Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Зараза… — проронил Курт, уже видя неминуемое пленение своего короля; сдаться не позволяли только лишь остатки гордости и азарта.

— В бегах она была несколько месяцев, в течение коих узнала о том, что последняя финансовая операция ее мужа втянула его в историю с некими темными личностями. Шах. Сдавайся.

— Подавишься.

— Это грубо, mon ami, весьма грубо. И что за бессмысленное упрямство.

— Не отвлекайся.

— Comme tu veux[74]… Адельхайда, завершая свое расследование, вышла на небольшой и довольно молодой клан стригов (всего четверо желторотых дурней), который в те дни как раз разрабатывал и я.

— А, — проронил Курт, обреченно следя за тем, как его король жалко жмется к краю доски. — Так вот почему имперская разведка знает о твоем существовании.

— Имперская разведка и даже Император лично — не знают. К чему правителю отягощать свой и без того полный забот ум столь приземленными вопросами. О моем существовании узнала Адельхайда, и узнала, как я сказал, случайно, посему во избежание утечки этой информации ее взяли на службу в Конгрегацию. Разумеется, ее можно было бы и убрать, однако вышестоящие разумно рассудили, что подобными агентами не разбрасываются, и, когда дело было раскрыто и закончено, прислали к ней человека, который должен был соблазнить ее службой на благо веры и государства. Шах. Сдавайся, Гессе.

— Продолжай.

— Упрямец… Но посланного ждало в некотором роде разочарование. Он приготовился уговаривать и даже, быть может, запугивать, составил задушевную речь, однако Адельхайда согласилась с первых же слов. Je suis d'avis[75], что ей попросту было скучно жить. Не так уж много развлечений в жизни женщины.

— А кроме того, наверняка хотелось отомстить за смерть мужа — уже не только тем, кто сделал это непосредственно, но и прочим, таким же.

— Полагаю, и это имеет место, — согласился фон Вегерхоф, помедлив. — Об этом она особенно пространно говорить не любит. Но когда видишь Адельхайду за работой, понимаешь, что она — человек на своем месте, занимается своим делом, занимается им с душой и полной отдачей. Шах.

— Кстати, — заметил Курт, заграждая короля последним скороходом, приберегаемым на безвыходный случай, — об отдаче. «Александер», «Адельхайда»… Давно работаете вместе?

— Как это вульгарно, — покривил губы стриг. — Ничего иного тебе в голову прийти и не могло. Вообще говоря, между порядочными людьми не принято обсуждать подобные вещи, касаемые женщины.

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно, mon vulgaire ami[76], — отмахнулся фон Вегерхоф со вздохом. — Не скажу, что меня подобное развитие событий совершенно не интересовало бы, однако белокурые вечные мальчики не в ее вкусе. И, по ее мнению, это мешает совместной работе. Причин было высказано еще немало, хотя я полагаю, что в ней говорит скорее неприятие физиологическое, но — с подобным ко мне отношением я уже свыкся, главное, чтобы это не мешало делу. Мат.

— Вижу, — отозвался он кисло, и стриг улыбнулся:

— Брось, Гессе, я играю больше полувека; исход был предрешен. Revanche?

Курт скептически обозрел доску; треть фигур фон Вегерхофа так и стояла на его половине, ни разу не двинувшись с места.

— Qui a peur des feuilles ne va point au bois[77], — подбодрил тот, глядя насмешливо и снисходительно, и Курт вздохнул:

— Расставляй… Ну, допустим; но как она попала в имперскую разведку? За какие заслуги?

— Это отдельная история, — пожал плечами стриг. — Не знаю, известно ли тебе или догадывался ли ты об этом, но — среди приближенных к императорской особе есть люди, искренне почитающие Конгрегацию, а также те, кто в оной состоит; à vrai dire[78], не обо всех из них Императору известно…

— Говоря проще, мы приставили своих людей шпионить за ним, — подытожил Курт, и фон вегерхоф бросил на него взгляд, полный осуждения.

— Fi. Как ты несносно циничен. Присматривать, Гессе. Дабы не отвратился, не соблазнился, не прельстился. Исключительно из заботы о духовном здравии и — должном состоянии державы, вверенной правителю Господом… Словом, человек, занимавшийся ее вербовкой, как раз и имел связи при дворе. А уже там Императору отрекомендовали Адельхайду как личность, которая имеет несомненную ценность для государства и на которую можно положиться. Разумеется, о том, что она уже состоит на службе в Конгрегации, упоминать не стали…

— Да, я понял. Дабы не отягощать и без того обремененный заботами императорский ум.

