Насвистывая в темноте - Лесли Каген

— Я просто с ума схожу от блондинок. И от этих зеленых глаз. Объедение. — Бобби издал странный звук, как кошка Кенфилдов, когда погладишь ее по животу. — Нынешняя ночь у нас с тобой будет особенной. Я планировал ее все лето. Ты готова?

Я хотела закричать, но вышло что-то вроде «ахххх…». Как в том сне, где меня ловит Тварь из Черной Лагуны. Тихий хрип, который никто и не слышит, кроме меня самой. И Бобби.

— Это значит «да»? — промурлыкал он и пробежал ладонями вниз по моей блузке, к шортам. Дыхание прерывистое, совсем как после игры в тетербол. А потом Бобби обнял меня обеими руками, и я узнала чувство, исходившее от его тела, как в ту ночь во дворе у Фацио, когда он гнался за мной с наволочкой на лице. То чувство, которое я посчитала страхом. Только это не страх… Теперь-то я поняла. Бобби был оживлен. Как люди оживляются, когда хотят чего-то долго-долго, а потом наконец получают, что хотели.

Бобби притянул меня к груди и держал в объятиях, его теплое дыхание пахло молоком, как у младенца. Живи вы в одном из тех домов на другой стороне улицы и наблюдай за нами из окон, вы бы подумали: какой замечательный инструктор этот Бобби Фитцпатрик, как хорошо он заботится о детях. Бобби придвинул губы к моему уху, его порхающий язык прошелся внутри, а я только об одном и могла думать: о том, что Мэри Браун рассказывала про удавов, — они способны заглотить ребенка целиком.

Уголком глаза я видела, как Мэри Браун выбралась из темной тени под верстаком и тихо отворила грязное окошко прямо над ним. Пакет все еще у нее? Если она его забыла, бесполезно бежать к мистеру Дэйву с известием, что Бобби Фитцпатрик — убийца и насильник… Не поверит он тощей врушке Мэри Браун.

Бобби отстранился, погладил меня по затылку, пощекотал шею, а потом крепко ухватил за загривок. Вторую руку сунул в щель двери будки, дернул там за что-то, и на площадке стало темно. Потом он притиснул меня к задней стене школы, где еще одна калитка на улицу. Я попробовала вырваться, и он сказал другим, глухо урчащим тоном:

— Если не перестанешь дергаться, я придушу тебя прямо здесь, прямо сейчас, и знаешь, что я сделаю потом? — Бобби перетащил меня через Пятидесятую улицу, на задний двор Гриндерсов, притиснул к гаражу всем своим телом, и что-то твердое в его штанах уперлось мне в грудь. — Потом я вернусь за Тру.

Я мигом прекратила пихаться. Тогда он сказал своим обычным, приятным голосом:

— Прости, что так спешу сегодня, Салли. Обычно я отвожу своих невест в мое заветное местечко за городом, чтобы мы могли провести вместе чуть больше времени, и лишь потом веду их к лагуне, после того, как мы узнаем друг дружку поближе. — Он поволок меня через другой двор, где к нам, натянув цепь, с лаем кинулась черная собака. Бобби пнул ее по голове. Коротко взвыв, собака умолкла. — Знаешь, куда мы идем? У тебя три догадки. — Ноги у меня сделались такими тряскими, что я не могла идти, и Бобби, устав волочить, подхватил меня на руки. — Мы идем в один из твоих любимых уголков.

Я чувствовала, как ходят ходуном его мускулы под рубашкой, когда он нес меня мимо «Аптеки Питерсона». В тускло освещенном окне я увидела Генри — он сидел за прилавком носом в книжку. Я попыталась позвать: «Генри!.. На помощь…» — но Бобби зажал мне рот ладонью, пахшей чем-то вроде автомобильной смазки, и хрипло, между двумя выдохами, сказал:

— Тебе что, нравится Генри, этот маленький гомик? — И тон у него был такой, будто я оскорбила его в лучших чувствах. — Тебе ведь Генри не нравится больше, чем Бобби, правда?

— Нет, Бобби. Нет. Ты нравишься мне больше, чем Генри. Больше всех на свете.

Сама не знаю, почему так сказала. И тут же заплакала.

— Ну, нет-нет, не надо, — ласково забормотал Бобби. — Мы здорово повеселимся, а потом ты сможешь увидеться со своим папой. И я принесу розовые гвоздики на похороны, совсем как для Джуни и Сары.

Он потрепал меня по щеке, потерся своим носом о мой, как раньше делал папа, и стал напевать что-то в унисон с полицейской сиреной, которую я только сейчас услыхала.

— Я знаю, о чем ты думаешь, любимая, не надей ся попусту. Бобби слишком умен для этих копов. Уж поверь. Никто ничего не узнает. — Он уже почти бежал, словно у него второе дыхание открылось. Мы были почти у лагуны. — О, смотри-ка, вот мы и пришли. Наш райский уголок, прибежище любви.

