Противостояние - Юлиан Семенов

…Кротов ввел новую свою подругу в раж, приручил, а потом — жах! — и на полтора месяца в тундру: «Любовь к родному краю, дорогая, ничего не поделаешь, терпи и надейся, вернусь, рыбки привезу соленой, а если повезет — постараюсь, может, золотишка тебе к ногам положу, сережки с него сделаешь и колечко…»

Когда вернулся, когда приникла она к нему, когда он увидал ее счастливое лицо, залитое слезами, понял: теперь с ней можно делать все что угодно, она — готова. Раньше-то про нее говорили: «Кремень, а не человек, мужик в юбке». Ничего, переломится. Гретта тоже была вроде Гиммлера, а потом сама в тюрьму ходила: «Отпустите».

Кротов смотрел на счастливое лицо Анны, залитое слезами, гладил по голове, по плечам: увел в комнату, уважил, а потом, затянувшись горькой «казбечиной», вздохнул:

— Рыбки я тебе привез, а вот золотишка без твоей помощи не найти мне. Ты на этой земле одинокая — кто у тебя кроме тетки? — и я один, как перст. Если не нам вместе, кому же? Ты мне к следующему году — торопиться не надо, время от нас не уйдет — карты посмотри в сейфе у ваших изыскателей, а? Смоги их посмотреть, ладно? И расскажи, какие они — на кальке ли, на ватмане; фото с них делать или надо перечерчивать…

Женщина не отвечала — прижималась только, головой о плечо терлась — кошка, одно слово…

Через год он привез сорок три грамма золота. Взвешивали на особых весах. Несколько деталей принесла Петрова, остальное собрал он, Кротов.

А через семь лет он хранил в тайнике у нее в квартире пятьсот двадцать граммов.

Сила.

И тогда-то они вылетели в Ригу, к брату Анны…

…А брат оказался тряпкой. Но Анна работала как надо. А работу надо отмечать, как же иначе. Ночью — само собой, а если придумать что для дня — навек запомнит, бабы показуху любят…

Перед вылетом из Риги надел очки, зашел с нею в ювелирный, вроде б полюбоваться: спросил, что нравится ей; ответила, разглядев все, что было под стеклом: «Вот этот изумруд».

Отсчитал тысячу триста, взял колечко, надел на палец.

Лицо ее в тот миг понравилось Кротову впервые и по-настоящему: закаменело ее лицо, словно бы рубленное по камню, только в глазах слезы…

Кротову уже привезли в управление. За ее домом было поставлено наблюдение. Допрос проводил Костенко — по форме, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний.

«Костенко. — Скажите, пожалуйста, отчего вы, филолог по образованию, не работаете в школе и никогда там не работали, а трудитесь в сфере торговли?

Кротова. — Я не понимаю, зачем меня сюда привезли? Если есть недостача, меня обязаны ознакомить с документами ревизии, которая — во всяком случае официально — не проводилась. А на ваш вопрос отвечаю: вся наша семья занималась ювелирным делом. Покойный муж — человек по натуре ревнивый — поставил условием нашей супружеской жизни, чтобы я работала вместе с ним, была все время рядом. Он был начальником секции, я — заместителем, потом он стал заведующим, я — начальником секции драгоценных камней.

Костенко. — Вас доставили сюда не в качестве обвиняемой, а как свидетеля, это ответ на ваш первый вопрос. С данными ревизии, если в ней возникнет необходимость, вы будете ознакомлены заблаговременно, это ответ на ваш второй вопрос. Удовлетворены?

Кротова. — Да. Спасибо.

Костенко. — От кого пошла ваша семейная традиция? Я имею в виду ваши слова, что вся семья занималась ювелирным делом.

Кротова. — Отец мужа был ювелиром. Дед, которого я не знала, тоже. Кажется, и прадед.

Костенко. — В Смоленске была ювелирная торговля Юркиных. Какое отношение имели к ней ваш муж и его отец?

Кротова. — Юркина — родня по мужниной линии.

Костенко. — Какова судьба Юркиной?

Кротова. — Она уехала за границу в 1921 году.

Костенко. — Одна?

Кротова. — Не знаю. Об этом у нас никогда не говорили.

Костенко. — Куда уехала?

Кротова. — Я же говорю, это была закрытая тема. Я сама узнала об этом в начале шестидесятых годов, когда родственники за границей перестали быть… ну опасными, что ли…

Костенко. — После смерти мужа вы ни с кем не связали свою судьбу?

