Возвращение - Владимир Шатов

 - А курочка?

 - Просто еда…

 Шелехов наслушавшись нахваливаний вкусовых качеств индейки, ткнул в неё вилкой надеясь оторвать косок грудки.

 - Не тычьте вилкой в еврейское счастье, – посоветовал Рохлин, - лучше ломайте его руками.

 - У вас это получается лучше! – загоготал солидный гость с характерными чертами лица.

 - И поломаю! – с угрозой в голосе сказал Григорий и демонстративно отломал ногу птицы.

 Вскоре Юлия и Григорий собрались уходить. Ахматова вышла их проводить. Коновалова желая сделать хозяйке приятное и загладить неловкость, указала рукой на потолок комнаты, где по штукатурке вились какие-то незатейливые лепные узоры:

 - Вот это настоящая петербургская квартира.

 - Да, - задумчиво согласилась Анна Андреевна, - ведь когда-то здесь жили петербургские извозчики.

 Однако такие эпизоды в их совместной жизни случались всё реже и реже.

 - Пошли они все к чёрту!  – ответил Григорий, когда жена попробовала агитировать его пойти на очередную вечеринку.

 - Ну как ты можешь так говорить?

 Шелехову было комфортнее общаться с безногим ветераном Иваном Митенковым, живущим в бывшей дворницкой их дома, чем с новыми друзьями жены.

 - Немецкие противотанковые представляли собой круглые железные банки. – Выпив двести грамм, бывший сапёр, учил бывшего пехотинца. - После разминирования их половинки деревенские жители использовали как крышки для чугунов.

 - Голь на выдумки хитра. – Вставил хозяйственный Григорий.

 - Наши мины имели деревянный корпус, поэтому обнаруживались они не миноискателем, а обыкновенным щупом, палкой с железной проволокой на конце.

 Противопехотные мины в виде деревянного пенала весили легче восьмикилограммовых противотанковых в прямоугольной деревянной коробке. Именно советскую противотанковую мину «нащупал» после Победы Иван. Поставив предохранитель в нерабочее положение, он пытался вывернуть по очереди каждый из четырёх взрывателей.

 - Они не поддавались, - вдохновенно рассказывал он, - так как дерево разбухло от сырости.

 Григорий уже не раз слышал эту историю и знал её наизусть.

 - Капитан минёров, увидев заминку, приказал мне отойти метров на пять, а сам ткнул щупом в мину. Раздался взрыв. От капитана ничего не осталось.

 - Не повезло…

 В этом месте повествования Ванька всегда замолкал, очевидно, переживал до сих пор. Ведь под Митенковым сдетонировал тол и ему оторвало обе ноги.

 - Как бритвой срезало!.. Представляешь? – живо интересовался он и рубанул рукой по воздуху.

 - Видел подобное…

 - В ленинградском госпитале подлечили меня и выперли на улицу. – Заканчивал свою печальную историю инвалид.

 - Зато жив! 

 Митенков соорудил ящик на четырёх подшипниках и занимался сбором милостыни, подставив для этого рваную морскую фуражку. Сердобольные прохожие быстро наполняли её рублями и трёшками.

 - Хватит на сегодня работать! – командовал он себе и катил в магазин.

 Отоварившись, Ванька напивался и с грохотом, гиканьем и свистом врезался в толпу, поворачиваясь на ходу то спиной, то боком вперёд. Происходило это действо на углу Невского проспекта и улицы Желябова, у старой аптеки.

 - Тоскливо мне и стыдно. – Кричал Иван и рвал на груди гимнастёрку.

 Григорий, зашедший случайно в аптеку услышал, как провизорша, красивая и молодая женщина, вызывала милицию, чтобы та убрала смутьяна.

 - Неужели Вам не дано понять, – не выдержал седовласый ветеран, - што Ваня положил свою молодую жизнь за то чтобы Вы не сгорели в гетто?

 - Почему это я должна была туда попасть?

 - Только потому, што Иван не пожалел своих ног, а те, кто был с ним, своих голов - вы зараз живёте! – с ожесточением сказал Шелехов. 

 Удивлённая женщина медленно положила телефонную трубку и долго смотрела в спину Григория, который привязав к тележке заснувшего инвалида верёвку, тянул её словно мальчик зимние санки.

Глава 18

Когда Дмитрия Ильича Сафонова спрашивали, что заставило его напряжённо учиться, и в итоге стать лётчиком-космонавтом СССР, он отвечал коротко: «Крахмал».

 Его мать Авдотья Яковлевна после смерти мужа приноровилась тереть картофель. Вместе с малолетней дочерью и с сыном Митей она открыла целое производство на дому. Крахмал поначалу продавали в Дмитровске, чтобы купить лапти и керосин. Затем мать начала возить его продавать в Харьков.