Он перебежал через улицу. Сирена завывала все ближе, и я принялась молиться: пожалуйста, пожалуйста, пусть Мэри Браун не забудет пакет, пусть отыщет мистера Дэйва. Если у нее не получится, то, покончив со мной, Бобби вернется в будку, перепрячет пакет, и тогда никто его не поймает. А люди станут слушать рассказ Мэри Браун и качать головой, решив, что она опять завралась. А Тру… что он сделал с моей Тру?

Тихо посмеиваясь, Бобби нежно уложил меня на траву под деревьями неподалеку от входа в зоосад. Рядом с красными лодками, но вдали от уличных фонарей. Я вдыхала запах влажной земли, слышала, как плещет вода о валуны, а откуда-то доносилась близкая музыка и девичий смех. Бобби стянул рубашку через голову, а затем стал дергать кожаный ремень и закряхтел, когда тот не пожелал поддаться. Он нагнулся высвободить пряжку, и в голове моей зазвучал голос… Пора, Сэл, пора. Лети как ветер. Я вскочила, вскарабкалась на ограду, спрыгнула и помчалась по дорожке, ведущей в зоосад, — и все это прежде, чем Бобби успел опомниться. За спиной о прутья забора брякнули тяжелые ботинки, послышалось пение: «Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет». И раздался смех — высоко-высоко, будто это сирена оповещения о воздушном налете.

Я не могла уже бежать с такой быстротой. Устала, и в груди все горело, обжигало, и хотелось остановиться, передохнуть, но я знала, что Бобби совсем близко. И тогда я прыгнула вбок с дорожки, к клеткам с животными. Он не знает зоосада, как я, и точно — я услыхала, как Бобби споткнулся о рычаг старого канализационного люка, торчащий из асфальта перед логовом медведей, вскрикнул «черт!», но тут же снова застучали шаги, и меня обдало вонью, и голос Бобби сказал из темноты, близко-близко: «Стой! Не то, когда догоню, тебе будет так больно, как никогда в жизни, мелкая ты шлюшка». Голос низкий и грубый, нечеловеческий, и тут мне стало окончательно ясно, что Бобби Фитцпатрик — тот самый дьявол, что прятался в деталях. И что он непременно сдержит слово. Ведь никто ничего не знает. Сирена и та притихла.

Но я не сдалась. Я слышала и чуяла каких-то животных, шевелившихся в черноте. Пробежала мимо львиной клетки, мимо нашего с Тру любимого дерева и перепрыгнула через черный железный заборчик перед вольером Сэмпсона. Я знала, что в такую жару служители не уводят животных спать в домики. Король там, в темноте. Он ждал меня. И я заскользила по траве к краю рва.

Бобби почти настиг меня. Я обернулась, и он сказал: «Попалась!» Бобби прыгнул, и воздух скатывался с его тела, как с самолета на взлете, и руки у него стали как крылья. Замерев, я ждала тот самый миг. И в последнюю-распоследнюю секундочку быстро нагнулась, так что Бобби перелетел через меня. Это случилось так медленно, словно там, в воздухе, его держала какая-то невидимая сила. С улыбкой он потянулся ко мне, и тут сила, что держала его, вдруг ослабла, и Бобби — с прекрасным, просто изумительным грохотом — рухнул в ров, прямо к Сэмпсону.

Какое-то время после этого все было тихо, только дыхание мое пыхтело. А потом снизу донеслись шуршащие звуки, и мой Король запел ангельским голосом… Давно я не хожу на танцы.

Глава 35

Той же ночью нас всех отвезли в больницу. На виске у Тру была шишка размером с Айову — Бобби подкрался к ней сзади, стянул с брусьев и ударил. Царапины оставили колючки на кустах, в которые он затащил ее. У меня шея была в синяках от его пальцев, я тоже где-то поцарапалась, но доктор Салливан объявил, что до свадьбы заживет.

Настоящей героиней в ту ночь стала Мэри Браун, потому что она все-таки прихватила пакет перед тем, как выбраться через окошко из будки. А в пакете лежали и наволочка, и медальон Джуни, и тенниска Сары, и пучки срезанных светлых волос, и какие-то вещи других девочек, о которых никто и слыхом не слыхивал. Теперь у полиции было доказательство, что Бобби — убийца и насильник. Я пообещала Мэри Браун, что наготовлю для нее столько сэндвичей с ореховым маслом и зефиром, сколько она успеет захотеть до самого конца своей тощей жизни. Она пришла в больницу навестить нас, хотела убедиться, что с нами все нормально, и лягнула шефа полиции Д’Амико, когда тот пытался ее остановить. В итоге он сам доставил ее к нам в патрульной машине. Это не настолько классно, как пожарная машина, но все-таки очень-очень классно. В отделении неотложки доктор Салливан, осмотрев меня и Тру, заодно поглядел на Мэри Браун и сказал:

— Этот ребенок крайне истощен.

Когда мистер Браун пришел за дочкой, доктор Салливан сказал ему что-то, и мистер Браун закивал. А Мэри Браун перед тем, как уйти, подошла к неотложной койке, на которой мы с Тру лежали вдвоем, и прошептала: