Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева

Ночью я замерзаю и чувствую, как Ника заботливо накрывает меня одеялом. Хочется возразить, но под одеялом так тепло. И она — рядом и далеко одновременно. Поэтому поворачиваюсь на бок и сплю до утра.

Наверное, я проснулся от её взгляда. Лицо её близко-близко. Глаза её светятся мягко и сонно. Ресницы такие пушистые и густые, что хочется потрогать, чтобы убедиться в их натуральности. Да кому я лгу?.. Просто хочется прикоснуться. Ощутить тепло её кожи. Притронуться к губам. И не только пальцами.

Она первой протягивает руку и делает то, о чём я только что мечтал: касается моей небритой щеки. Гладит кожу.

— Ника, лучше не надо, — накрываю её ладонь своей, хочу остановить, а сам уже целую мягкую ямочку, туда, где кожа наиболее чувствительна.

— Иди ко мне, — протягивает она вторую руку, и у меня отключаются тормоза.

Я целую её наконец-то. Сминаю эти губы, погружаясь в вихрь невероятной силы. Вжимаюсь в её тело — такое податливое и горячее — и не могу оторваться ни на миг. Я уже давно твердокаменный, как гранитная стела. Ещё со вчера. Или раньше. Или всегда, когда она рядом. Боже, только бы не натворить бед. Не напугать её.

Но Ника и не собирается отстраняться. Её руки — смелые и нетерпеливые — стягивают меня футболку, опускаются ниже и, пробравшись через штаны и бельё, сжимают мои ягодицы. Кажется, я сейчас кончу не начиная.

Она стонет, и голос её подстёгивает, будоражит, заводит, хотя куда уж сильнее. Раздеваю её и жадно обхватываю грудки-мячики руками. Как я об этом мечтал. Прокладываю дорожку поцелуев по шее и глажу, ласкаю соски. Она выгибается сладко, трётся бёдрами о восставшую плоть. Я запускаю руку в её трусики. Горячая. Влажная.

Нежная. Моя.

Пальцы мои движутся, как заведённые. Вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор, пока она не напрягается, как шёлковая нить — такая прочная и такая скользяще-нежная, и не начинает дрожать, не в силах сдержать волны оргазма, что накрывают её и укачивают, несут за собой на самом высоком гребне.

Упоительные стоны. Как музыка. Как страстная песнь, которую она поёт для меня. И, чёрт побери, я больше не собираюсь делить это откровение ни с кем!

Стягиваю с Ники трусики, обнажаюсь сам. Больше нет сил терпеть, да и не нужно. Она обхватывает меня ногами и притягивает к себе. Целует в губы и раскрывается так доверительно и откровенно, что иду на её зов, чтобы раствориться в ней без остатка.

Это как качели, несущие на сумасшедшую высоту и бросающие вниз. Это как залезть на небоскрёб без страховки, чтобы ощутить эйфорию и головокружение. Кинуться в пропасть и, не долетев до дна, быть спасённым мощной струёй, что бьёт из-под земли и выносит тебя наружу, к свету и солнцу.

— Дима, — шепчут её губы, а вздох превращается в долгий стон. Она движется вместе со мной, всё быстрее и быстрее, пока не сдаётся, получив мощную разрядку. И я окончательно теряю голову, вторя её стонам, идя за нею вслед, достигая пика, за которым — невероятная сладкая мука и слабость.

Я наваливаюсь на неё всем телом, придавливаю всем весом и хочу быть ещё ближе, ещё глубже, хоть это и невозможно. Последним усилием воли переворачиваюсь на спину, увлекая Нику за собой. Она лежит на мне, и я снова целую её в губы затяжным, как прыжок с парашютом, поцелуем.

Её волосы, как ширма, укрывают нас, отрезая от всего мира. Её дыхание. Её глаза — блестящие и влажные.

— Всё хорошо? — шепчу и глажу по горячим щекам.

— Всё замечательно, — шепчет она в ответ и пристраивает голову на моём плече. И от этой простой доверительности хочется сделать что-нибудь безумное. Купить вагон цветов. Осыпать её лепестками роз с головы до ног. Налить полную ванную шампанского и искупать, наблюдая, как пузырьки ласкают её кожу…

Звонок в дверь разрушает ещё не оформившиеся мечты. Ника напрягается. У неё — большие испуганные глаза. Вздыхаю тяжело. Это только свои — никто другой не пройдёт кордон бдительного консьержа.

