Русская наследница - Алина Знаменская

— Зачем же так грубо, Витенька? Мы помогаем им обрести вторую родину. Вылечиться. Это святое дело. А что о своем благе попутно заботимся, так как же иначе? Мужа у меня нет, приходится самой суетиться.

— Нуда… — Пашкин уже не слышал ее — он держал в руках карточку Саши Щебетина. На Пашкина смотрел с фотографии перепуганный мальчуган с Катиными губами. — А этого ты что же, на усыновление приготовила? — бесцветно спросил он.

— А, этот? — Ирина Львовна хотела было забрать бумагу и сунуть в папку, но Виктор отвел ее руку.

— Ты хочешь отдать его на усыновление при живой матери? — повторил он.

Ирина Львовна сощурила глаза.

— Что-то я не пойму тебя, Витенька, — тихо начала она. — Насколько я помню, ты сам открыл мне глаза на его мамашу. Расписал мне ее по полной программе. Лучше не бывает. И что же теперь?

— Я не просил отдавать ее ребенка иностранцам! — заорал он, потрясая карточкой.

— Прямо Юлий Цезарь, — усмехнулась она, наблюдая, как беснуется обернутый в простыню Пашкин. — У тебя с ней что, что-то было? Неудавшаяся любовь?

— Это не твое дело.

— Ах не мое! А лишить мать с трудом обретенного ребенка — мое?! Здорово получается! Из меня, значит, изверга сделал, а сам чистеньким хочешь остаться? Она что — твоя бывшая любовница?! Мстишь, да?! — Ирина Львовна брызгала слюной. Пашкин впервые был так груб с ней, и его холодность сразила ее наповал.

— Да! — ответил он, глядя в ее раскрасневшееся лицо. — Да, я жил с ней десять лет!

— Так, может, и ребенок — твой? — Крик Ирины Львовны сошел на нет и растаял на слове «твой». Она подавилась этой фразой. Пашкин смотрел на нее не мигая. Он с трудом сдерживался, чтобы не ударить ее, — она полоснула его по живому.

Только сейчас он обратил внимание, что все еще держит в руке карточку Катиного сына. В графе «отец» — прочерк, в графе «мать» — тоже. Он задержал взгляд на дате рождения. В животе что-то горячее собралось в комок и стало стучать.

— Спокойно! — приказал он себе и сосредоточил внимание на цифрах.

Так, когда ребенок родился, Пашкин был на зоне. Отнимаем от даты рождения девять месяцев… Получается… Получается, ребенок был зачат до суда… А если?.. Пашкин новыми глазами посмотрел на мальчика. Испуганный взгляд ребенка пробуравил его до печенки. Конечно! Он вполне мог быть его, Виктора, сыном! Просто Катьке Америка голову вскружила, и она не захотела брать Виктора с собой. Обиду накопила за его измены. Так ведь разве он знал? Если бы он знал, что тут такое дело!

Пашкин заметался по комнатам, не выпуская из рук бумажку.

— Ты куда? А обедать? — Ирина Львовна забеспокоилась. Почему она вовремя не убрала эти бумаги? Как глупо. Из-за такой ерунды потерять такого мужчину, как Виктор. Неужели она останется опять одна?! Как же так? Из-за чего? — Витя, я пошутила. Извини. Ну, пошутила я, забудь. Ну, глупо же, в самом деле…

Она ходила за ним, а он подбирал раскиданные по спальне вещи. Одевался.

— Ну, давай поговорим. Ну, послушай…

Виктор не смотрел на нее. Он уже застегнул джинсы, влезал в теплый свитер.

— Скажи мне, чего ты хочешь, и я все сделаю… — Ирина Львовна еле сдерживала слезы.

Он бегло посмотрел на нее и не ответил. Он сам не знал, чего хочет.

Настала очередь Ани сопровождать Филиппа в его прогулках по городу. Виталька сидел дома. У него все еще болела нога, и ходить по скользким тротуарам он не мог.

Аня с Филиппом возвращались с рынка, нагруженные продуктами.

Филипп нес тяжелую хозяйственную сумку с мясом, колбасой, маслом и молоком, а Аня семенила за ним, таща пакет с фруктами. Она увидела отца издалека — он шел им навстречу со стороны универмага. Его мохнатая лисья шапка ярким рыжим пятном выделялась на фоне белого снега. Но даже если бы все мужчины на улице шли в рыжих шапках, Аня все равно узнала бы отца сразу. Он и прежде двигался вот так — вобрав голову в плечи, согнувшись, стараясь быть меньше ростом. Аня увидела, что он не один. У него на руках сидел ребенок — совсем маленький, в черной цигейковой шапке, вцепившись ручками в варежках в воротник отца.

Согнутая фигура отца, его вороватый взгляд по сторонам создавали впечатление, что он этого ребенка украл. Но Аня знала, слышала, что у отца есть новый ребенок. Ребенка зовут Коля, и ему два года. Сейчас, на руках у отца, безучастно взирая вокруг, ребенок напомнил Ане маленькую обезьянку, которую она видела однажды в зоопарке.

Аня не видела отца два года, все это время мечтала о встрече, скучала и представляла, как увидит его. Но теперь, когда увидела, почувствовала неловкость, растерянность и даже стыд. Ей было стыдно за отца, за его вороватую походку, за его какой-то небрежный, неопрятный вид, торчащие коленки неглаженых брюк, стыдно за то, что у него ребенок в другой семье, за то, что он забыл их с Виталькой. Раньше она придумывала причины его отсутствия, эти причины оправдывали его. Теперь, увидев, что он свободно ходит по городу с новым ребенком, Аня уже не могла выдумать оправданий отцу. Она поняла, что сейчас заревет.

Филипп ушел вперед, Аня отстала, физически чувствуя приближение отца. Он скользнул по ней взглядом, сначала не зацепив, а потом, уже обойдя ее, остановился. И Аня остановилась. Они обернулись одновременно.

— Аня?

Аня кивнула, пытаясь проглотить комок в горле. Отец покраснел — он и глядел и не глядел на нее: оглядывал всю с ног до головы, не останавливаясь на глазах.

— Гуляешь?

— Нет. Мы с Филиппом за продуктами ходили.

— С кем?

Филипп уже возвратился, потеряв Аню.

— Вес в порядке? — спросил иностранец.

Аня кивнула.

— Филипп, это мой отец. Познакомься, папа, это Филипп, наш друг.

— Привет. — Филипп показал все свои белые зубы и протянул мощную широкую ладонь Кириллову.

Мальчик на его руках спрятал крошечное личико от незнакомцев. Кириллов пожал протянутую руку.

— Ну, как у вас дела? — спросил отец, стараясь сделать голос бодрым и беззаботным. От этого вопрос прозвучал развязно.

У Ани все перевернулось внутри. Ей даже пакет с фруктами стало тяжело держать, и она поставила его на снег. Она не знала, чего больше хочет в этот момент — чтобы отец стал тормошить ее, расспрашивать или исчез вместе со своей живой обезьянкой. Этот мальчик на руках родного человека вызвал у нее гамму неподвластных ей чувств, от которых она буквально задохнулась, не в силах ни разобраться в них, ни совладать с ними.

Он — чужой! Он принадлежит этому существу с маленькими ручками и ножками, а их, ее и Витальки, словно и не было в его жизни!

У Ани была улыбка на лице, она се туда нарочно выгнала, а вот слезы вылезли сами, без спроса. Так она и стояла — с улыбкой на лице и глазами, полными слез.