Завтра ты умрешь - Анна Малышева

– И сумма вашего содержания тоже оговорена? Она вас устраивает?

– Если бы она меня не устраивала, я бы не поставила под ней свою подпись, – заносчиво заметила Ника. – Разумеется, нищей не останусь, на вокзале спать не придется. А почему вы об этом спрашиваете?

– Позвольте еще кое-что уточнить. – Психиатр как будто не услышал ее вопроса. – В случае развода муж будет выплачивать вам содержание, вне зависимости от того, будете вы работать или нет?

– Как? – растерялась Ника, и тут же опомнившись, кивнула: – Да в любом случае! Его это вообще не будет касаться!

– То есть он будет давать вам деньги, даже если вы будете бездельничать? И уже не сможет вас этим попрекнуть?

Ника начинала понимать смысл этих загадочных речей и не могла не признать за Генрихом Петровичем определенной изворотливости. Она хитро прищурилась:

– А эти вопросы тоже надо задать мужу? Ведь получается, он когда-то согласился обеспечить мне такую жизнь, за которую сейчас упрекает?

– И заметьте – в случае развода вы не будете больше ничего для него делать, следить за его домом, ухаживать за его гардеробом, обдумывать его меню, делить с ним его проблемы и неприятности, болезни, плохое настроение! Вы просто будете брать его деньги и даже не обязаны говорить «спасибо»! И он сам поставил подпись под таким условием!

Женщина захлопала в ладоши, чем вызвала улыбку у своего любезного советчика:

– Спасибо! Я ему обязательно про это напомню! Великая вещь – брачный контракт! А ведь я еще сомневалась, подписывать его или нет, ведь все равно – дойдет до дела, бумажкой многого не добьешься! Что мне – через судебного исполнителя алименты получать? Не захочет – ничего не даст! Вот только…

Помявшись, Ника философски добавила:

– Я сомневаюсь, что он СЕЙЧАС подписал бы такие условия. Все-таки это было давно… Тогда его ничего во мне не раздражало, я казалась ему идеалом, он постоянно это повторял. Да если бы я захотела, он бы в пожизненное рабство записался, только бы мне угодить! Сейчас он опомнился и начал подсчитывать, во сколько я ему обхожусь… Мне в этой связи вспоминается одна история… Рассказать?

– Если хотите, – доброжелательно отозвался Генрих Петрович. Ника набрала полные легкие воздуха, как перед прыжком в воду, готовясь выполнить указание, только что полученное от Ярослава. До сей поры она проводила безобидную разведку на местности, но сейчас предстояла настоящая боевая операция. Ставка делалась на то, что в Нике трудно было предположить лазутчицу, а история Банницких хоть и была необычна, но могла повториться с любой другой богатой семьей.

– Это случилось со знакомыми мужа, не с моими, так что я знаю об этом с его слов, – предупредила она, принимая заговорщицкий тон. Сердце билось чаще обычного, Ника слышала его стук даже в ушах. – Может, муж что-то и перепутал, но эта история меня поразила! У него есть один деловой партнер, они давно знают друг друга по бизнесу. Я видела этого человека как-то в ресторане, на новогодней вечеринке. Он показался мне очень серьезным, углубленным в себя. Он и в самом деле такой, если верить мужу. Никаких историй с девицами, никаких пьянок, глупостей, скандалов – словом, совершенство! И таким же совершенством была его жена, опять же, если верить мужу. Я ее никогда не видела, но он встречал. Говорит – красивая женщина, воспитанная, интеллигентная, очень серьезная. Ну прямо сделана ему под пару, как на заказ! Эти люди жили отлично, не ссорились, жена растила двоих детей, муж зарабатывал деньги, и никто не мог сказать о них ничего плохого. Но вдруг эта женщина тяжело заболела… И самое страшное – психически!

Генрих Петрович слушал с задумчивым, непроницаемым лицом и, когда Ника сделала паузу, ожидая его реакции, только слегка кивнул. Она помедлила и продолжала, все более осторожно подбирая слова:

– Что с ней случилось, так никто и не узнал, известно только, что муж пытался ее лечить, не жалея никаких денег. Детей отправил жить к бабушке, от знакомых эту болезнь скрывал, врал, что жена на время уехала к родственникам в Америку. Но эта поездка в Америку не могла продолжаться вечно, а вот болезнь его жены, кажется, могла. Кто и как ее лечил – неизвестно, но ее не вылечили. Ей стало хуже, и женщина умерла. Только тогда открылась вся правда. Этим с подачи родственников покойной заинтересовались соответствующие органы. Произвели вскрытие тела, взяли за жабры врача, который лечил ее все эти годы. Мужа тоже привлекли к ответственности, уж не помню, по какой статье, но после психиатрической экспертизы дали условно. Он и сам уже был болен, после всего что пережил. Короче, кончилось все очень скверно, выяснилось, что бедной женщине можно было помочь, но не в домашних условиях. Когда мужа спрашивали, зачем он изолировал больную от общества, лишил ее квалифицированной врачебной помощи, отдал в руки какому-то шарлатану, он отвечал, что сделал все это потому, что очень ее любил. Это кажется каким-то безумием… Но самое странное в этом то, что я не могу его осуждать! Я понимаю его, а ей… Завидую, – призналась Ника, смущенно разводя руками. – Он действительно очень любил жену, раз пытался ее сохранить только для себя! Все равно – больной или здоровой, живой или мертвой! И я думаю иногда, особенно с тех пор, как со мной стали случаться эти депрессии, – а как бы поступил мой муж на его месте? И даже не сомневаюсь – он сдал бы меня в психушку! Как всякий добропорядочный гражданин!

Наступило молчание. На лице Генриха Петровича не отражалось никаких эмоций – только благожелательное внимание. Ника следила за ним на протяжении всего рассказа и могла только восхищаться его самообладанием. Психиатр не выдал себя ни единым движением. Казалось, история попросту ничего ему не напомнила. «Мы с Ярославом проиграли, – подумала Ника, стараясь не коситься на сумочку, которая стояла между ее креслом и столом. Диктофон в ней вот уже минуту записывал полную тишину. – Он способен выслушать что угодно, не моргнув глазом!» Теперь она жалела, что послушалась сообщника и согласилась на эту рискованную выходку. Результатов не было, по крайней мере видимых, зато вполне могли быть последствия. Нике все труднее становилось нарушить молчание, а оно становилось все более многозначительным.

Этого ни в коем случае нельзя было допустить – ведь она рассказывала простую историю из жизни знакомых, а не предъявляла психиатру судебный иск!

– Как вы думаете – прав был этот человек или он должен был сдать жену в больницу? – спросила она наконец, и ее голос прозвучал сдавленно, чуть ли не хрипло.

– Если нашлась статья, по которой его привлекли к ответственности, значит, он был не прав, – спокойно ответил Генрих Петрович. – Есть вещи, которые не обсуждаются. То же самое касается и врача, которого он нанял. Врача даже в большей степени.

– Но почему? – настойчиво возразила она. – Разве он не имел права держать жену дома и лечить ее, не подвергая болезнь огласке? Это его жена, в конце концов!

– И она в конце концов умерла, и, как вы говорите, вина мужа и врача доказана, – так же невозмутимо заметил психиатр. – Кстати, вы упомянули вскрытие. Не припомните, что оно показало?

– Нашли в крови какие-то лекарства, кажется, – наморщила лоб Ника. – Их нельзя было принимать без рецепта… Короче, какая-то махинация с сильными успокоительными, из-за них женщина и погибла. Несчастный случай.

– Так это должно быть громкое дело! – Генрих Петрович повернулся в кресле, подтянул к себе лежащий на столе блокнот и сделал в нем пометку. – Интересно, почему я о нем не слышал? Когда все это случилось?

– Э-э… Пол года назад! – Ника внезапно зарделась и прокляла эту свою способность. Из-за нее ей было очень трудно врать, а бывало и хуже – она говорила правду, но некстати смущалась, и из-за густого румянца люди решали, что она солгала.

– Про это писали в газетах? Говорили по телевидению? Как-то освещалось? Вообще-то я смотрю новости, но ничего подобного не припомню! Дело происходило в Москве? – Психиатр продолжал смущать ее, все больше интересуясь конкретными деталями, на что Ника с Ярославом уж никак не рассчитывали. У нее даже не было инструкций, как отвечать на подобные вопросы. – Полгода назад, вы говорите? Совсем недавно!

– Да, но я не уверена, что это получило широкую огласку. – Ника до хруста сжала пальцы, щеки все еще горели. – Родственники этой женщины постарались все замять, потому что дети уже достаточно большие, все понимают… В общем, в прессу это не попало. И так хватило горя, незачем выставлять его напоказ!

– И все-таки в узкопрофессиональной среде об этом должны были говорить. – Генрих Петрович не сводил с пациентки неподвижного, тяжелого взгляда, и в какой-то миг Нике показалось, что его черные глаза смотрят на нее с недоброй насмешкой. Она отвела взгляд и одернула юбку, упорно стремившуюся взобраться выше колен.

– Я же говорю, что знаю об этом с чужих слов. – В ее голосе зазвучали виноватые нотки. Теперь она многое отдала, чтобы вообще не заводить речи об этом деле. – Муж мог что-то перепутать, он тоже знал понаслышке. Они были не так уж близки с тем человеком.