Кротова. — У меня дети… Дочери пятнадцать, это может ее травмировать… Сын уже взрослый, ему двадцать, он бы меня понял… Но девочка любила отца, вы понимаете, каково ей будет видеть в доме другого мужчину.

Костенко. — Простите за вопрос: у вас есть друг?

Кротова. — Да.

Костенко. — Можете назвать его имя?

Кротова. — Да. Он вдовец, так что я не нанесу ущерба его репутации. Это Розин Лев Павлович.

Костенко. — Чем он занимается?

Кротова. — Военврач в отставке.

Костенко. — Спасибо. Теперь расскажите, пожалуйста, по какому поводу к вам приезжал однополчанин Николая Кротова?

Кротова. — Никакого повода… Расспрашивал, что у меня сохранилось от Коли, я ответила, что не помню, кажется, есть, давно не перебирала письма и альбомы.

Костенко. — Дальше…

Кротова. — Он сказал, что Коля вроде герой, про него документы ищут… Назавтра снова позвонил, пригласил в кафе, добро рассказал про Колю, говорил интересно, потом я почувствовала его интерес ко мне как к женщине. Я дала ему понять, что этого… Ну, словом, я дала ему понять… Тогда он переключился на разговор о моей профессии.

Костенко. — То есть?

Кротова. — Сказал, что к старости, когда вышел в отставку, начал…

Костенко. — Он был в форме?

Кротова. — Да.

Костенко. — Сколько звезд было на погонах?

Кротова. — Две больших. Как у Льва Павловича.

Костенко. — А не четыре маленьких?

Кротова. — Нет, нет. Лев Павлович был военврачом, я знаю, что такое капитан второго ранга…

Костенко. — Сколько лет Льву Павловичу?

Кротова. — А что?

Костенко. — Интересуюсь, когда он вышел в отставку?

Кротова. — Я не помню… Давно уже… Ему шестьдесят восемь…

Костенко. — Простите, что перебил…

Кротова. — О чем же я?

Костенко. — Не вы, а он… Переключился на разговор о вашей профессии, о его отставке, старости, о том, что он начал…

Кротова. — Ну да! Вспомнила! Он сказал, что ездит в Коктебель, собирает там полудрагоценные камни: агат, аметист. Набрал уже много, получил в наследство от покойной жены золото, спрашивал, где можно огранить камни, нельзя ли это сделать у нас — при торге есть мастерская по ремонту ювелирных изделий…

Костенко. — Вы отказали ему?

Кротова. — Нет, отчего же, я обещала помочь…

Костенко. — Дальше…

Кротова. — Когда я почувствовала его интерес ко мне как женщине, все стало плохо. Я дала ему понять, что мне это неприятно. Это был неловкий момент… Но потом снова все было вполне пристойно.

Костенко. — Сколько времени надо ждать записи на ремонт золотых изделий в вашей мастерской?

Кротова. — Да никакой записи. Просто ребята медленно работают, они не на хозрасчете, а на твердом окладе, а я если попрошу — сделают сразу же.

Костенко. — И огранят камень, и оправят в золото?

Кротова. — Конечно.

Костенко. — Это разрешено законом?

Кротова. — Если человек предъявляет паспорт, чего же в этом предосудительного? К нам многие приходят ремонтировать драгоценности, мы у всех требуем паспорт, а там прописка, номер отделения милиции — чего ж больше? Так можно всех заподозрить…

Костенко. — Это — упаси бог, это не надо. А вы документ капитана не посмотрели?

Кротова. — Это неудобно… Если бы он сдал товар в мастерскую, я бы, конечно, проверила документы — даже у однополчанина покойного родственника…

Костенко. — В магазин вы с ним вместе заходили?

Кротова. — Да. Он проводил меня на работу, посмотрел наши изделия…

Костенко. — Те, которые на витрине? Или вы показали ему некоторые вещи, не пошедшие еще на прилавок?

Кротова. — Вы что, следите за мной?

Костенко. — Нет. Я просто смотрю на вас. И вижу, что вы волнуетесь. А волнуется тот человек, который чего-то недоговаривает. Я хочу понять, что вы скрываете?

Кротова. — Ах, ничего я не скрываю! Я работаю в торговле тридцать лет, прекрасно знаю тех людей из ОБХСС, которые курируют нашу ветвь, у меня никогда не было трений с вашей организацией.