Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

И уж совсем успокоился Собольщиков-Самарин только тогда, когда увидел, как щедро расходовала оперная дирекция деньги по театру. Таких декораций ему еще не приходилось видеть ни в одном театре. Да и сами артисты были мало похожи на известных ему актеров, уж слишком независимы. Да оно и понятно: при такой щедрости и широте постановки дела, видно, и артисты чувствуют себя по-другому. Разве может он позволить оплачивать поездки артистов после каждой репетиции за город в колясках на пикник? Да и по городу разъезжают в колясках… И все за счет дирекции… Да, размах тут небывалый.

Приехал Савва Иванович Мамонтов, которого оперная труппа встретила с почтительным вниманием. Он отдавал распоряжения, руководил постановкой, и все слушали его. И только тогда стало известно, что подлинным руководителем оперной труппы был Савва Мамонтов, а Винтер была лишь подставным лицом.

Николай Иванович Собольщиков-Самарин начал готовиться к предстоящему зимнему сезону.

Глава вторая

Родная Волга

Ничто не удерживало Шаляпина в Петербурге. Его успеха в роли Мельника никто не заметил, кроме близких друзей. Снова начинались надоедливые будни. Хотелось чего-то большого, силушки бродили в нем немалые, а выхода не находили. Нет, не об этом он мечтал, поступая артистом в императорский театр. Даже то малое, что вносил он в исполнение той или иной роли, тут же отвергалось как нечто смехотворное, идущее против сложившихся театральных традиций, накопленных выдающимися мастерами отечественной и зарубежной оперы. Зачем ломать то хорошее, что уже сложилось? Так рассуждали почти все артисты и режиссеры знаменитого театра. Горько было Шаляпину слушать все эти назидания. Федор начал было уже собираться снова на дачу в Павлово, как вдруг неожиданно зашел к нему знакомый баритон Соколов.

— Что ты, Федя, такой грустный? О твоем Мельнике все говорят…

— Не радует меня этот успех, которого никто не заметил в труппе нашего театра.

— Ишь чего захотел… На сцене казенных театров этого почти нигде и не бывает.

— А я так рвался сюда! Ну, думаю, наконец-то мечта моя осуществилась, я вливаюсь в среду своих собратьев… Старшие меня будут учить, сверстники со мной будут дружить, будем вместе готовить партии, обсуждать, как сделать это лучше и значительнее. И нет, не суждено мне здесь ничего исполнить… И что-то ушло из души моей, она опустела. Кажется, все это время я шел по прекрасной широкой дороге, а теперь вот стою на распутье…

— Как удачно складывается, Федя… Ведь я к тебе с предложением, и очень серьезным…

Шаляпин выжидательно посмотрел на него.

— Мне поручили поговорить с тобой… Пригласить тебя в Нижний Новгород, в труппу госпожи Винтер. Ты же слышал, наверное, что летом в Нижнем будет Всероссийская промышленная выставка, там будет неслыханное количество приезжих — и вот для них будет устроено невероятное количество всевозможных увеселений, в том числе и опера…

— А кто в труппе? Не хотелось бы мне оказаться снова в провинциальном театре, где часто все перевирают — горько вздохнул Федор, с тоской оглядываясь по сторонам своего убогого жилища.

— О, об этом не беспокойся… Уровень самый высокий… Согласились участвовать знаменитый Тартаков, прекрасный драматический тенор Секар-Рожанский, Сикачинский, Карелин, басы Бедлевич и Овсянников. Хвалили и женские голоса, драматическое сопрано Нумы-Соколовой, меццо-сопрано Любатович, ну, ты их мало знаешь, потому что почти все они из Москвы, из московских частных антреприз… Превосходные декорации, будь уверен, все будет на высшем уровне…

— Ну что ж, кажется, ты меня уговорил. Попробуем…

— А чем мы рискуем? Всего лишь три месяца будут продолжаться эти гастроли. А туда съедутся со всей страны.

Шаляпин давно знал Соколова, вместе с ним участвовал в спектаклях петербургского Панаевского театра, верил ему и его огромным связям в театральном мире. Не раз тот выручал его и деньгами. Так что Федору не стоило раздумывать. Одно лишь беспокоило: ему была поручена сложная роль Олоферна, сирийского полководца, и эту роль нужно было подготовить за лето. А когда, если он уедет в Нижний?

И все-таки колебался он не долго: новое поманило его в даль светлую, на Волгу, где он так давно уж не был и куда его всегда влекло.

В начале мая Федор Шаляпин, сняв комнату на Ковалихе, стал знакомиться с Нижним Новгородом.

Волгарь по рождению, Шаляпин любил Волгу. И с каким-то непередаваемым восторгом сразу покатил на извозчике к Волге… Не торопясь проехали мимо каменных рядов складов и лавок, готовящихся к открытию ярмарки. Тут уж спешить нечего, вот она, родная Волга, подкатили к деревянному плашкоутному мосту.

Шаляпин привстал от удивления: так красиво было кругом… Справа Ока, мощно вливавшаяся в Волгу. Перед ним на крутой горе в яркой весенней листве возвышается Нижний Новгород, кремль, могучая кремлевская стена. «Господи, как хорошо, что я приехал сюда…» — подумал Федор. Он уже полюбил этот город, где ему предстояло выступать и Где он еще никого не знал.

— Есть места еще лучше, барин, — послышался голос извозчика.

— Ну прокати меня по городу. — Шаляпин уютно устроился в тарантасе.

Они поехали на Откос и на Гребешок, Шаляпин вышел из тарантаса, встал на круче. Он не мог оторвать глаз от раскинувшейся перед ним весенней красоты… Здесь две могучих реки, Волга и Ока, сливались в одну и широко и мощно рвались к Каспию…

Жизнь на Волге разнообразна. Величественно идет колесный пароход, медленно, тяжело движутся груженые барки, быстро снуют лодки и «финляндчики».

Волга после половодья вошла в свои берега. Буксиры тащили тяжелые баржи. Плоты неторопливо спускались по течению к низовью. Лодки рыбаков… Огромный паром, перегруженный людьми и возами, медленно полз от берега к берегу… Издали доносятся густые гудки пароходов, шум колес, далекие человеческие голоса. И вспомнилась «Дубинушка»… Вполголоса Шаляпин стал напевать с детства запомнившиеся слова, но здесь, сейчас приобретавшие новый, какой-то глубинный, что ли, смысл… «И как точно и ясно выразил Шпажинский в «Чародейке» ощущения и чувства от этой красоты: «Взглянешь с Нижнего со крутой горы на кормилицу Волгу-матушку, как в желтых песках, в зеленых лугах слилась она с Окой-сестрой… И засмотришься, залюбуешься, что за ширь кругом, конца краю нет…» Какие прекрасные слова… И действительно, глаз оторвать невозможно от этой красоты… Ох, как хорошо-то вот так уехать в незнакомое место, а оно кажется таким родным, прекрасным, что уходить не хочется. Все смотрел бы да смотрел… И бездумье какое-то находит…»