё потому, что благодаря постоянной вовлеченности в медицинскую практику у них даже друзей-то толком нет. Сплошь одни коллеги и интерны.
Маме почти сорок. Согласно известному советскому фильму «жизнь только начинается», но сейчас, в темноте осенней ночи, в день похорон отца мне кажется, что это… конец. И мне безумно ее жаль.
— Ты меня раздавишь сейчас, — наконец-то не выдерживает Ваня. — Хватит себя накручивать, Тай.
— Боюсь… — шепчу. — Боюсь, что тебя тоже не станет.
Скулю тихонечко. Страх окутывает. Он такой большой, родной и сильный. Такой… живой. Всегда горячий. Мой.
Влажные губы накрывают мой рот. Ваня целует меня жадно, придерживая подбородок, а затем отклоняется.
— Глупенькая. Я всегда рядом.
Пожимаю плечами.
— Будто в пропасть падаю, Вань…Падаю, падаю, и выбраться не могу.
— Падай, — легко отвечает он. — Я тебя поймаю. Всегда.
В доказательство сильные руки уверено тянут меня на широкую грудь. Укладываюсь на нее, разбрасывая свои волосы вокруг. Целую впадинку в районе ключицы. Это тоже своего рода секс. Только секс для души.
— Со мной никогда и ничего не бойся, малыш, — надтреснутый голос Соболева звучит хрипло.
Прикрываю глаза. Вспышки. Невесомость. Теперь мы оба падаем.
Падаем в пропасть, как единый организм. Одно целое — он и я.
— Ладно. Ты только люби меня, — робко прошу, практически засыпая.
— Буду любить, — твердо отвечает Ваня, обжигая мои мокрые щеки горячим дыханием.
* * *
Спустя три дня
В холле крематория довольно много людей, которых я из-за долгого ожидания условно делю на две части. Одни — явно сотрудники ритуальных служб — хмурые и равнодушные, другие же — родственники с выцветшими от горя лицами.
— Наша очередь, — тянет меня за руку Ваня, поднимаясь.
Все делают вид, что друг друга не замечают. Каждый в своем панцире.
Подойдя к окну, протягиваю документы — паспорт и свидетельство о смерти папы на гербовой бумаге.
— Валеев Александр Степанович, — тихо произношу. — Нам нужно забрать урну с прахом для захоронения.
Грузная сотрудница крематория тут же натягивает очки и, словно ныряет в большой журнал, сверяет данные на мониторе компьютера. Нахмуривается.
— Так… Валеев…
— Нам сказали через три дня, — шепчу.
Ком в горле. Последний шаг остался. И мы все выдохнем, надеюсь.
— Так постойте… Забрали уже Валеева.
— В смысле, забрали? — округляю глаза возмущенно.
Это какая-то шутка? Если да, то крайне неудачная. В этих стенах шутить — грех страшный. Растерянно смотрю на Ваню. Он аккуратно сдвигает меня и заглядывает в окно.
— Извините, фамилия ведь распространённая, может вы что-то напутали? — обращается к ней. — Посмотрите еще раз. Будьте добры!..
— Я еще в своем уме, — злится она, листая журнал.
— Но, как? — снова вступаю в диалог. — Как такое могло произойти, скажите мне? Свидетельство о смерти у меня на руках. Без него вы не имели права выдавать урну. Вы что-то напутали, где мне сейчас искать…
— Значит, получили с документами, — женщина хватает синюю папку со стола. — Вот, пожалуйста, дубликат свидетельства о смерти и копия паспорта. Заявление… Получила дочь. Еще вчера.
Дочь? Что за бред?
Соболев поигрывает желваками на скулах. Тоже раздражается, поэтому я снова вступаю в диалог. Голосом, сбивающимся в истерику, проговариваю:
— Но у папы кроме меня не было детей. Я — единственная дочь и я ничего не получала. Понимаете?
— Девушка, — кричит сотрудница на весь первый этаж. — У нас тут все задокументировано. Ошибок быть не может. У нас серьезная организация с лицензией. Вот, пожалуйста, прах выдан Валеевой Адель Александровне…
— Как? — ахаю. В голове коллапс происходит.
— А адрес там есть? — гремит Соболев у меня над ухом. — Разберемся еще с вашей «серьезной организацией».
— Есть. Вот, пожалуйста, поселок Каменка, улица Трудовая, дома девять.
Глава 39. Тая
Сегодняшний день кажется нескончаемым.
— Думаешь это здесь? — нервно спрашиваю у Вани.
— Адрес совпадает…
Растерянно озираюсь и покрепче сжимаю его руку.
Вокруг нас самая
