Мой Однолюб. В его сердце другая - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я забыла, что значит чего-то бояться, потому что рядом со мной настоящий мужчина. Он всегда встретит, разберется с соседями и после того вечера даже поговорил с Робертом, который теперь общается со мной исключительно уважительно и обращаясь чуть ли не на «вы».
Я ни в чем не нуждаюсь. Конечно, мой будущий муж много работает, и финансово нам сложновато, но базовые потребности закрыты. Иногда мы ужинаем в ресторанах, хотя чаще, конечно, я готовлю дома. Обожаю это делать для него.
Закончив с приготовлениями и успокоившись, убираюсь в спальне, накидываю пальто и застегиваю длинные сапоги.
Ваня встречает меня с укором, посматривает на часы.
— Опоздаем, малыш. Долго возишься. По новой дороге поедем. Там покрытие хуже, но доедем быстрее.
— Ну и подумаешь, что долго, — закатываю глаза, хватаясь за ремень безопасности. — Очень удивлюсь, если мама и папа приедут к твоим родителям вовремя. Скорее всего, снова будет какая-нибудь операция.
— Они уже выехали, Тай. По крайней мере, отец твой звонил, спрашивал, как проще всего добраться. Мне его голос показался странным.
— Он всегда такой. Папа устает сильно. Но я рада, что они все-таки приедут, — с облегчением выдыхаю. — Надеюсь, мама не будет припоминать нам тот день на пляже. Я сгорю со стыда.
Мы сталкиваемся понимающими взглядами, и Ваня размещает свою ладонь на моем плече. Сжимает его через пальто.
— Можем устроить что-нибудь новенькое, — предлагает задиристо.
Снова подмигивает. Настроение у него вроде меняется, поэтому я тоже расслабленно откидываюсь на спинку сидения.
— Ну, нет, ничего новенького, Соболев, — тут же краснею и прикладываю ладони к щекам. — Лучше не стоит и начинать. Мне потом до конца жизни припоминать будут.
Ваня качает головой.
— Думаю, они тебя любят, Тай, — замечает он, спустя пару минут.
— Да, где-то очень глубоко.
— Думаю, любовь вообще разная.
— Это как?
— Примерно, как внешность у людей. Или характер. Все ведь разные. Есть открытые люди, а есть закрытые, скрытные. Им сложно делиться чем-то берущим за душу, но это ведь не значит, что они не чувствуют. Так и с Ингой и Александром…
— Спасибо, Вань. Конечно, я знаю, что они меня любят. По-своему. И я их люблю. Очень.
До дома Соболевых мы и правда добираемся довольно быстро, но папиной машины я на парковке не вижу.
Выбравшись на улицу, дожидаюсь, пока Ваня достанет из багажника три букета. Два — примерно одинаковых, в основном собранных из пионов и гвоздик. А третий — самый большой, состоящий только из белых роз на длинном стебле.
— Красивые, — замечаю довольно. — А это мне?
— Это тебе, — с усмешкой выговаривает Ваня. — Мне все разом не унести. Подожди здесь, я вернусь.
— Хорошо.
Пока жду, рассматриваю свое отражение стекла и поправляю помаду. Когда вижу Соболева, выходящего из ворот, забрасываю сумочку на плечо и тепло улыбаюсь, но тут же нахмуриваюсь.
Ваня выглядит расстроенным. Как никогда. А еще он снял пальто.
— Что-то случилось? — спрашиваю его, пугаясь.
Он смотрит на меня, но тут же отводит взгляд.
— Пойдем, — тихо произносит, закрывая машину.
— Цветы, Вань… — напоминаю.
— Потом.
Приобняв за талию, ведет меня в дом.
На пороге нас встречает Яна Альбертовна, выражение лица которой очень напоминает мимику сына.
— Здравствуйте, — обескураженно произношу.
— Привет, милая, — приобнимает меня Соболева и помогает снять пальто.
Чувствую, что они с Ваней обмениваются многозначительными взглядами, пока я снимаю обувь.
В сердце острой иглой колется тревога. Она растет и пугает.
— А где Богдан Анатольевич? — спрашиваю, пока Ваня ведет меня в гостиную.
— Он уехал.
Голос Яны Альбертовны дрожит. Впервые такое замечаю. В доме пахнет так, словно кто-то передержал мясо в духовке — гарью и чем-то страшным.
Так бывает. В момент чувствуешь, что произошло непоправимое.
— Что-то случилось? — оборачиваюсь резко.
По их глазам все понимаю. Ваня крепче обнимает, я стараюсь выпутаться из его рук, но это не так просто.
— Что? — вскрикиваю.
— Сядь, пожалуйста.
— Да говорите уже, — нервничаю.
В дверях замечаю Соньку. Тоже с жалостливым взглядом.
— По дороге сюда… — откашлявшись, проговаривает Яна Альбертовна. — Твоему папе стало плохо…
— Плохо? — повторяю тихо. — Он… в больнице? — с надеждой спрашиваю.
В светлом лице — только сожаление. Поэтому моя надежда, как легкий карточный домик, рушится.
— Твой папа скончался, милая. Скоропостижная смерть. Сердечный приступ. Прими мои соболезнования.
Глава 38. Тая
Следующие три дня я практически не помню.
Во всяком случае, даже пытаться восстанавливать ход тех печальных событий, я никогда не буду. А если кто-то спросит, что я ела, пила, с кем разговаривала или сколько часов спала — ни за что не отвечу.
Днем я всегда старалась максимально занимать себя делами, которые наваливались как снежный ком.
Документы, справки, МФЦ…
Правда, пыталась совсем не думать. Как только жалость к себе накатывала, с силой зажмуривала глаза. В грудной клетке будто поле выжженное.
А по ночам… по ночам много плакала, конечно.
— Девочка моя, — обнимает меня Яна Альбертовна, когда поминальный обед заканчивается и мы выходим из ресторана. — Как ты?
— Я — хорошо.
Закутавшись в черное пальто, натягиваю на глаза темные очки и слабо улыбаюсь прощающимся с нами коллегам отца. По его воле тело подвергли кремации, поэтому захоронение будет через три дня. Сегодня — только прощание и обед.
Добрых слов было сказано много. Не верится, что папы больше нет.
Морщусь, чтобы не расплакаться. Ваня реагирует молниеносно, притягивает меня к себе и бережно целует в макушку.
— Тая держится, — отвечает он. — Она молодец.
— Я знаю, — отвечает Соболева. — А мама как? Она уехала так стремительно, мы даже не попрощались.
Вздыхаю трудно.
— Мама… — проговариваю. — На нее смотреть страшно. Папа ведь скончался у нее на глазах. Стечение обстоятельств — приступ случился ровно в том месте, где не было связи.
— Да… нелепость какая-то.
— Мама пыталась помочь ему подручными средствами, но без препаратов и терапии не смогла.
— Ужасно.
Яна Альбертовна качает головой, а я продолжаю:
— Осознание того, что они всю жизнь спасали человеческие жизни на операционном столе, а когда случилось несчастье помочь было некому, добило её окончательно. Мама даже с коллегами не разговаривает. Ушла в себя. Со мной тоже… не особо.
Пытаюсь не показать обиду, но мне правда безумно больно. Я думала, что смерть папы как-то сблизит нас, но она предпочитает оплакивать мужа в одиночестве.
— Да, — задумчиво произносит Яна Альбертовна. — Так бывает, дети. В жизни нет никаких гарантий, что врач никогда не заболеет или спасатель не попадет в аварию. Бог для каждого уготовил свой исход.
— Я понимаю, — утвердительно мотаю головой и снова сдерживаюсь. —
