Ефим Сегал, контуженый сержант - Александр Соболев

-    Вы не знакомы с этими товарищами?

—Не имел удовольствия, - пробормотал на глазах трезвеющий Козырь.

-    Неужто? - с издевкой посожалел Ефим. - Что ж, разрешите доставить вам это удовольствие: отдыхающие здесь кадровые рабочие завода - мои соседи по комнате. А это, друзья мои, как вы уже слышали помощник директора завода по быту, Савва Григорьевич Козырь.

Козырь побагровел.

-    Значит, и вы здесь отдыхаете? - обратился он к Сегалу.

-    Одиннадцатый денек!... Да-а!.. Природа великолепная, погода отличная. Только, - притворно замялся Ефим, - кормят здесь, честно говоря, неважно.

-    Ничего с этим не поделаешь, - развел руками козырь, - только-только война кончилась...

-... Где их взять продукты-то? - подхватил Ефим.

-    Совершенно верно. Впрочем, я не в курсе... не знал, что здесь неудовлетворительное питание.

— Действительно, - посочувствовал Ефим, - откуда может быть известно помощнику директора, как кормят отдыхающих, когда он вчера лишь сюда прибыл!

-    Вам... откуда вам известно, когда я прибыл? - не удержался Козырь.

-    Случайно. Проходил мимо столовой под вечер, когда подъехал ваш автобус, и видел, как вы первым покинули его и подали руку Валечке.

-    Вежливость - прежде всего, - нашелся Козырь, - мы ехали одним автобусом. Ей цехком выделил однодневную путевку... за отличную работу.

Валя фыркнула.

-    Мы кое-что прихватили с собой, по карточкам получили, - поспешил объяснить Козырь, - приехали на природу... Понимаете?

-    Я понятливый. Надеюсь, мои свидетели тоже... До свидания, товарищ Козырь, до скорого, Валечка!

Сделав несколько шагов, Ефим оглянулся. Козырь стоял на месте, оторопело глядя вслед уходящим. Валя послала воздушный поцелуй.

-    Ну и тип, - сказал кузнец, - брешет и не моргнет. Значит, это для него и его гостей Марья Петровна старалась... Кого он тискал?.. Такая молодая связалась со стариком. Зачем он ей? Неужели за сладкий кусок да за стакан вина? Сука она в таком разе, тьфу, - заключил брезгливо кузнец.

-    А он - кобель старый, да еще выпивоха, вон нос у него свеклой торчит, - резонно подытожил токарь.

Ефим улыбнулся.

-    Зоркие вы оказывается. А раз зоркие, то, в случае надобности, надеюсь, не откажетесь засвидетельствовать нашу незабываемую встречу?

Оба согласились. Без особой охоты.

-    Ловлю вас на слове, - полушутя, полусерьезно сказал Ефим, - а теперь, к сожалению, должен с вами попрощаться. Прерываю отпуск и уезжаю.

-    Как уезжаете? Совсем?!

-    Приходится... дела. А к вам у меня просьба: напишите, пожалуйста, мне в редакцию письмецо, сообщите о переменах, как будут кормить, вообще обо всем, что сочтете интересным. Договорились?

-    Напишем непременно, экий труд! Счастливо вам!

Наутро Ефим явился в редакцию и сразу зашел к Гапченко.

-    Привез корреспонденцию!

Редактор читал ее по обыкновению очень внимательно, не спеша.

-    В логике тебе, Ефим, и здесь не откажешь... Рабочие тоже подписались? Очень хорошо!.. Как ты думаешь, кого попросить выделить контролеров для проверки: Дуганова или предзавкома?

-    С проверкой пока надо повременить, Федор Владимирович. В доме отдыха, выражаясь блатным языком, шухер. А вспугнутые жулики любой комиссии пыль в глаза пустят.

-    Не понимаю, - пожал плечами Гапченко, - к чему тогда вся твоя затея?

-    Сейчас все поймете. - Не упуская ни малейшей детали, Ефим рассказал о субботнем «сабантуйчике», о нечаянной встрече в лесу с Козырем и его дамой.

Гапченко слушал сосредоточенно, с любопытством. Он особенно оживился при описании подробностей встречи, красочно воспроизведенных Ефимом, когда, прижимаясь к своей спутнице, Козырь не заметил идущих навстречу ему троих мужчин.

-    Троих? - переспросил Гапченко. - Как троих? У тебя были свидетели?

Ефим кивнул.

-    Отлично! Ты прав. С проверкой надо подождать. Пройдет время, жулики успокоятся, подумают - ложная тревога, и опять возьмутся за свое. И тогда... Таков твой план? Ну, как соображает Гапченко?

-    В данном случае неплохо, - поддел его Ефим.

-    Ну-ну, драчун! Я бы тебе ответил! Ладно, пожалею... Когда твой отпуск кончается? Через пятнадцать дней? Как думаешь его добить?

-    Если не возражаете, в середине недели приду на работу, а оставшиеся приплюсуются к следующему моему отпуску. Если будем живы и здоровы, и если... - Ефим не договорил.

-    Если раньше того тебя не попросят из редакции, хочешь сказать?

- Да.

