Путешествие Ханумана на Лолланд - Андрей Иванов

И тогда я опять думал, что Хануман просто приставлен ко мне, чтобы выяснить, кто я такой, что он — агент неизвестно какого бюро, может, опять же Интерпола. И когда во мне пробуждалась эта подозрительность, каждое его слово мне казалось сказанным неспроста, каждый жест деланным, нарочитым и в сущности фальшивым, каковым он весь насквозь и был на самом деле. И не надо было быть параноиком, чтобы почувствовать это. Здоровые люди, мне кажется, все понимали это, поэтому он и мог существовать и прокручивать свои аферы только среди ауткастов и андердогов, антачеблов и прочих лузеров и аутсайдеров, и все это я называл одним словом: Ханумания.

Так вот, однажды он вернулся совершенно мокрый; он был с зонтом, но все равно мокрый. Снег таял у него на плечах, но он этого не замечал. Он весь дрожал, но и этого не замечал. В глазах его был блеск. Он сказал, что плохие дни кончились, у нас будут деньги. «Не так много сразу, как хочется, но все же… Да и кто знает, для начала, для первого рывка, чтобы сняться с мертвой точки, во всяком случае на вино и гашиш хватит. Уж питаться мы будем лучше, это точно! А повезет, так и на Лолланд поедем, хэх!»

Я скептически отнесся к его словам. «Опять Ханумания величия», подумал я, продолжая лежать под одеялом, почесываясь. Лежал и слушал его, слегка повернув в его сторону голову.

В свете настольной лампы, что стояла на бесполезном телевизоре, который больше не работал, потому что его больше не прогревали феном (терпения не хватало), он стоял, высокий, тонкий, изящный, коричневый, и улыбался счастливой улыбкой…

«Нам нужна трубка», — энигматически сказал он.

«Какая еще трубка?»

«Телефонная, конечно, — сказал он, — просто трубка и кабель, все остальное я сделаю сам…»

И он объяснил, в чем суть дела. Он прогуливался в той части Фарсетрупа, куда не заходили беженцы и прочая нечисть, а катались лолиты на роликах, там были хорошие площадки, там были дорожки. Часто на рулах развлекались мальчишки, иногда танцевали рэйверы. Прогуливали собачек с пакетиками для дерьма жители, приличные фарсетрупцы. Там стояло здание из красного кирпича. Маленькое, приятное. Называлось Родхус; это был своеобразный дом советов. Там решались всякие дела коммуны, города, происходили какие-нибудь регистрации, подписывались бумаги, заключались договора, происходили встречи и прочая дребедень. Снаружи, за домом, стоял ящик; это был трансмиттер, а в нем — телефонные провода. Нужно было всего лишь вскрыть этот ящик, а сделать это можно было при помощи заурядной отвертки, присоединиться к проводам, надо было только потыкать, используя заурядные кусачки, поймать канал в трубке, и все: можно звонить куда угодно, хоть в Аргентину. Главное, чтоб трубка была с кнопками, такая телефон-трубка. Я сказал, что меня это мало вдохновляет, я не вижу смысла в этом, потому что мне звонить некому, тем более в Аргентину, и не понимаю, каким образом мы станем жить лучше, откуда возьмется вино и гашиш, если мы подсоединимся к какому-то телефону, даже если мы подсядем на линию Пентагона.

Он надул щеки и захохотал: «Какой же ты идиот! Ты все мозги прокурил! Неужели ты ничего не понимаешь? Ты что, не видишь сколько вокруг тебя людей в этом лагере, которые только и бредят тем, чтоб позвонить на родину своим близким подешевле да без риска?! Люди боятся, что их разговоры прослушают! Просекут, куда и кому они звонят, и вышлют! Неужели ты такой дурак! Ты валяешься в постели месяцами! Ты закис и ничего уже не смыслишь! Мы будем брать деньги за разговоры! В три раза дешевле, чем если б они звонили со своих карт или телефонов, понимаешь?! Даже дешевле, чем пиратские телефоны албанцев!»

Я снова скептически отнесся к этому открытию; но Хануману удалось заразить этой идеей Потапова и Дурачкова. Это было не трудно. Их вообще заразить какой-либо идеей не стоило труда, они всегда были готовы пропитаться какой-нибудь идеей; они, казалось, только и ждали, когда в них впрыснут очередную затею, даже самую абсурдную. Им все равно было, что делать, лишь бы не просиживать в комнате, не слоняться по лагерю, глядя на мерзкие рожи; они подыхали от скуки! Поэтому когда Ханни сказал им, что можно кое-что провернуть, они в тот же вечер привезли со свалки трубку и кабель, нашли в бардачке нечто, что Потапов назвал «крокодилами». В ту же ночь подкатили к Родхусу; вскрыли трансмиттер и подсоединились. Прямо там же на месте позвонили в Россию и Индию, захохотали. Протянули кабель, который утопили в припорошенном снежком газоне и в стыке между плит, вывели его к прохожей части, изолировали, прикрыли пучком какой-то хвойной зелени. На следующий день они посадили в свою машину двух тамильцев, которые горели желанием звонить в Шри Ланку; подъехали к тому месту; подсоединились, не вызывая ни в ком подозрения, и позволили тем звонить. Они содрали с них за продолжительные разговоры что-то около ста пятидесяти крон с каждого, и поехали в Ольборг за гашишем.

