Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана - Сергей Милошевич

Между тем, по случаю ожидавшегося приезда зав. отделом сельского хозяйства обкома партии Егора Фомича Куклачева в селе Хлебалово с самого раннего утра царила страшная суматоха. По центральной улице села то и дело сновали грузовики, в кузовах которых недовольно мычали коровы. Это со всех окрестных сел свозили скотину, для временного «укрупнения» колхозного стада «Лидера Октября», которое кому-то из местного партийного начальства показалось недостаточно тучным. Едва улеглась поднятая колесами грузовиков пыль, как на центральной улице появилась толпа колхозниц с метлами и вениками. Яростно матерясь, колхозницы принялись подметать разбитую проселочную дорогу, вздымая огромные клубы пыли. Едва они закончили свою бессмысленную работу, как вдалеке показался кортеж «Волг», которые, тяжело переваливаясь на колдобинах, медленно двигались к сельсовету.

— Пойдем, глянем на эту партийную шишку, что ли, — предложил Диме Холмов. — Все равно делать пока нечего.

За то время, пока друзья шли к сельсовету, девочки-школьницы успели вручить толстому, пухлощекому Егору Фомичу хлеб-соль и теперь зав. отделом обкома с важным и даже надменным видом жевал горбушку, рассеянно слушая желто-фиолетового от волнения Тимофея Степановича Кобылко, который, заикаясь, бормотал что-то о надоях. Впрочем, скоро это бормотание Егору Фомичу, судя по всему надоело, так как он, не дослушав, зевнул, и, махнув рукой, медленно зашагал в сторону видневшегося за околицей села колхозного поля. Многочисленная свита, а также колхозники, которым выпала большая честь изображать «народ» (списки утверждал лично секретарь райкома) послушно, словно утята за уткой, потянулись за ним. Остановившись у края поля, Егор Фомич несколько минут задумчиво глядел на слабенькие, чахлые, бледно-зеленые ростки посаженой «под зиму» моркови, затем повернул свое холеное лицо в сторону робко жавшихся неподалеку друг к другу колхозникам и неожиданно улыбнулся:

— Ну что, товарищи, как дела, как настроение? — бодро произнес он. — Рабочее настроение-то, а товарищи?

Колхозники, потупившись, молчали, изредка переглядываясь друг с другом. Кто-то из них попытался было что-то вякнуть, но тут же замолк, напуганный грозным взглядом председателя.

— Так что вот так, товарищи, — не дождавшись ответа, продолжил Егор Куклачев. — Сейчас, когда под мудрым руководством товарища Андропова по всей стране идет борьба за укрепление трудовой дисциплины и повышение производительности труда, вам, колхозникам, никак нельзя оставаться в стороне. Вам, товарищи, нужно работать еще лучше! Ведь не секрет, что у нас еще имеются некоторые временные трудности с продовольствием. А ведь рабочий класс, товарищи, без продуктов сидеть никак не желает! Осерчать рабочий класс может без продовольствия, не жрамши-то… А с нашим рабочим классом не шути — он посидит-посидит голодным, да и пойдет морды бить. А кому он должен в первую очередь морду набить? Колхозники недоуменно переглянулись, переминаясь с ноги на ногу, затем кто-то из них робко произнес: — Райкомовцам, наверное…. партейцам…

— Каким еще партейцам, что вы мелете! — рассердился завотделом. — За недостаток продовольствия в стране рабочий класс будет вынужден набить морду, в переносном, конечно, смысле, своим братьям по классу, то есть вам, колхозникам! Так что нужно еще лучше работать, чтобы, это самое…

Куклачев не договорил, и, пожевав губами, умолк. Воцарилось гнетущее молчание, нарушаемое лишь свистом одинокого суслика, стоявшего столбиков на пригорке неподалеку.

— Ну ладно, — вздохнул через несколько минут Егор Фомич и обернулся в сторону поля. — Ну, а как у вас, товарищи, обстоят дела с внедрением последних достижений агрономии и сельскохозяйственной технологии? Можете не говорить, я и сам вижу, что хреново! Разве так, головы садово-огородные, пшеницу сажают? Кучнее нужно, товарищи, кучнее! Тогда и намолот зяби на квадратный метр ярового клина будет больше, компреневу?

— Это не пшеница, это морква, — вдруг угрюмо произнес один из колхозников, пожилой бородатый мужик, не обращая внимания на отчаянные знаки, которые делал ему близкий к обмороку председатель.