-    Я тебя увольнять не собираюсь. Хотя, если откровенно, мне было бы без тебя много... тише. А среди начальства у тебя «друзей», сам знаешь, предостаточно... Еще одного «приятеля» завел - Савву Козыря. Ты ему отныне - бельмо на глазу. Он ради тебя постарается, безусловно... Но выгнать тебя из редакции - дело не простое. Приходи в среду! Дел у нас, как всегда, по горло!

Выйдя из кабинета редактора, Ефим увидел Алевтину, с глубокомысленным видом сидевшую за столом со вскинутым карандашом над чистым листом бумаги.

-    Фимуля! Здравствуй! - весело защебетала она. - Как ты здесь очутился? Ты же отдыхаешь в Ефремовке? Поди, поди сюда! Ты все такой же худющий?

Ефиму неприятна была и Крошкина, и ее сорочья трескотня. Он не смог скрыть неприязни, холодно ответил:

-    Все в порядке, приглядитесь-ка хорошенько, я поправился на четыреста двадцать три грамма. Неужели незаметно?

-    Что с тобой? Почему ты не в духе? - продолжала допытываться озадаченная Алевтина. - Ты зачем приехал?

-    «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила», - продекламировал Ефим. - В среду выхожу на работу.

-    Прерываешь отпуск? В чем дело?.. Впрочем, тебе видней. Может, заглянешь ко мне вечерком на чашку чая?

-    Рад бы в рай, да грехи не пускают, - загадочно ответил Ефим и ушел, оставив Алевтину в недоумении.

Глава двадцать четвертая

-    Ефим Моисеевич! Товарищ Сегал! - окликнул его знакомый женский голос.

Он оглянулся и сразу узнал Риту Шмурак.

-    Признайтесь: наверно вам у нас не понравилось, однажды пришли и как в воду канули... Ай-ай! Человек вы холостой, живете рядом, могли бы и заглянуть.

Рита вызвала у него симпатию с первой же встречи. В ней, как ему показалось, счастливо сочетались два противоположных качества: эмоциональность и рассудительность, причем разум ее без труда руководил чувствами.

-    Мама и папа не перестают вас вспоминать, - продолжала Рита, - и мне понравился тот славный вечер.

Их случайная встреча произошла на оживленной улице в центре Москвы.

-    Как здесь неудобно разговаривать! Затолкают, - раздраженно сказал Ефим, ненавидящий многолюдье. - Вам в какую сторону, Рита?

-    Я домой. У меня сегодня непредвиденный выходной день.

-    Вот и хорошо. А я в отпуске... Поехали вместе.

-    Верно, зачем нам тут париться. - Рита непринужденно, как сделал бы близкий человек, взяла Ефима под руку.

За это он мысленно поблагодарил ее. В метро она предложила ему поехать в Измайловский лесопарк. Ефим улыбнулся, подумал про себя: «Роковое место!». Шестым чувством предугадывал: Измайловский лесопарк еще долгие-долгие годы будет ему живым бескорыстным другом, исцелителем и утешителем.

После московского асфальтового центра, с сутолокой и духотой, парк показался живительным оазисом. Рита несколько раз вздохнула в себя лесной воздух с запахами цветов и разнотравья:

-У-уф! Великолепно!.. Живу, можно сказать, в нескольких минутах ходьбы, а бываю в этом раю два-три раза в год... Все некогда, все спешим, а куда? Бог знает... Оглянуться не успеешь - жизнь уже на исходе. Вам, Ефим, это пока не заметно: вы молоды. А мне... мне вот-вот тридцать пять исполнится. Тридцать пять! Представить себе не могу...

Ефим глянул на морщинки, лучиками наметившиеся у глаз Риты, редкие сединки, резко контрастирующие с черной копной волос.

-    Мне тоже под тридцать... Ничего, мы еще поживем, повоюем!

- Утешили, - улыбнулась Рита, - что-то я устала. Давайте присядем вон на ту скамеечку... Там хорошо.

На облюбованную Ритой скамейку падала густая тень старинной липы.

-    Правда, здесь мило? - помолчав немного, она попросила: - Удовлетворите мое любопытство, если можно, расскажите о себе.

Ефим не торопился отвечать. Он вообще не был склонен к исповедям, поэтому коротко перечислил основные вехи своей биографии, насыщенной преимущественно безрадостными событиями: раннюю утрату матери, почти бегство от мачехи, голод и холод в первые месяцы жизни в Москве, учебу. Как проблески во мраке, сравнительно недолгие годы любимой журналистской работы, затем - фронт, ранения, контузии... госпитали и, наконец, военный завод.

-    Да, - проговорила Рита, - судьба вас не баловала. А у меня все намного проще. Росла, жила и снова живу при родителях. Окончила школу, потом институт. Двадцати четырех лет вышла замуж... - она помедлила, - наперекор своим родителям. Люди они образованные, добрые, но евреи с дедовским укладом. А я вышла замуж за русского, славного русского парня, тоже инженера-путейца, мы работали вместе, там и познакомились. Брак по любви, по велению сердца... - Рита опять помедлила, - тяжело вспоминать... его родители не захотели меня видеть. И мои, хоть и не так грубо, но дали мне понять, уж лучше бы умереть их единственной дочери, чем так глубоко огорчить их на старости лет замужеством за иноверцем.