Русская наследница - Алина Знаменская

— А это твой братик, Коля, — сказал отец виновато. — Коля, посмотри на девочку.

Коля пуще прежнего вцепился в воротник и не поворачивался больше.

Филипп в замешательстве переводил взгляд с девочки на мужчину и обратно.

— Как дела дома, Ань? — повторил свой вопрос Кириллов, переминаясь с ноги на ногу.

Видимо, он замерз и ему хотелось уйти. А нужно было стоять и разговаривать с ней.

— Все хорошо. Только Виталька в больнице лежал. Он под машину попал.

Она с удовлетворением отметила, как побледнел отец, взяла пакет одной рукой, а другой — ладонь Филиппа. И пошла.

Отец что-то кричал ей вслед. Ребенок заплакал. Аня не обернулась. Она давилась слезами и шагала, шагала… Когда свернули за угол, она осторожно отпустила руку Филиппа и вытерла слезы варежкой. Филипп сказал ей что-то свое, американское, и свободной рукой притянул ее к себе. Так они и шли остаток пути — Аня у американца под мышкой. Он ничего не спрашивал, потому что все понял.

Они вошли в подъезд и молча поднялись по лестнице. У почтовых ящиков Аня остановилась. Нужно вытащить газету. Она открыла ящик с номером своей квартиры, и, кроме газеты, к ней в руки вывалился сверток. Небольшой сверток, величиной с видеокассету, запакованный в серую бумагу.

Аня повертела его в руках. Филипп взял у нее сверток и начал осторожно разворачивать. Он еще не развернул полностью, а уже понял, что там. В бумаге, в целлофановом пакете, лежали его документы. Пару минут они молча рассматривали бумаги, потом уставились друг на друга, думая каждый о своем.

Затем Филипп сунул документы во внутренний карман куртки.

Уже когда подошли к двери и Аня хотела позвонить, Филипп остановил ее и замялся, видимо, подбирая русские слова.

«Теперь он в любой момент может улететь, — подумала она, почти с неприязнью глядя на смятенного американца. — Жил у нас только потому, что ждал документы. А теперь…»

Ей хотелось выплеснуть на кого-то свою обиду. Отец их бросил. А Филипп возился с ними только потому, что ему некуда было деться.

— Аня… — Филипп хотел поймать ее взгляд в полумраке лестничной площадки. — Не будем говорить Даше про это?

И он ткнул себя пальцем в карман куртки, туда, где лежал его паспорт. Аня только на мгновение удивилась, но тут же кивнула. Они снова поняли друг друга без слов.

Глава 17

В девятом часу морозным снежным утром к воротам детского лечебного центра подъехала темно-синяя «тойота», из которой вышли трое представительных мужчин.

Ирина Львовна увидела это из окна своего кабинета, сразу же выдвинула ящик письменного стола и достала косметичку. Поправила помаду на губах. По селектору заказала кофе и послала одну из молодых воспитательниц встречать гостей.

Оценивающе посмотрела на себя в зеркало — прическа строгая, волосок к волоску, косметика в меру — образ представительной дамы она лепила из себя не один год. Тут к ней не подкопаешься.

Наметанным глазом определила заведующая разряд своих гостей. К такого рода посетителям здесь привыкли. Она сняла белый халат и убрала его в стенку. Поправила бант на своей бирюзовой блузке, расправила складки на юбке. По коридору уже слышались их торопливые шаги и щебетание Алены, молодой методистки, которая была в центре правой рукой Ирины Львовны.

Ирина Львовна соорудила улыбку на лице и распахнула двери.

— Здравствуйте, господа, — проворковала она, широким жестом приглашая гостей в кабинет. — Чем могу служить?

В первую же минуту визита она составила мнение об этой троице.

В цели же их посещения она не сомневалась.

Лысый и усатый, похожий на Розенбаума, в длинном драповом пальто и дорогом костюме, это наш, мистер Денежный Мешок. То бишь предприниматель. Тот, который кудрявый, высокий до сутулости, с рекламной улыбкой на открытом лице — иностранец. Лицо с «акцентом». Он еще слова не произнес — она уже поняла. Опыт. А третий — птица помельче. Что-то вроде адвоката или личного секретаря. Очки в приличной, но не самой дорогой оправе, кожаная куртка, ботинки хоть и хорошие, натуральные, но выглядят так, будто в них больше бегают, чем ездят. Шестерка, в общем.

Все это Ирина Львовна отметила походя, ни на чем не останавливаясь взглядом. Она устроилась в кресле за своим столом, спокойно ожидая, когда гости снимут верхнюю одежду и усядутся.

— Вот моя визитная карточка, Ирина Львовна. Если вы помните, я звонил вам в понедельник. — Усатый протянул ей глянцевый кусочек картона.

«Шатров Марат Борисович. ООО „Интервал“. Генеральный директор», — быстро прочитала заведующая и положила бумажку на стол.

— Ну как же, помню. Устраивайтесь, господа, поудобнее. Сейчас мы подробно обсудим вашу проблему, и я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах. Итак, я вся внимание.

Ирина Львовна всегда внутренне расцветала в присутствии мужчин. Она прямо-таки чувствовала, как розовеют ее щеки, как блеск изнутри порциями вливается в глаза. Больше всего ее радовал собственный тембр голоса — он приобретал мягкую интимную окраску и располагал к ней собеседников.

Всю жизнь проработавшая в бабском коллективе, она ценила эти минуты, и для визитов состоятельных мужчин в ее кабинете имелось все — от дорогих пепельниц до виски.

— Кофе, — полуспросила она, и в тот же момент дверь открылась, и Алена вкатила сервировочный столик.

Мужчины переглянулись.

— Не стоило беспокоиться, Ирина Львовна, — бросил усатый, пряча под усами улыбку.

«Он у них главный», — сообразила заведующая, наливая в кофе коньяк.

— Пустяки, — сказала она вслух, взяла себе крошечную чашечку и вернулась за стол.

Адвокат последовал ее примеру и, взяв чашечку, сел в углу дивана.

— Итак, насколько я поняла из телефонного разговора, ваш друг, господин… — Ирина Львовна нарочно споткнулась, выразительно глянув на Филиппа.

— Господин Смит, — подсказал усатый.

— Ваш друг, господин Смит, решил усыновить ребенка?

— Моя жена не может иметь детей, — подтвердил американец и тут же перешел на английский. Говорил он быстро, сбивчиво, умоляюще свербя глазами заведующую.

Она снисходительно улыбалась, кивая в такт паузам, которые делал американец. Из его речи она не поняла ни слова. Но это и не нужно было — сколько их таких прошло через ее руки! И у всех одна проблема. Все-то у них есть — и дом, и несколько машин, и дети даже (кстати, очень часто усыновляют те, у кого уже есть дети), — нет только смысла во всем этом. Нет остроты. Не за что любить-то себя, потому что достается все без особых трудностей. А вот пригреть несчастного, сразу зауважаешь себя. Это все ей понятно. Этот кудрявый у нее весь на ладони, переводчика не надо. У него нет детей, и с женой на этой почве проблемы. Яснее ясного.