Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

Ее заинтересовал очерк в газете «Труд» о машинисте экскаватора, о могучей технике, какой государство оснащивает стройки новых гидростанций. Шепель припомнила давний разговор с Марийкой и Ниной о выборе профессии. До сих пор она хвалилась одноклассникам, что избрала себе профессию инженера, строителя машин, которые будут преобразовывать природу. Но она и сама толком не могла бы объяснить, что это будут за машины.

И только сейчас ясно представила исполинский шагающий экскаватор, построенный по ее собственным чертежам. Потом мечта нарисовала еще какую-то удивительную машину, которая прогрызала насквозь каменную гору, прокладывала туннель…

Шепель подумала, что только в этот вечер она по-настоящему представила себе будущую специальность.

Вечер прошел незаметно. Лида ощущала, что он стоит многих других вечеров. Ее радовало, что теперь она твердо знала, о чем будет информировать одноклассников.

Домой вернулась поздно. Мать еще не спала. С укорами набросилась на дочь:

— Лида, что это за мода? Жду тебя, жду, душой вся измучилась! Никогда же так поздно не приходила! Где ты была?

— В читалке, мам.

Мать покачала головой.

— Этого еще не хватало! Лучшее бы уроки зубрила. Гляди, дочка, сегодня — читалка, завтра — кино, это ли тебе нужно?

— Нужно. Мои же подруги ходят, а чем я хуже их?

— Ой, дочка, подруги до добра не доводят. Самая себе будь подругой да мать слушай!

— А может, и мне хочется быть на людей похожей!

Мать аж руками всплеснула — до того непривычными были дочкины слова.

25

Юля Жукова собиралась на вечер молодых избирателей, когда неожиданно пришел Виктор.

— Юля, ты до сих пор не готова? А я зашел за тобой.

Девушка ужасно обрадовалась, но и смутилась из неожиданности — ведь Виктор зашел к ней впервые.

Она усадила его за стол, сунула в руки какой-то журнал, а сама побежала в соседнюю комнату одеваться.

Юлины братья готовили уроки. Они были, как две капли воды, похожи друг на друга, и Виктор подумал, что никогда не смог бы различить — где Федько, а где Митя.

Со стола упала тетрадь, один из мальчиков наклонился за ней, но другой уже успел схватить тетрадь и хлопнуть ею брата по голове. Пока первый мальчик вращал головой, второй успел хлопнуть еще раз. Наверно, вспыхнула бы потасовка, но Виктор взял мальчугана за руку:

— Подожди! Как тебя звать?

— Митя. А что?

— Что же ты, Митя, задачу решаешь или безобразничаешь? Разве можно бить тетрадью?

— А чем же лучше? — деловито спросил Митя.

Виктор понял, что не совсем точно поставил вопрос и начал исправлять дело.

— Тетрадь — это оружие школьника, — поучительно сказал он, — а ты его не уважаешь.

Митя фыркнул:

— Какое это оружие! Вот у меня в прошлом году рогатка была, из нее даже в воробья можно попасть.

— Это не такое оружие, — промолвил благоразумно Федько. — Это в обучении.

— Я и без тебя знаю, — махнул рукой Митя.

В комнату вошла мать — Мотя Карповна, прикрикнула на мальчиков и подсела к Виктору.

— Сейчас Юля оденется. Извиняйте, что приходится ждать.

Она начала рассказывать о том, как учатся ее Митя и Федько, как Митя не жалеет одежду — так все на нем так и горит.

Юле были слышны отрывки разговора, она торопливо одевалась, опасаясь, чтобы мать не сказала чего-то «лишнего». Девушка глянула на часы и обеспокоилась — сейчас должен прийти отец. Что как он под хмельком? Не хотела, чтобы Виктор увидел его в таком состоянии.

А Виктор слушал Мотю Карповну, незаметно осматривал комнату и с тайной радостью думал, что вот здесь живое Юля, за этим столом она помогает Мите и Федьку готовить уроки, вот на гвозде висит ее портфель, а на том столике, что в уголке, лежат ее книжки. Казалось, каждая вещь в этой комнате овеяна присутствием Юли, незримо несет на себе прикосновенье ее рук.