 - Мы такого отродясь не видывали. – Делилась она с детьми городскими впечатлениями. – Красота неимоверная!

 Пока Авдотья за неделю продавала 400 стаканов, Митя ещё 200 стаканов натирал и намывал к её возвращению. Из Харькова мать привозила на радость детям белые булочки и вафли.

 - Учись Митька! – говорила она младшему сыну, - тогда будешь жить в достатке…

 - Из колхоза меня всё равно не отпустят!

 - А ты учись.

 Школу-семилетку Митя Сафонов закончил на одни пятёрки. Сгоряча бросил учёбу – пошёл работать прицепщиком плуга на тракторе. Эта работа требовала сноровки и физической силы. На повороте, при въезде в лощинку, прицепщик крутил «баранку» руля, чтобы плуги поднимались или опускались.

 - Стойки на плугах чугунные, - поучали его бывалые трактористы, -причём самого низкого качества.

 - И что будет?

 - Если не рассчитал и опустил глубоко плуги – чугунные стойки ломаются словно спички...

 - Ты смотри!

 - Работа у тракториста хуже, чем у раба. – Сказал вечно кашляющий бригадир.

 Во время обеденного перерыва, когда уже опытный прицепщик сидел на завалинке и потягивал цигарку, пришла Наталья, дочь учителя Панина.

 - Чего ты, Митя, не хочешь учиться дальше? – спросила она.

 - А кто ж работать будет? - рассудительно ответил пацанёнок.

 - Век думаешь «баранку» крутить?

 - А всё лучше, - отбрил Митя, - чем языком молоть…

 - Лучше выучиться и стать человеком! - веско сказала девушка.

 По крестьянским понятиям считалось, что выучиться надо затем, чтобы не работать. Труд признавался только один – физический. Работа того же учителя или бригадира, раздающего наряды на работу – это не труд.

 - А может она и права! – подумал Митя и выбросил окурок.

 … Осенью 1947 года семнадцатилетний Дмитрий Сафонов уехал учиться в Задонский сельхозтехникум. Для пропитания в Задонске мать загодя заготовила ему картофельные сухари. Они вместе натёрли картошку, затем полученную массу смыли водой для получения крахмала. Перетёртый и высушенный картофельный жмых Авдотья смешала с гущей на муке и выпекла картофельный хлеб, который резала на куски и сушила в печи на сухари.

 - Пресный! – пожаловался Митя, попробовал полученный деликатес.

 - Зато хранится долго…

 Сухарь получался «на славу» - раскисал в чашке с водой за полтора часа. Дмитрий забрал с собой в мешке зараз килограмм сорок таких сухарей.

 - Чтобы хватило до следующих каникул. – Сказала мать, упаковывая припасы.

 - Мне их на всю учёбу хватит! – недовольно буркнул сын.

 Митя ошибся, он съел их за три месяца, потому что есть хотелось всегда. Стипендия составляла 14 рублей. Каждый месяц рубль вычитали на заём государству плюс комсомольские и профсоюзные взносы. 2 рубля 20 копеек – плата за проживание в общежитие. Шесть рублей уходило «на харчи» по талонам в техникумовской столовой, но без хлеба.

 - На остаток можно жить как буржуи… - шутили студенты.

 - Если сравнивать с голодающими неграми развивающихся стран, то да!

 Хлеб, двухкилограммовую буханку стоимостью 19 копеек, покупал каждый себе и старался «растянуть» её на несколько дней к ежедневным завтракам, обедам, ужинам. 

 - Главное в еде - регулярность! – часто говорил толстый заведующий столовой, крепко воровавший из студенческого котла.

 Завтрак состоял из столовой ложки манной каши, с каплей подсолнечного масла в центре. Обед: щи из кислой капусты, которую в техникуме заготавливали сами учащиеся в больших деревянных бочках; отварка из чечевицы. Ужин: ложка гречневой каши или картошки.

 - С голода умереть не дадут!

 - Но и толстыми не будем…

 Для студенческого общежития использовались бывшие монастырские кельи на 12 человек каждая. Посреди комнаты-кельи стоял стол, по бокам – кровати. Чадящая грубка помещалась в углу при входе.

 - Топим её углём. – Ввели Митю в курс дела сторожили.

 - Хватает?

 - За глаза!

 Было даже жарко. Электрического света в Задонске не было. Но в техникуме имелась своя дизельная электростанция и до полуночи «лампочки Ильича» горели. С 12-ти и до 2-х часов ночи зажигали две 12-ти линейные керосиновые лампы – доучивать уроки.

 - Единственная беда, - жаловался он товарищам, - есть хочется постоянно.

 - А нам, думаешь не хочется?

 - Может, заточит хлеба…