— Пора в реальность, — улыбаюсь ободряюще и осторожно поворачиваюсь, бережно укладывая её на смятые простыни. — Ты полежи, я быстро, — вскакиваю, натягивая футболку и штаны. Но Ника тоже одевается и судорожно начинает продирать спутанные волосы.

Я бы сказал ей, что это бесполезно: зацелованные вспухшие губы и нежная кожа, оцарапанная моей щетиной, выдают её с головой, но молчу, не желая расстраивать.

Открываю дверь с твёрдым намерением послать в преисподнюю любого, кто так настойчиво жмёт на звонок. Но у чёрта, что стоит на пороге моей квартиры, свои собственные планы.

— Нельзя заставлять меня ждать так долго! — заявляет моя драгоценная бабушка и решительно входит, подвинув меня плечом. — На! — протягивает увесистый пакет.

— Что это? — принимаю подачу, как крутящийся мяч.

— Курица, бестолочь! Нике нужен куриный супчик, чтобы поправиться!

49. Ника

Достаточно одного взгляда, чтобы понять, чем мы только что занимались. Драконище такой взлохмаченный и забавный. А ещё сексуальный. Страшусь даже подумать, как выгляжу я. Специально не стала смотреть в зеркало, чтобы не расстраиваться.

Бабушка Ася вовсю орудует на кухне, пока мы растерянно мечемся рядом, предлагая помощь, но она только грозно отмахивается ножом и оценивающе сверлит нас по очереди глазами.

— Не думала, что скажу это тебе, Дима, — цедит она слова, чопорно сжимая губы, как старая девственница — ноги, — но ты безответственный, да! Ладно, Илья бы такое вытворил! От тебя не ожидала, честно. Мало того, что ты всех шокировал, так ещё и лишил Нику надлежащего ухода. Любая болезнь — это угроза ребёнку. Какие вы всё же эгоисты, мужчины!

Она гневно сверкает глазами, ловко разделывая курицу. Судя по всему, сплетни распространяются, как пожар. Интересно, кто ей донёс горячие подробности вчерашнего вечера?

Я хочу возразить, сказать, что никакого ребёнка нет, но Дима обнимает меня сзади и кладёт руки на живот. Уверенным таким собственническим жестом, словно закрывая и защищая от всего мира этого мифического малыша. И вот это лишает меня и сил, и дара речи. Остаётся только стоять, млеть и хлопать глазами. Боже, куда мы катимся? И куда заведёт это наглое враньё? Мне даже жаль родных.

— Ба, у меня всё под контролем, не волнуйся. И с Никой всё в порядке.

— Ты должен был вернуть её домой! — не собирается сдаваться бабуля. — И если думаешь, что умыкнул девочку, то ошибаешься!

Я любуюсь ею. Небольшого роста, стильная, породистая. Аккуратная причёска каре, голубые глаза. Бабулю не портят даже крупный нос и морщины. Она в брючном костюме мятного цвета, который невероятно ей идёт. Драконовы внешне явно не в неё. Почти ничего общего. Видимо, им достались родовые черты деда. Но энергия и целеустремлённость, а также великолепная хватка — это наследственное.

— У меня два сына, Ника, и три внука. Никогда, слышишь, никогда не позволяй мужчинам садиться себе на голову, иначе они будут нагло пользоваться твоей добротой.

Она телепатирует, словно читает мои мысли, и нечаянно бьёт по больному. По незажившей ране. Хуже всего, Драконище чувствует, как я непроизвольно вздрагиваю.

Слишком много лжи и недосказанности. Тайн и неизвестного. Кажется, я увязаю в том, чему не готова абсолютно. И непривычно нежный Драконище только сбивает меня, вводит в какие-то нереально сумасшедшие мечты.

Пока бабуля варит суп, мы по очереди принимаем душ. В коридоре Дима ворует жадный поцелуй, и я снова ловлю себя на мысли, что попала в историю, где нет мне места. В сказку, которая очень скоро закончится, а поэтому нужно исчезнуть, пока снова не засосало, не закрутило, пока есть ещё возможность удрать и избежать очередной боли.

Меня шатает от слабости. Снова поднимается температура. Пью лекарства. Дима укладывает меня в кровать. Хмурит брови, глядя на столбик термометра. Невыносимо сжимается сердце. Я его совсем не знаю. От жёсткого властного Драконища здесь, на вершине мира, остаётся разве что небольшой хвостик, который виден лишь тем, кто знает, что он существует.