Безродыш. Предземье - Андрей Олегович Рымин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот и посёлка окрестности — здесь можно уже не таиться. Слева старый разлапистый дуб, на котором меня тогда Санос с Патаром нашли, справа заросли пальцелиста стеной, прямо в просвете уже и поляна видна. Ещё дальше ручей наш течёт. Благодать. Лёгкий ветерок обдувает прохладой, шуршит листвой на ветвях кустов и деревьев, мелкота птичья отовсюду льёт трели. Лето — лучшее время года у нас, пусть и короткое самое. Настроение — хочется петь. Замечательный день!
Стой… Послышался будто бы смех приглушённый. Я замер, прислушался. Так и есть — в шелесте ветра прячутся тихие голоса. Сами же люди, кому они принадлежат, похоже, укрылись от чужих взглядов в кустах пальцелиста. Пройти бы по-хорошему мимо, но голоса мне как будто знакомы.
Крадучись, направился к зарослям. Разговор неизвестных затих, но шуршание выдаёт притаившихся за кустами людей. Какая-то у них там возня. Я приблизился к покрытым густой листвой веткам.
— Да не бойся ты.
Ого! Санос! Чего он забыл здесь? Я попятился. Что бы здесь не происходило сейчас, это не моё дело.
— Ой! Сюда нельзя.
Что?! Я опять замер. Весь. Даже сердце. Нет. Сердце как раз зачастило, а вот дышать не могу.
— Можно, дурочка. Смотри, какие они у тебя сочные. Так и тянет поцеловать.
— Ой! Ой! Не надо! Что ты делаешь? Ах…
К чмокающим звукам добавляются частые вздохи. Не могу пошевелиться. Моргнуть не могу.
— Нет! Сани, не надо!
— Да брось, сладкая. Ты уже большая девочка.
— Нет, говорю! Ах… Ну, нельзя же…
Звон в ушах. Это вдребезги разлетелись оковы. Ожил! И не просто ожил — атакующим муфром ломлюсь сквозь кусты. Миг — и я уже внутри. Здесь от веток расчищено место и даже настил травы скошенной вроде лежанки имеется. Но это всё мимо сознания. Перед глазами нет ничего, кроме мускулистой спины обнажённого по пояс подростка и выглядывающей из-за неё фигуры названной сестры.
Санос даже не успел обернуться, как я уже висел на его шее, со всей мочи сжимая зажатые в замок руки. Убью, тварь! Как он смел?! Как он мог?!
— Кит?!
Растрёпанная Вея с пылающими щеками безуспешно старается одновременно одёрнуть задравшийся на бёдра подол и запахнуть верхи сарафана.
— Отпусти его! Что ты делаешь?!
Я всё слышу, но смысл слов до меня не доходит. Все звуки для меня слились в единый рёв ярости, что вырывается из моего рта. Перед глазами кровавая пелена. Убью! Убью! Задушу!
Мир внезапно начинает вращаться. Удар о землю вышибает весь воздух из лёгких. Грубая сила размыкает рывком мои руки и выламывает их. Миг — и я уже лежу мордой в траву, а в спину мне давит что-то твёрдое и тяжёлое.
— Вот гадёныш! Всю шею мне исцарапал! Надо же, сильный какой…
Удивление в голосе Саноса разбавлено ехидным злорадством.
— Пусти его! Ему же больно!
Это Вея уже не мне, Саносу. Её голос дрожит.
— Ага, отпустишь тут его. Смотри, извивается как. Опять кинется.
— Китя! Кит! Ну чего ты устроил? Успокойся. Прошу тебя.
Рухнувшая рядом со мной на колени Вея пытается руками удержать мою дёргающуюся в разные стороны голову. Я рычу.
— Ну, волчонок. Смотри, разошёлся как.
Засунь в задницу своё снисхождение, выблюдок! Его тон не обманет меня.
— Хватит, Китя. Ну, что ты? Всё хорошо. Успокаивайся.
— Он! Он… — вырываются из моего рта первые членораздельные звуки.
— Ты решил, Санос хочет обидеть меня? Дурачок. Нет же. Мы просто… играли.
— Да чего ты сюсюкаешься с ним, как с малым? Ему сколько лет? Всё он понял. Сейчас успокоится, и отпущу. Кит, завязывай. Сам себе сейчас руку сломаешь.
Слова добрые, а вот голос… Издевается, гад. Только Вейке, дурёхе, того не понять.
— Пошёл, ты!
— Не, ну правда. Сейчас руку сломаешь. Отпускай уже. Сани, милый, ну отпусти ты его.
— Ладно. Только дай прежде из кустов вылезти. Исцарапался с ним уже весь тут.
Санос убрал колено с моей спины и рывком поднял меня на ноги. При этом мои выгнутые назад руки едва не вылетели из суставов. Я ойкнул. Боль страшная. Дальше волоком сквозь ветки и листья — и вот мы уже возле кустов на той стороне. Толчок отбрасывает на несколько шагов.
— Всё. Гуляй.
Куда там. Едва получив свободу, разворачиваюсь и немедленно бросаюсь обратно. Кулаком мечу в нос. Санос ждал. Не дотягиваюсь. Зато второй рукой попадаю в живот, прямо в кубики мышц.
Только это мой и последний успех. Старшак охает, но тут же в прыжке хватает меня и валит на землю. Прижал тушей. Раза в два он меня тяжелее — не вывернуться. Запоздало вспоминаю про нож, что висит на боку. Мог пырнуть ведь. Дурак! Упустил момент. Тянусь к ножнам.
— Э нет, дружок. Это не шутки уже.
Санос снова выкручивает мне руку, а другой ловко расстёгивает мой пояс.
— Единый! Ты что творишь, Кит?! Да приди уже в себя!
На Вее лица нет. Сейчас разревётся. И я разревусь. От обиды.
— Побудет пока у меня.
Содранные с моего пояса ножны перевешиваются на пояс Саноса, а я сам снова отлетаю пинком.
— Остынь, малый. Сходи к ручью, охладись.
Для Веи слова. По взгляду вижу, что ждёт не дождётся моего очередного броска. Развлекается, тварь! Унижает на глазах у сестры. Как курёнка паршивого отшвырнул. И ещё с удовольствием отшвырнёт, если кинусь с кулаками по новой.
Похоже, возвращается разум. Пришло понимание, что побить я его не смогу. Старшак больше, сильнее, быстрее. Он специально меня распаляет своим снисходительным тоном. Хотел бы закончить, уже дал бы в нос. Перед Вейкой выпендривается. Красуется, тварь! Смотри, какой добренький я… Детишек не бью…
— Иди, Кит, — умоляюще на меня смотрит Вея. — Дома поговорим. Хватит глупостей.
Глупости?! Это, значит, я тут глупышка? Это я по кустам обжимаюсь с уродами всякими? Зубы стиснул, втянул носом воздух. Нет у меня слов для дурёхи сейчас. Молча отвернулся и, не думая, куда я иду, зашагал прочь. Не хочу её больше видеть.
— Нож отдам, когда извинишься, — кричит Санос в спину.
И тихо для Веи:
— Ну дает, малышня. Ох уж эти детишки.
Детишки?! Затмившая было обиду грусть снова вспенилась вихрями ярости. Ну я тебе покажу, детишек! И малышню покажу! Мужик тоже мне. Да я те три года разницы, что тебя надо мной сейчас держат за два месяца перешагнул. Извиняться? Ага.