— Быстро схватываешь, — одобрил стриг и кивнул на выставленные фигуры: — Твой ход… Император рассудил здраво: женщина умная, сметливая, умеет принимать решения в сложных ситуациях; при словах «политико-экономические корреляции» не спрашивает, с каким хлебом это подают, тем для разговора, которых она не может поддержать, попросту не существует. К тому же, при виде направленного на нее меча не падает в обморок, что делает ее агентом просто уникальным — учитывая, что всего вышеупомянутого от женщины никто не ожидает. Женщина-агент такого уровня в высшем обществе явление невероятное, а потому — крайне полезное.

— Теперь, — продолжил Курт, — у нас есть резидент среди императорских агентов, что позволяет нам отслеживать, что происходит в их среде, а кроме того, хорошего агента приобрели и мы сами… или в Конгрегации она нечто большее, чем просто агент? Знака, как я понимаю, у нее нет.

— Если твой вопрос означал «носит ли она его на шее» — нет. Таким, как я или она, носить его постоянно опасно; я, к примеру, свой надеваю в особых случаях. Ее Знак лежит запертым в шкатулке… или в шкафу, или под подушкой… понятия не имею, где; не мое дело. Печати, разумеется, нет; у нее есть номер. При необходимости — крайней необходимости — этого довольно.

— Иными словами, она, как и ты, агент особо уполномоченный.

— Нет, — усмехнулся фон Вегерхоф. — Она — как ты. Следователь. Первого ранга. Но — особо уполномоченный.

— Девка-следователь… — фыркнул Курт, стукнув конем по доске с неожиданным для самого себя раздражением. — После стрига с Сигнумом я уже ничему не удивляюсь.

— Ксенофоб, — приговорил фон Вегерхоф с улыбкой. — Что именно тебя раздражает — то, что она стоит выше тебя по рангу, или все же что-то другое?

— С подозрением отношусь ко всякого рода вдовам-графиням, особенно слишком умным.

— Стало быть, «что-то другое».

— Александер, слушай…

— Нет, послушай ты, — мягко оборвал тот. — Твои неприятности в прошлом — je demande pardon, твои проблемы. Мало ли было подобного у меня; уж наверняка побольше твоего, согласись. Однако что будет, если впредь я стану скалить зубы на всякого, кто чем-то напоминает мне моих прошлых недругов? Адельхайда, замечу, могла бы с подобным же неприятием относиться к Конгрегации, ибо именно ее представитель едва не отправил ее на костер когда-то; но ведь ей хватает ума не впадать в крайности. Нам работать вместе, Гессе, помни об этом. Адельхайда — отменный специалист. Это — имеет значимость, все прочее — нет. Можешь ее не любить, сколько душе угодно, но ты должен ей доверять, прислушиваться к ее мнению, как это было бы с любым другим сослуживцем ее ранга и ее опыта; и — прикрыть спину, случись что. Не пойми превратно, сейчас в этом вопросе я скорее доверился бы ей, чем тебе.

— Merci, — покривился Курт; стриг вздохнул:

— Попросту ее, Гессе, я знаю. Возможно, завершив это дело, я так же смогу сказать и о тебе — если выживешь.

— Да ты просто ангел-утешитель, — заметил он недовольно. — Вот уже второй раз за последние двое суток ты пытаешься подбодрить меня, внушив уверенность и оптимизм, упоминая о моей скорой встрече с Господом.

— Бодрости поменьше, — потребовал фон Вегерхоф непререкаемо. — И уверенность убавь. Оптимизм лучше вообще jusqu'à un certain temps[79] выбросить — потом найдешь себе новый. Если выживешь… Так я загоню тебя в угол ходов через пять. Переходи.

Курт посмотрел на своего коня, скакнувшего наперерез башне противника, и неуверенно проговорил, пытаясь прикинуть, где стриг увидел потенциальный шах:

— В самом деле?.. Ну, все равно; нет, правила запрещают.

— Брось это, — поморщился фон Вегерхоф. — Что ты хочешь, в конце концов? Честно и с шиком продуть мне или чему-то научиться?.. Переходи.

Убрав коня на прежнее место, он примолк, пытаясь увидеть логику в другом ходе и не видя ее, и стриг неопределенно повел ладонью над доской.

— В любом деле не следует недооценивать пешек, — посоветовал он. — Сейчас ты можешь создать довольно выигрышную позицию; увидишь ее и сумеешь развить — мне придется несладко. Я не тороплю; думай.

— Играет она тоже лучше меня? — проворчал Курт, тупо глядя в доску, и стриг уточнил:

— Играет она неплохо. Но у меня давно не было соперников лучше самого себя. А чем еще было убивать время? — пожал плечами фон Вегерхоф, когда он покривился в усмешке. — Составление упомянутого учебника — процесс долгий и не только от меня зависящий, к тому же, начатый не так давно; хорошие книги встречались редко, да и плохие были перечтены все, что попадались… Долгая жизнь — скука смертная, Гессе.