Кавказская слава - Владимир Соболь

Пару раз и он прикладывался, стрелял, быстро заряжал и целился снова. Он не знал, попал ли, в кого метился, не попал, потому что приступали чеченцы быстро, а отходили еще быстрее, унося с собой задетых пулями соплеменников. Их вопли, визг, гиканье оглушали больше, чем даже совместный залп двух орудий отряда. Никаких слов он не мог разобрать в этом крике, ничего даже похожего на «Аль-ля иллаха иль-ла аллах» — клич, с которым торопились наверх удалые всадники Чапан-оглу под Рущуком.

— Пока солдаты держатся, пока перестреливаются, ничего страшного и не будет. Они нас, мы их, тут и вреда особенного никому не предвидится. Но если только какая цепь разорвется, беда!

Это понимал Атарщиков, это понимали офицеры егерские, мушкетерские, артиллерийские, это понимал каждый солдат, что шагал сейчас в высокой траве, под палящим нещадно солнцем. Понимал это даже Новицкий и не жалел уже, что поддался уговорам Семена, повесил на пояс огромный чеченский кинжал размером с небольшой меч римского легионера. Теперь же, дойди дело до рукопашной, у него под рукой были не только два пистолета в ольстрах. Два выстрела, отделявшие его от смерти или же плена, что мог оказаться еще хуже смерти.

Но они добрались все-таки до реки, потеряв по дороге еще десяток человек ранеными. Один из них, пробитый двумя пулями в грудь, молчал, когда его грузили в повозку, но, только застучали колеса, начали прыгать по кочкам, очнулся и закричал; кричал долго, надсадно, сперва громко, потом все тише и тише; после вдруг замолчал. Один казак подъехал и прикрыл умершему лицо.

Когда передовые добрались уже до берега, вдруг рявкнула артиллерия Грозной. Полдесятка гранат перелетели отряд, запрыгали в траве; два фитиля погасли, а три заряда рванули, изрядно напугав чеченцев. Пешие стали, а конные и так держались на изрядной дистанции. Среди них Новицкий успел заметить наездника в белой бурке, видимо одного из тех, что осаждали их вчера на пути из Червленной.

— Абдул-бек, — согласился с ним проводник. — Кажется, его конь. Тогда где же Нур-Магомет? Что-то не поделили белады?

Через реку они переправлялись сравнительно долго, но без опасений. Пушки крепости держали неприятеля дальше ружейного выстрела.

В лагере Сергей тотчас же ушел в палатку и, только лишь сняв кинжал, рухнул на койку в одежде и сапогах. Надеялся уснуть, но, закрывая глаза, видел перед собой толпы оборванных хищных людей, наставлявших на него ружья, кинжалы, шашки. То ли несколько мирных лет так его размягчили, недоумевал он, то ли опыт двух войн не сумел подготовить полностью к войне в Кавказских горах.

Вечером Атарщиков заглянул в палатку к Новицкому.

— Ты просил предупредить, Сергей Александрович. Люди приехали с того берега. Пойдешь со мной? Мне передавать надо, тебе послушать полезно.

Сергей подхватился и через полминуты был у выхода. В темноте видны были лишь костры форштадта, факелы на валу у пушек, факелы у ворот да крупные звезды, гроздьями повисшие над головой.

Двое приехавших оставили у ворот коней, ружья, шашки и под солдатским конвоем прошли к землянке командующего. Туда же спустились и Семен с Новицким. Ермолов и Вельяминов уже ждали лазутчиков за столом. Увидев Сергея, начальник штаба дернулся недовольно, но командующий показал ему знаком, что этот штатский может остаться.

Когда один из горцев заговорил, Новицкий подумал, что никогда не сумеет выучить это наречие. Столько звуков, которые совершенно невозможны для русского человека, другой ритм, иная мелодия речи. По и другого выхода, кроме как ломать свой язык, насиловать слух и память, он тоже не видел.

Атарщиков же слушал приехавшего спокойно, не напрягаясь, иногда лишь останавливая и переспрашивая. Когда тот замолчал, Семен повернулся к командующему:

— Пять-шесть тысяч собрались в Ханкальском ущелье. Поставили завалы, вырыли ров от Аргуна до Гойты. Теперь русские не поднимутся в Черные горы. Атагинцев, изменивших общему делу, вырежут поголовно.

Семен оборвался и показал пальцем на второго, молчавшего:

— Этот из Атаги. Боится за себя, за семью. За весь аул тоже боится. Если крепость не устоит, они все погибнут.

— Спроси — собираются ли приступать к крепости? — подал голос Ермолов.

— Собираются, но ждут людей из Акуши. Пока спустились только белады — Нур-Магомет, Абдул-бек. Сегодня подошел Бей-Булат. С ним сотни четыре. Пока не дрался, только смотрел на русских.

Это его мы видели около леса, понял Новицкий. А вовсе не первых двух.

— Только наберется тысяч до десяти, сразу пойдут на крепость. Хотят все разрушить, Ярмул-пашу отогнать за Терек.

