Персона нон грата - Владислав Иванович Виноградов

В качестве командира спецподразделения «Акция-2» полковник Лейла имел право в любое время дня и ночи вызывать дежурную машину и, конечно, пользовался этим. Сегодня утром дежурный по управлению сам позвонил ему, извинился и сказал: «Машины не будет, господин полковник. Забастовка владельцев такси и грузовиков. Перегорожены все улицы, ведущие к центру. Добирайтесь городским транспортом, который работает. На десять ноль-ноль назначено совещание».

Так Конрад оказался в набитом до отказа вагоне «подземки» и через плечо соседа, развернувшего мятую газету, читал о ситуации в связи с повышением цен на горючее. Да, шестьдесят процентов — не шуточки! Решение правительства вступило в действие с нуля часов сегодняшнего дня. Пока Конрад, вернувшись поздно ночью из Охотничьей Деревни, спал тревожным сном в холостяцкой однокомнатной квартире, таксисты и владельцы частных грузовиков перекрыли своими машинами все мосты в столице. Утром началась блокада важнейших транспортных узлов. Министр внутренних дел заявил, что правительство не намерено изменить свое решение и считает необходимым…

Что именно правительство считает необходимым, Конрад не узнал. Сосед свернул газету и начал проталкиваться к выходу. Динамик донес неразборчивую скороговорку машиниста, который произнес нечто вроде «Фридрихсхаген», и Лейла не поверил своим ушам. Он не знал такой остановки и подумал было, что перепутал линию. Но нет — за окнами промелькнули красные изразцы. Красные изразцы, некогда специально доставленные из Советского Союза для оформления станции метро «Площадь 7 ноября».

Лейла мысленно — на деле из-за тесноты это не представлялось возможным — хлопнул себя по лбу. Старый дурень, давно нет такой площади на карте столицы, и уже несколько лет как переименованы многие станции метро. Впрочем, другими стали не только названия. Изменились лица людей. Хмурые, пасмурные, угрюмые, а подчас и откровенно злые физиономии окружали Лейлу. Ни шуток, ни улыбок, обычных в прежние времена. Кто мог, сосредоточенно читали газеты, но и там не находили хороших вестей.

— Следующая остановка — «Парламент»!

В общем потоке поднимаясь по эскалатору, Конрад снова через чье-то плечо дочитал информацию о забастовке таксистов. Правительство полно решимости применить силу для пресечения возможных беспорядков. Соответствующее указание уже отдано полиции.

«По этому поводу и совещание», — понял Конрад Лейла и не ошибся. В вестибюле министерства внутренних дел дежурный офицер отмечал прибывших начальников отделов столичной полиции и командиров спецподразделений.

— Класс оперативной подготовки, десять ноль-ноль, совещание проводит государственный секретарь парламента по вопросам полиции… А вас, господин полковник, — сказал дежурный Конраду, — приглашает замминистра.

— Понял, — буркнул Лейла, шагнул в кабину лифта и нажал кнопку четвертого этажа. Перспектива выслушивать указания от дилетанта его не обрадовала. Правящую социалистическую трудовую партию сменил у руля «Конгресс демократов», а практика назначения в органы министерства внутренних дел молодежных лидеров осталась прежней.

Типичным представителем этой породы являлся господин, а раньше товарищ Коложвар, говорливый блондин вальяжной наружности. Молодежная партийка «Феникс», функционером которой он был, в период выборов в парламент удостоилась такой карикатуры: юный повеса вольготно устроился между грудей красотки в национальном костюме. Одна из грудей обозначала «Конгресс демократов», а другая — оппозиционную партию средних и мелких собственников. «Феникс» прикладывался к той и другой поочередно. Когда молодых «демократов» пытались обвинить в двурушничестве, тот же Коложвар дал блистательный ответ: «Идеал молодежи — сила и процветание, поэтому наш принцип состоит в том, чтобы поддерживать партию, ближе других стоящую к успеху. В нужный момент именно мы скользнем на чашу весов решающей гирькой».

После победы на выборах «Конгресса демократов» Коложвар удачно «скользнул» в кресло замминистра. Смешно, но факт: Конраду Лейле было жаль прощаться не только со своим постом, но и с креслом, тоже монументальным, обшитым нежной зеленой кожей, украшенным бронзовыми грифонами. Правда, Монике эти головы не нравились. Стоило ей присесть на подлокотник, как рвались колготки, и Конрад свинтил золоченые украшения, бросив в ящик стола.

Кабина лифта замерла на четвертом этаже. Воспоминания отравили душу горечью.

Моника царила в приемной, свежая, как умытая росой роза, и столь же благоухающая. Щедрое ее декольте вдруг больно задело Конрада, опять напомнив карикатуру на «Феникс». Лейла подумал: «Интересно, а этот хлыщ Коложвар…», но вслух сказал другое:

— Приятно видеть, что ты все хорошеешь. Спасибо, кстати, за услугу. Мы с тобой славно разыграли русского полковника в ресторане «Ширали».

— Для тебя я готова на все, — улыбнулась Моника, подставляя щеку для поцелуя.

Пошутила? Сказала всерьез? С этой женщиной, своевольной, словно ветер, никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Тем и привлекала.

Конрад кивнул на дверь.

— Ждет, — подтвердила Моника. — И полон дурацких планов. Уже дважды заваривала для него цветочный чай.

Конрад Лейла мысленно выругался и без стука вошел в дверь своего бывшего кабинета.

Гул мощного вентилятора. Склоненная над столом голова с предательской проплешиной. Вежливый кивок:

— Прошу садиться, господин полковник.

— Спасибо. А то настоялся в метро.

— Да-да, эта безответственная забастовка. — Коложвар поднялся и решительно рубанул рукой воздух, точно репетировал выступление с парламентской трибуны. — Представляете, даже министерскую машину они не пропустили, и от моста мне пришлось идти пешком. В эти трудные для отечества дни каждый несет свой крест тягот и испытаний. И вам, господин полковник, я предложу трудную миссию.

— Спасибо, господин Коложвар, но у меня их без того хватает. Группа румынских воришек, усыплявших людей. Потом транзит наркотиков, мы до сих пор не раскололи главаря этой сети. Ну и случай на русском полигоне. Там есть еще над чем поработать.

— Вот поэтому я вас и пригласил, именно поэтому, дорогой господин полковник! Думаю, что удивлю вас последним известием с места, так сказать, происшествия. Дежурный по городу Охотничья Деревня, офицер…

— Майор Вициан, — подсказал Конрад.

— Да, именно он, — отыскал наконец Коложвар нужную бумажку. — Майор Вициан сообщил в оперативную часть о страшном злодеянии. Зверски убит видный демократический журналист Петер Дембински.

— Зверски — это как? — уточнил Конрад.

— Ножом, коллега, его зарезали ножом, и орудие преступления выдало убийцу. Я знаю его имя!

— Тогда зачем нужен я? — спросил Конрад. — Или вы полагаете, что убийство связано с репортажами Дембински о событиях последних дней на советском аэродроме?

Коложвар поглядел на Лейлу с уважением:

— Приятно иметь дело с умным человеком! Да, убийство, несомненно, носит политический характер. Но вы содрогнетесь, узнав имя преступника.

— Давно я не содрогался, — сказал Конрад. Сказал и тут же увидел на столе замминистра красную папку личного дела офицера полиции. Сразу пропала охота шутить. Это вполне могло быть его, полковника Лейлы, личное дело, помеченное в компьютерной памяти, как и дело Сильвестра Фельда, тремя символическими точками.

— Тогда крепче держитесь за стул.

— Уже, —