Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

— И вот здесь главную роль надо было отдать вожатой! Это она должна подсказать правильный путь, и это еще большее усилило бы ее образ. А что это за путь? Разрешите, я вам подскажу вместо вожатой: не двойка по арифметике, а четверки и пятерки по всем другим предметам! Не вниз спускаться, а подтянуться вверх! Вот что надо было сделать Марийке!

Нина схватилась ладонью за щеку, все перед нею словно осветилось ослепительным прожектором. Вот оно, окончание рассказа! Божье мой, как это все просто и хорошо!

«Да, чтобы были и у меня те „особые“ пятерки, какие ставят учителя Марийке!»

Она потерла лоб. «Что это? К чему здесь я сама и Мариины пятерки?»

«Я подскажу вам вместо вожатой. Милый Залужный, он подсказал не только моей Марийке, а и мне самой!»

Когда затворилась массивная дверь дома Союза писателей и Нина оказалась на улице, ее охватил светлый экстаз. Все было так легко и понятно, жизнь была такой прекрасной, будущий трудовой путь казался таким солнечным и привлекательным.

«Так и будет, все так и будет», — шептали горячие губы.

Наверное, никогда до сих пор так не ощущала Нина своей молодости, своей восемнадцатой весны! Сколько работы, сколько сил израсходовала она на рассказ, и сколько еще надо работать над ним. Но ничего, она будет работать, она чувствует себя такой сильной, такой юной, что никакое горе ей не страшно, никакие черные дни не посмеют затмить ее счастья…

23

Фотография помещалась в двух комнатах. В одной Жорж принимал клиентов и фотографировал, во второй жил сам.

Летом вся фотография выносилась на свежий воздух, и тогда на стену навешивалась декорация «на особый заказ»: вдали — горы со снежными вершинами, по левую сторону — море с парусом. На переднем плане — горец в черкеске и папахе с кинжалом на боку. Лица у горца нет, вместо него в полотне прорезана дырка. Желающим сфотографироваться на Кавказе оставалось только просунуть в дырку лицо.

В последние дни Жорж очень нервничал. Его звал в Сухуми дядя, обещая устроить заведующим фотоателье. Это была неплохая перспектива для Жоржа, который мечтал о блестящей карьере, а главное — о хорошем заработке.

И вдобавок у него возник серьезный конфликт с начальством.

Оказалось, что «кавказская» декорация была частной собственностью Жоржа, и на этом основании он присваивал деньги тех заказчиков, которые ею пользовались. Надо было, пока не поздно, бросать все и скорое ехать к дяде. Но препятствием к тому стояла Варя, которой наш фотограф не на шутку увлекся. В сущности говоря, дело было только в том, чтобы девушка оставила школу. А Варя все почему-то тянула с этим, и у Жоржа (которого, кстати, звали просто Григорий) иссякало терпение.

Было уже поздно, давно закрылась дверь за последним посетителем, а Варя все не приходила. Чтобы скоротать время, Жорж начал работать. Печатал фотокарточки, промывал негативы, все время прислушиваясь, не стучит ли Варя в дверь.

Жарко пылали дрова в небольшой печке, за окошком синел поздний вечер. Жорж глянул на часы и понял, что Вари сегодня не будет.

— Сегодня? А может, и совсем? Никогда?

Он заскрипел зубами, уязвленное самолюбие жгло его сердце. Любил ли он Варю? Ему казалось, что любил. Тем не менее, когда она сказала, что будет оканчивать школу, Жорж воспринял это как острое оскорбление. Как? Он должен ждать?

И вдобавок с Сухуми снова пришло письмо, в котором говорилось, что надо поспешить с приездом, чтобы не потерять теплое местечко.

Ну, нет, он сумеет ее убедить, она тоже поедет! Все его знакомые девчата так и бегают за ним, только моргни. Не будет артачиться и Варварочка!

Что же делать? Поехать к ней самому? Это же как? На поклон с просьбами? Надо подождать еще день, а тогда встретить, будто случайно, когда будет идти со школы…

Но Варя пришла. Опоздала она потому, что сначала решила не идти к Жоржу. Если он ее любит, то придет к ней сам, будет ждать, пока она окончит школу… Но время прошло, девушка представила, как бедный Жорж ждет ее. Не выдержала и вышла из дому.