— Что еще?

Атарщиков заговорил по-чеченски, старательно подражая интонации собеседников. Выслушал короткий ответ, перевел:

— Ничего.

Ермолов хлопнул в ладоши.

— Сидельников! — крикнул он просунувшемуся в дверь офицеру. — Выдай им по десяти рублей каждому и пускай уезжают. В крепости им нечего оставаться, а то надумают еще и наши секреты на ту сторону продавать.

Когда же чеченцев вывели, он повернулся к Вельяминову:

— Проучим разбойников! Как с вами обсуждали сегодня. Ждать более бессмысленно. Приказывай.

Новицкий с Атарщиковым тоже заторопились наверх. Возвращаться в палатку Новицкий не захотел, решил пройти к валу, посмотреть, как выглядит местность ночью. Семен сказал, что вернется в палатку, и только предостерег, чтобы не ходил перед факелом.

— Там наверняка кто-нибудь уже затаился. Щелкнет из темноты, уползет. Ему честь и слава, тебе — дырка, хорошо если не в голове. Хотя в брюхе, наверное, еще хуже…

Но на вал Сергея не пустили караульные унтеры. Незнакомый штатский ночью показался им человеком лишним. Сказали, что на реку смотреть лучше утром, а больше и так и так ничего не видно. Новицкий побрел обратно и обнаружил в крепости изрядное шевеление. До полусотни казаков, других, ему не знакомых, верхами ехали к воротам. В середине строя, подскакивая, тащилось полевое орудие.

— Куда? На ночь-то? — вырвалось у Сергея.

Ближайший к нему урядник, с лихо заломленной шапкой, сверкая сквозь ночь ослепительными зубами, ответил:

— Поедем, поищем. Авось кого-нибудь да найдем.

Отряд выехал, и ворота за ним захлопнулись.

Утром Новицкого разбудил все тот же Атарщиков:

— Вставай, вставай, Александрыч, посмотрим, как Ермолов чеченов заманивает.

На этот раз Новицкого на вал пропустили. Там уже расхаживали и Ермолов, и Вельяминов. Артиллерийская прислуга шевелилась около двенадцати батарейных орудий, стоявших на барбетах, возведенных из утрамбованной крепко земли. Было еще довольно рано, прохладно и сыровато. Туман, впрочем, уже поднимался, рассеивался над Сунжей, и видно было, как на той стороне скачут, торопятся к берегу те самые казаки, что уехали за ворота еще до полуночи. Их преследовали, наперерез им неслись сотни конных, и еще толпы пеших бежали следом. Наши могли бы, наверно, легко уйти, но им мешало орудие.

— Ближе! — закричал Ермолов, словно его рыканье могло перелететь реку и еще полверсты равнины. — Ближе!.. Ближе!

Было видно, как ездовые размахивают кнутами, подгоняя упряжку, но расстояние между ними и чеченцами сокращалось с каждой секундой.

— Ближе! — неистово вопил Ермолов. — Ближе… вашу мать! Ближе!.. Ну так, и довольно!..

Словно в самом деле услышав его слова, казаки обрубили шашками постромки и, оставив пушку противнику, уже налегке кинулись врассыпную к Сунже. За ними уже не гнались. Брошенное русскими орудие казалось счастливой добычей.

— А что, в самом деле! — Ермолов повернулся к начальнику штаба: — Хорошо ты придумал, Алексей Александрович! Вылезла сотня с пушкой непонятно зачем. Их заметили, а может быть, и давешние приезжие сообщили. Поутру и решили поохотиться, диковинного зверя загнать. Только им еще невдомек, как этот зверь может вдруг огрызнуться. Командуйте…

Вельяминов подошел к пушкарям. Майор и штабс-капитан доложили, что расстояние измерили еще с дня вчерашнего, орудия наведены и заряжены, все ждут только сигнала. Полковник подошел к брустверу.

Чеченцы тысячными толпами сгрудились вокруг пушки, совещались о чем-то, видимо думая, как оттащить трофей к лесу и выше, в горы. На таком расстоянии Новицкий не мог различить лиц, все сливались в одну темную массу. Уголком глаза он заметил, как Вельяминов поднял руку.

— Готовься! — закричали артиллерийские офицеры.

Рука опустилась.

— Огонь!

Новицкий едва успел раскрыть рот, как разом рявкнула дюжина полупудовых пушек. Ни одна не промахнулась по заранее рассчитанной цели, и ни один заряд, ни одна картечина, ни один осколок гранаты не миновал человеческого и конского мяса…

Когда дым рассеялся, Новицкий всмотрелся и на секунду зажмурился. Десятки и десятки мертвых, раненых лежали вокруг орудия, ставшего приманкой в хитроумном и жестоком замысле русских. Оставшиеся в живых стояли, остолбеневшие, и только спустя несколько минут кинулись — не бежать, а поднимать сраженных прилетевшими из-за Сунжи чугуном и свинцом. И тут Грозная ударила снова.