На следующую ночь они повезли сомалийца, который звонил всю ночь в разные точки планеты; тот раскошелился на триста крон. За ним потянулись албанцы; но те звонили помалу; их, как сказал Потапов, жаба давила даже на халяву звонить подольше.

«Албанец — он и в Африке албанец», — сказал Дурачков.

Каждую ночь они возили людей к трубке, а возвращались на рассвете, обкуренные.

Даже если деньги и завелись в кармане Ханумана, это никак не изменило мою жизнь к лучшему; я по-прежнему питался плохо, ел то, что мне подносили, а подносили бобы с рисом в чили соусе или, в лучшем случае, какую-нибудь сосиску. Пить я ничего не мог, курить тоже. Праздник жизни, который захватил Ханумана и двух русских, проходил мимо меня, и мне было решительно все равно. Я знал, что и эта лавочка скоро прикроется. Неделя-другая… Люди в Родхусе посмотрят на счет, увидят, что кто-то звонит в Шри Ланку и Катманду, Киншасу и Бангкок, и проверят свой трансмиттер. А кто-нибудь из бдительных соседей или прохожих (патриотиков хватает) донесет, что такая-то машина простаивала возле Родхуса [46] по ночам, и в ней сидели неместные, чего доброго, и засаду устроят! Да и лагерь могут прочесать, если на то пошло…

Я поделился этими мыслями с Хануманом и русскими; они призадумались, решили подождать, засели на дно. Но тут как бы случайно (но ведь ничего случайного в жизни не бывает!) появился Бачо со своим телефоном. И даже не сам Бачо, а пришел мальчишка, Зенон, с каким-то невменяемым соотечественником, который купил у Бачо телефон. Телефон был краденый и отказывался работать; грузин продал его албанцу, продемонстрировав, что тот рабочий. Но когда албанец попытался позвонить с него, тот заблокировался. Чего только они не делали с телефоном (Хануман даже поморщился, когда Зенон рассказывал), а телефон дорогой, тот заплатил за него триста семьдесят крон (сбил тридцатник с четырехсот), хотел требовать деньги обратно, но грузины сказали: «Вай, май фрэнд? Э, телефон арбайтен ду сам видел иди отсюда, гандон!» [47] — И он пошел к Зенону, как к специалисту по всякого рода технике, и как к человеку, который умеет говорить на всех самых ходовых языках в кэмпе. Зенон привел его к нам.

Хануман взял телефон, вставил в него свою карту, и тот заработал.

«Вот видишь — работает, — сказал Ханни. — С моей картой работает, на свой телефон, выбрось старую карту, купи новую и звони кому хочешь…»

Когда грузины узнали о том, что тот разблокировал краденый телефон, который они успели втюхать албанцу, пока карту прежний хозяин еще не закрыл, они пошли к нему, стали спрашивать: «Слушай, как так? Заблокированный телефон, а ты раз — и включил, а? Покажи свой телефон!»

Хануман показывал, показывал, а потом сказал: «Дайте любую карту, я покажу кое-что…»

Ему дали карту, которая уже не действовала, и он вставил ее в свой телефон, и нажатием нескольких кнопок активизировал карту и у всех на глазах позвонил в соседнюю комнату, откуда пришел Потапов, потом он позвонил в Бомбей своей бывшей жене, потом в Бухарест, а те стояли и глазами хлопали…

«Слушай, как так может быть, а?» — спрашивали они меня почему-то, а у меня рот тоже открылся, я ничего не понимал, но скрывал изумление напускной скукой, будто каких бы чудес мне там ни показали бы, мне все равно было бы скучно! Он дал им карту; они вставили ее в свой телефон и попробовали позвонить, но ничего не вышло; они обалдели: «Слушай дай сюда свой телефон посмотреть! Как так может быть слушай?» — Он давал телефон; он наслаждался; он был в центре внимания; он разводил руками и говорил, что этот телефон ему подарила его самая любимая жена, он был куплен в Швеции, это особенный телефон, он открывает все коды, все пин и пук коды, все карточки будут работать на нем…

«Слушай, как так может быть, а? Продай слушай! Сколько хочешь?»

«Нет, телефон не продается, это подарок любимой жены, нет, не надо торговаться, я просто могу дать позвонить, только за деньги…»