Уже если села в троллейбус, вспомнился последний разговор с Юлей, комсомольское собрание, поручение, которое ей дали. Ее волновало, что о ней так беспокоятся, она была признательна и Юли, и Юрию Юрьевичу: ведь все они хотят ей только добра.

Только как она будет жить дальше у ворчливой тетки, как она будет терпеть ее укоры, бранные слова, ежедневный гнет? Да и что ждет ее? Не вечно же сидеть на шее у тетки. Учиться дальше она не может, надо искать и работу, и угол. Останется кончать школу — что скажет тетка? Какая жизнь настанет? Нет, единственный выход — Жорж.

Он встретил Варю усмешкой, от которой девушку передернуло. Но сразу же взял ее за руку, приласкал и слова не сказал, что не надеялся уже сегодня увидеть.

— Варварочка, я знал, что ты придешь. Какой разговор! А куда же тебе идти, как не ко мне? Разлюбезная тетушка кожу с тебя сдерет и спасибо не скажет. Я знал, я все знал!..

У Вари мелькнула горькая мысль, что Жорж пользуется ее безвыходным положением, что она будто в ловушку попала.

Ей было ужасно жалко расставаться со школой, с Юлей, с Юрием Юрьевичем, в особенности после того, как она получила такое поручение. И ей стало жалко самую себя.

Она тихонько заплакала.

— Варварочка, что я вижу? Мне жалко твоих синих глаз. «Сильва, ты меня не любишь! Сильва, ты меня погубишь!» Ну, давай по-хорошему. С чем ты пришла? С плачем или с улыбкой радости? Варварочка, договор дороже денег. Чего же ты плачешь?

— Разве нельзя, чтобы я… чтобы окончить школу?.. Аттестат получила б…

— Я вижу, ты аттестатом хочешь разбить наше семейное счастье. Ну, подумай, подумай, подумай всеми заклепочками: что такое аттестат? Формальность! Ты его что — будешь целовать? На всесоюзную выставку пошлешь в Москву? Иллюзия! Всю жизнь пролежит он на дне какого-нибудь комодика.

Варя перестала плакать, глянула на него. Он сидел верхом на стуле с красными, как у куклы, губами, а над ними как нарисованные были маленькие усики. И Варе на миг показалось, что она видит не живого Жоржа, а вывеску парикмахерской. Сходство было таким разительным, что девушка невольно улыбнулась.

Жорж обрадовался:

— Ура, ура! Я всегда говорил, что «улыбка — это флаг корабля!» Варварочка, у меня такой стратегический план: завтра, в субботу, мы запишемся, а в воскресенье — на Сухуми.

Вдруг он что-то вспомнил, вскочил со стула.

— Ой, забыл! Я же твой портрет сделал, восемнадцать на двадцать четыре! Мармелад — не портрет! Перебрал все твои двадцать негативов, выбрал самый лучший и увеличил!

Он развернул перед Варей лист блестящей фотобумаги.

Девушка всплеснула руками:

— Зачем же ты покрасил его в розовый цвет? В самом деле — мармелад.

— Драсте! Вам не нравится? А в какой же цвет красить? В черный? Не о том речь. Решено — завтра?

— Что?

— Я хочу услышать из твоих уст «да». В субботу — загс, в воскресенье — на поезд.

— Чего же так быстро? Подумать надо.

— Думали уже, хватит. Индюк тоже долго думал — знаешь?

Варя молчала.

— Ну, думай, детка. Счастье — оно тоже с крылышками. Пурх — и нет. Это как же?

Стенные часы, захрипев словно спросонок, пробили двенадцать.

Варя вздрогнула. Как поздно! Надо возвращаться домой. Домой? А есть ли у нее дом?

Глянула на Жоржа:

— Я пойду, Жоржик. Ты же проведешь меня?

Обняла за шею, заглянула в глаза, зашептала:

— Жоржик, солнышко мое, в субботу никак нельзя, в субботу большой вечер молодых избирателей. Понимаешь, которые впервые в своей жизни выбирают депутатов. Подумай: впервые в жизни! И наша школа будет выступать с хором. Мне тоже поручено, я слово дала, Жоржик. Буду петь.

— Снова ты со своей школой!

— Конечно, это же — школа! Но я согласна, согласна, Жорж. Только уже после вечера, в понедельник.

Жорж вздохнул:

— Последняя отсрочка. Итак, план изменился: в понедельник — загс, во вторник — едем.