Мотя Карповна заметила, что парень смотрит на красную бумажную розу, и объяснила:

— Юленька делала! Она у нас все умеет. А вышивала как — еще в шестом классе. Теперь времени нет. Другим занята. Все читает и выписки себе делает, а то — за уроками сидит.

Виктору очень захотелось погладить бумажную розу, ощутить под ладонью ее шелест, но в эту минуту к ним вышла Юля — сияющая и поглощенная заботами:

— Мы не опоздаем?

Парень глянул на ее шелковое, но скромное коричневое платье, и Юля показалась ему такой нарядной и такой милой, что у него замерло сердце.

На улице Юля спросила:

— Ты почему так смотришь на меня?

— А как же я могу иначе смотреть на тебя? — ответил Виктор. — Как мы сдружились с тобой, Юля! Я так часто думаю о тебе. Закрою глаза — и мне кажется, что ты рядом со мной, мы взялись за руки и идем вперед, идем…

— Скажи, Витя, чем я тебе нравлюсь?

— Трудный вопрос. Сразу и не скажу. Наверное, тем, что ты — Юля Жукова… такая, как есть, с твоими хорошими мыслями, мечтами. Мне кажется, что ты, например, могла бы, как Зоя, пойти на подвиг. Могла бы? Правда?

Юля задумалась.

— Я думаю над твоими словами, Виктор. Я люблю свою Родину, правда. Но разве этого достаточно?

— Ну? Как же?

— А так. Недостаточно! Не удивительно любить такую Родину, как у нас — единственную в мире! А вот умеешь ли ты ненавидеть?

Виктор изумленно поднял брови, и Юля с задором продолжала:

— Да, да, если ты по-настоящему любишь, — слышишь, по-настоящему, Виктор, — так сумей же всем сердцем и ненавидеть то, что мешает нам идти к коммунизму! Ненавидеть и бороться против него! Вот тогда не только ты будешь любить, но и тебя полюбит Родина. Это более трудно — заслужить любовь народа, более трудно, чем самой любить!.. Преданность народу надо еще доказать своими делами.

— Что же, — сказал Виктор, — каждый и доказывает. И агроном, и инженер, и рабочий. Так ведь, Юля? Рабочий, который, скажем, варит сталь. А на ней самая высокая в мире — советская марка!..

Огромный зал лучшего в городе театра звенел от молодых голосов, смеха, песен, вдруг срывающихся то в одном конце, то во втором. Гул перекатывался волнами, бил прибоем в высокие, украшенные мозаикой стены, поднимался вверх до белоснежного купола, озаренного ослепительными люстрами.

Юле Жуковой посчастливилось найти свободное место в третьем ряду. Прямо перед ее глазами полыхал бархатом вишневый занавес, чуть-чуть подрагивающий, словно от дыхания многолюдного шумящего зала. Всюду — в партере, в ложах — веселая молодежь с нетерпением ждала начала торжественного собрания, после которого должен был состояться концерт.

Юля ждала этого концерта с особым нетерпением, так как в программу входил отдельный раздел «Комсомол и песня», подготовленный старшеклассниками ее школы. Волновалась и за Виктора, который с самого начала пошел за кулисы, так как должен был выступать от имени школьной молодежи.

Ему предоставили слово сразу же после доклада. Когда он вышел на трибуну и глянул в зал, Юле показалось, что его глаза отыскали ее. Она наклонилась, опасаясь, чтобы он не растерялся. Знала, что речь у него записана, но дрожала за каждое его слово. Когда однажды он сделал паузу, у нее перехватило дыхание. Закончив, Перегуда уже сходил с трибуны. И снова показалось девушке, что он, глянув в зал, отыскал ее среди тысячи других девчат и юношей.

Она невольно огляделась — никто ли из соседей не заметил того взгляда, не понял, что он принадлежал только ей. И сразу ей стало стыдно — она вела себя, как глупая девчонка.

Перед концертом Жукова вышла из зала и боковым коридором пошла за кулисы. Ее встретил Виктор.

— Сейчас объединенный хор, — сообщил он, — а потом «Комсомол и песня»!

Он раскраснелся, движения у него были неестественно бодрые. Юля поняла: он очень волновался перед своим выступлением и сейчас был счастлив, что речь удалась, его слушал весь огромный зал, и она, Юля, тоже слушала и видела его на трибуне.

В небольшой комнате за сценой собрались старшеклассники, которые участвовали в концерте.