— Ну я и говорю, значит, товарищи, нужно лучше работать, — ничуть не смутившись, произнес товарищ Куклачев. — Кучнее сажать сельскохозяйственную продукцию, повышать производительность труда, ну и, конечно, за техникой лучше смотреть. Разве так с культиватором нужно обращаться? — и он небрежным кивком головы указал на ржавеющую посереди поля сеялку. — За ним нужно лучше следить, бензином, солярой вовремя заправлять, смазывать…

— Слушай, я больше не могу…. - зажав рот ладонью, чтобы не рассмеятъся, промычал Холмов. (Они с Димой стояли неподалеку и слышали весь разговор). — Идем отсюда, а то я за себя не отвечаю… Друзья вернулись домой и, увидев, что их хозяйка, Галина Семеновна Палкина, копает огород, вызвались ей помочь. Хозяйка охотно согласилась, и следующие несколько часов Дима и Шура провели с лопатами в руках. Отвыкшие от физического труда, они здорово устали и пообедав, сразу завалились спать. Проснулись Дима и Шура около пяти вечера и от нечего делать отправились шляться по селу. Не успели они пройти и ста метров, как встретили возвращавшегося со школы Антона Антоновича Еропкина.

— Вы слышали новость? — возбужденно заговорил отставной замполит, забыв поздороваться. — Эти американские имериалисты, эти суки е… ные сегодня высадили свои войска на Гренаде! Представляешь! Сами обвиняют нас в оккупации Афганистана, а сами вторгаются в маленькое беззащитное государство…

И, брызгая во все стороны слюной, он принялся объяснять зевающим Холмову и Вацману всю глубину подлости заокеанских политиканов. Кстати, здесь самое время открыть маленькую тайну. Дело в том, что Антон Антонович, вынужденный по долгу своей службы на всевозможных политзанятиях, беседах, партсобраниях, политинформациях и т. д. постоянно вдалбливать личному составу всевозможные «страшные» истории о кознях капиталистов и буржуев, в первую очередь, конечно, американских, со временем маленечко «поехал» на этой теме. Это незначительное, на первый взгляд, отклонение от психических норм не укрылось от бдительного взора военных врачей и Антона Антоновича при первой же возможности демобилизовали, от греха подальше.

Отставной майор распинался довольно долго, и потерявший всяческое терпение Шура уже было собирался не совсем вежливо прервать этот поток стандартных фраз, но в этот момент из-за угла соседней улицы показа лось возвращающееся с пастбища колхозное стадо. Которое сопровождали пастух, угрюмый старик с испитым лицом и подпасок, невысокий широкоплечий парнишка с бычьей шеей, маленькими глазками и плаксивым выражением лица, по внешнему виду — типичный кретин, им же, как вскоре выяснилось, и оказавшийся. На голове подпаска вращалась фуражка военного моряка, которая была ему явно велика, а на плечи был наброшен офицерский китель без погон. Увидев парнишку, Еропкин обрадовался. — Вовчик! — закричал он, размахивая руками. — Иди сюда, Вовчик я тебе что-то расскажу…

Подпасок отделился от стада и неторопливо подошел к Еропкину, Шуре и Диме. Схватив парнишку за пуговицу кителя, отставной майор стал рассказывать ему о вероломстве Америки, напавшей на беззащитную Гренаду, повторяя почти слово в слово все, что он говорил до этого Холмову. Вовчик слушал Антона Антоновича очень внимательно, не перебивая, с задумчивым видом ковыряясь указательным пальцем левой руки в левой ноздре, а указательным пальцем правой руки — соответственно в правой.

Здесь необходимо сделать очередное лирическое отступление и рассказать о той, что Антон Еропкин был очень привязан к молчаливому, недалекому, обиженному природой подпаску. Он дарил ему одежду (фуражка и китель, которые были надеты на Вовчике, раньше принадлежали Еропкину) покупал конфеты и другие сладости, а порой и угощал стопкой-другой самогона. И, нужно заметить, Вовчик тоже по-своему полюбил Еропкина, таскал ему парное молоко с фермы, безропотно выполнял все его мелкие поручения, вроде похода в сельмаг за папиросами и так далее. Трудно сказать, что так сблизило отставного замполита полка морской пехоты и кретина, подпаска деревенского стада. Скорее всего, главную роль здесь сыграл тот факт, что в отличие от всех остальных сельчан, Вовчик всегда терпеливо и до конца выслушивал бесконечные разглагольствования Антона Антоновича относительно происков американского империализма. Что же касается Вовчика, то он, как и все ущербные люди, познавшие от ближних немало обид, унижений и оскорблений был необычайно отзывчив на ласку, и, конечно, нет ничего удивительного в том, что он также привязался к бывшему замполиту.

— … но скоро, совсем скоро, вот увидишь, Вовчик, образно говоря, свежие океанские пассаты подуют с берегов острова Свободы — Кубы, и принесут на Гренаду долгожданный воздух свободы! — таким витиеватым, изощренным литературно-политическим пассажем закончил, между тем, свою стихийную политинформацию поднаторевший за годы службы в высокопарных пропагандистских выражениях Антон Еропкин.